Озеро моего детства
Озеро моего детства
Озеро моего детства обнаружилось там, где я его когда-то оставил.
Больше озер в моем детстве не было. Кто же теперь меня упрекнет
В том, что это, вписываемое в любые рамки, выламывающееся из всяких правил,
Есть оторопь моего сердца, сладость моего сердца, боль его, гнет?
Озеро моего детства совсем не изменилось – разве с пляжа исчезла вышка,
Что, в общем, закономерно: у вышек не самый длинный век. Зато
Черника моего детства по-прежнему крупна и тепла. И рыба моего детства вышла
Погреться на солнце – и глядит вокруг, замерев с навсегда разинутым ртом.
Знаешь, если и есть во мне что-то, то оно, несомненно, отсюда –
Пониманье плотности и вещности мира, осознанье прозрачности и бестелесности небес.
С тех ли пор я считаю, что контур сосны являет собой непреходящее чудо,
И меня не особо волнуют блестки иных поднебесных чудес?
С тех ли пор мне, по большому счету, никто не нужен?
Ты, дорогая, права: я невнимательный сын, плохой отец, отвратительный муж.
Скучно, моя дорогая, тратить время на то, чтобы числиться образцовым мужем.
Неинтересно выкладывать мозаику чувств, выстраивать взаимодействие душ.
Лучше просто пользуйся мной как можешь, вступая под эти своды
Без надежды, без гарантии счастья, без подсказок типа «холодно-горячо»,
Как я сейчас осторожно вхожу в непрозрачную, торфяную воду
Озера моего детства, круглого и черного, точно твой зрачок.
* * *
Познакомьтесь: это Вера Петровна – она людоед.
И не то чтобы Вера Петровна варила людей на обед – нет!
И не то чтобы Вера Петровна кралась в ночи тайком,
Поигрывая клинком, потюкивая клюкой, поцыкивая клыком –
Вот опять-таки нет! Вера Петровна растет как цветок:
Если дует западный ветер – клонится на восток,
Если дует восточный – на запад. И, что важнее всего,
В эти моменты Вера Петровна не ест никого.
Но когда начальник – не важно, велик ли он, мал –
Рассуждая публично о мире и счастье, подает особый сигнал,
Некий знак – то Вера Петровна считывает его на раз.
И тогда у нее распрямляются плечи, загорается красным глаз,
Отрастает религиозное чувство, классовая ненависть, девичья честь –
И она начинает искать кого бы съесть.
Обнаружив враждебный взгляд, ядовитый язык, неприятный нос,
Простодушная Вера Петровна пишет донос,
Изощренная Вера Петровна пишет пособие или статью
Под названием «Наиболее полный перечень рекомендаций
.............................по выявлению и пресечению деятельности
.............................политически вредных элементов,
.............................мешающих России подняться с колен и жить в раю».
А самая-самая Вера Петровна знает, что за так человечинки не поднесут,
И устраивается работать в полицию, прокуратуру, суд –
Там и мясо свежей, и поставки бесперебойней, и устроено все по уму;
И вообще, в коллективе питаться полезней, чем одному, чему
Существует масса примеров – в любой стране и во все века.
А уж соус, под которым человечинка наиболее сладка,
Выбирается в соответствии с эпохой, когда устанавливаются
Нормативы и параметры заготовок людского мясца.
Но потом времена меняются, начальство сигналит отбой.
Тут же Вера Петровна никнет плечами, красный глаз меняет на голубой
Или карий; чувства, ненависть, честь умеряют пыл –
Человек становится с виду таким же, как был.
И мы едем с Верой Петровной в автобусе, обсуждаем дела –
Что редиска в этом году не пошла, а картошка пошла,
Что декабрь обещают бесснежный. И тут я вижу, что
Она как-то странно смотрит, будто пытается сквозь пальто
Разглядеть, какую часть меня – на жаркое, какую – в щи…
– Да и с мясом сейчас непросто, – говорит, – ищи-свищи –
Днем с огнем не найдешь пристойного.
Открываю рот.
Что сказать – не знаю, куда бежать – невдомек.
А мотор урчит, сердце стучит, автобус ползет вперед
И в глазу у Веры Петровны кровавый горит огонек.
Дмитрий Коломенский (СПб)
Свидетельство о публикации №121012309679