Выходной

Сквозь прохожих, по улицам,
Уже не так на родные похожим,
В раздумьях о будущем,
Шагающий молодой мужчина,
Стремительно направлялся за бужениной.

И что бы ни было вокруг, ни то ли
Странные, но уютные куртки,
Ни то угрюмые серые будни,
Будто прутья разных времён
Скрутились вдруг в одном мгновении.
А кто-то только удивлён,
Что все происходящее не пусто,
Не случайное искусство,
Но для него это всего лишь тень прошлого,
Обычный день,
Борющийся с надвигающейся выскочкой-недомеркой — переменой.

Не то чтобы кепи поверх стильных джинсов с цепями имели смелость
Оскорбить привычность, но неопределённость пугала больше всего,
И что хорошо, что плохо теряет смысл
И все многообразие обесценивается в серый цвет.

Он шёл широкими шагами, всем видом делового,
Но спешка его, как такового,
Не оправдывала сигаретный дым, медленно пятящийся за головой,
Так же как и лицо покрытое щетиной.
На время точно не скупой,
Но все же делает вид, что спешит,
Что деловой.

Как же надоели...
— Не угостите сигаретой?
Еле-еле сдерживаясь от нотаций,
Уже заготовленный ответ:
— Нет у меня их братцы, нет.
Последняя
Или просто своей мимикой сделать нелепые движения-откровения, что воплощает отторжение и гнев.
Нет, у него ни для кого их нет.

И чует он как вослед летят непристойные, огромные полеты осуждений,
Кокой же жадный и скупой,
А вроде бы и молодой,
Когда успел этот засранец за свои жалкие годки, стать таким?
Наверно иностранец.

А дальше пуще прогулка смешивала
В своей мазутной гуще события, упущенные в памяти, но след оставившие в груди.
По пути, справа, от тротуара,
Жалостливая баба просит милостыню,
Протягиваясь к каждому, и к нему.

— Ну не помогу тебя бедняга, не смогу,
И даже если кину грош, на эту грош не проживешь,
А только снова сюда придёшь,
И так вовеки,
Как голуби летящие к скамейке.

Храни тебя господь!
Да за что его хранить!
За то, что только что он не мог голодного накормить?
Или не захотел...
Таков удел его отныне,
Таков же господ и к нему,
Таков же мир вокруг, по образу и подобию своему.

— Ах ты старая карга! — Подумал он,
да лучше бы ты меня послала к черту
и облила ведром помоев,
Чем в считанный миг, за мою жестокость
Я получил оберег святых,
Защищающий только лишь героев.

В туманной голове уже теряется цель,
Шаги его короче, но скорее,
И как бы по ветру не сесть на мель,
Уже на нервняках он выглядит смелее,
Но на деле он скручивает паруса,
Чтобы фрегат его превратившись в шлюпку, не раскачался все сильнее

И вот наконец то пришёл он в магазин,
Где взрослый, радостный грузин
Как из ведра выплёскивает в душу
Прям с прога чистые слова:

— Вай!
Проходи дрогой мой!
Я ждал тебя так долго, как жду с армии сын свой!
Давно нэ заходил со свой жена. Что случился,
Не уж то ви больна? Я чувствовал дущойь, а тебе говорил всегда
Не надо так. Нужно быть сильный!
Кушай больше мой родной,
Что бы смотреть мог лучше за семьей!
Вот тебе лучший мясо свинки!
И чтобы уберечь тебя от сглаза,
Сдэлаю тэбе скидку!
От дущи!

Даааа с такими словами, его всем известная подноготная уже не так казалось бы негодной.
Да и обратный путь полегче будет,
Да и пусть,
Продешевила не свинина, а слово,
Сейчас он смог с этим смириться снова.

Путь домой всегда теплее,
Даже если та улица станет сырее,
Дома его ждут.
И тут в
Кармане старой куртки, в которой он вышел,
Нащупал скрученную купюру.
Пока рабочая стирается, старая приносит маленькую радость и уют на сердце,
Старается быть полезной владельцу.
Хочется так думать...

Запарился тогда, наверное, и забыл про неё,
Теперь уж все, надо сохранить,
Стало быть, после покупки руки опустели, а эти, хоть малы, уверенности принесут.
Надо закинуть их на счёт, пока все банки разинув рот, ждут подачек.
Вечно голодные пасти,
Как дикие собаки в парке,
По эту сторону сюжетной арки,
Успели уже возрасти, практически через каждый дом.

И вот заходит он, в этот пантеон,
Где так удобно, как в гостях у мамы.
Так величественно выглядят только их здания и храмы.

Ему не нужны лишние услуги и предложения,
Его преподношения принадлежат лишь тому новому банкомату, в углу,
К которому очередь из трёх жертв во славу Тонатиу*

Так двое закончили свой обряд,
Уже хорошо, ему ближе, осталось чуть подождать, казалось ему тогда,
Но барышня перед ним, будто целые года собирается,
Таращить свои глаза на экран, сквозь очки,
Пафосно нажимая кнопочки.

Захотелось поторопить ее, но не красиво, хотя...
А может помощь ей нужна?
Поэтому не отвлекая, без корысти,
Он проследил за движениями ее кисти
И видит что не в неумелости дело,
Она так долго над аппаратом пыхтела,
Ловко пересылая по десять буженин по разным адресам,
От чего прилип к экрану сам.

Когда закончила свои все дела,
Та дама обернулась и промолвила:
— Простите что так долго, но дела! Дела!...

А он ей в ответ:
— Да ничего страшного нет, все я понимаю,
Хоть и возмущений не скрываю,
Но зла на вас я не держу,
И добрым словом провожу.

Кивнув головой, она стремительно отклонилась.
На миг все вокруг остановилось,
И тут до дрожи боль взяла,
Что женщина эта, на ту бабку сильно похожа, что милостыню просила.
Да нет, даже не похожа, а эта та же особа,
Просто в новой коже.
Соврать себе, не выйдет как ни крути,
Смежные чувства и боль, разочарование и облегчение в груди,
Но надо все отпустить и дальше идти.

И вот вернулся он домой, принёс желанное для семьи.
Радость от этого само собой,
Но выходной, всего одной прогулкой,
Сказал ему что он скупой, жадный, жестокий, а теперь ещё и глупый.

И хорошему человеку лицемерию нет предела,
С улыбкой натянутой, с наигранной радостью тот человек провёл оставшийся день со своей семьей, как и хотел.
Откинув думы и заботу,
Заглушив потоки мысли,
Он беспощаден был к себе,
И потом,
Ведь завтра снова на работу,
А здесь надо побыть в тепле,
Которое он заработал,
С большим трудом.

Мораль истории такова:
Шесть дней работы ради одной прогулки, в полемике
За бужениной,
А буженина нынче дорога!


*Тонатиу — в мифологии ацтеков бог неба и Солнца, бог воинов.