Институтские арабески

Мы все учились понемногу – чему-нибудь и как-нибудь
А.С. Пушкин


Музпед-наковальня

Оказывается, в 2015-м году исполняется 20 лет как я получила высшее музыкальное образование в Киевском педагогическом университете имени Драгоманова на музыкальном факультете. Ничего себе время летит! Может потому вспоминаются с особым кайфом яркие моменты, а главное, ярчайшие люди, благодаря которым учение было светом, а процесс удовольствием.

Хоризма круче, чем харизма


Разговариваю с подругой-сокурсницей. Она, между прочим, сообщает, что полгода подрабатывала во студенчестве хористкой во Владимирском соборе, а теперь обнаружила, что в трудовой книжке эта запись у нее не отмечена печатью. И вот, чтобы устранить это досадное недоразумение, она, взрослая тетенька, мать двоих детей, приехала и обратилась за помощью к дьякону в административном отделе храма. Его ответ просто огорошил мою подругу:
- О, Марина Юрьевна, где же Вы пропадали, мы Вас заждались. У нас как раз есть места в хоре, не хотели бы снова у нас попеть?
Говорю ей:
- Вот видишь какая сильная у тебя харизма, а ты еще сомневаешься. Тебя помнят спустя десятилетия, это дорогого стоит.
- Да, - отвечает, - Хоризма что надо!

Пока Байда не грянет, Бруна не перекрестится

Да, хоровые коллективы и их руководители, у которых нам посчастливилось попеть, выделялись уникальной хоризмой, о которой хочется вспоминать.
Людмила Байда. Сильная и волевая, уверенная и решительная во всем, что касается музыки. Ее перлы во время репетиций женского хора помнит и цитирует ни одно поколение студентов, над которыми она «издевалась». В моем арсенале памяти запечатлелся один реальный эпизод.
Предыстория такова. Учась в институте, я вставала очень рано, чтобы успеть на утреннюю пробежку перед занятиями, ела очень мало (этот период был обозначен в моей жизни как «диетически-голодающим»), ложилась поздно, училась много и прилежно. Хоровые классы обычно были с 12 до 14:00, то есть как раз в середине дня, когда мой организм нуждался в перерыве на маломальский отдых. Но ни о какой передышке не могло быть и речи – пары.
Если задуматься о том, какой физиологический процесс происходит во время пение, то можно проследить некоторую закономерность: зевотный рефлекс при вокализировании запускается автоматически.
И вот сижу я в первом ряду. Хоровая репетиция в самом разгаре. Открывание рта вызывает во мне необратимую реакцию – спать! Пока «льется песня», это не так страшно. Но есть паузы, во время которых хормейстер отрабатывает партию с другими хористами, а ты просто ждешь своей очереди. И этот антракт для тебя – просто снотворное и слабительное в одном флаконе, когда бороться с естественным сном становится невозможно, а бежать некуда!
Одним словом, глаза закрылись, и я отрубилась на пару-тройку секунд, очнувшись от трубного гласа надо мной:
- Брущенко, Вы что спите?! – громом Вседержителя небес голос Байды пробил мой разум. От внезапности, мой мозг в порыве озарения выдал на-гора лучший из ответов, на которые было способно мое подсознание.
- Нет, я так лучше музыку чувствую.

… Спасибо, многоуважаемая и мной любимая, что не запустили в меня тяжелым предметом, позволив доучиться 5 лет и таки предстать перед хором в качестве хормейстера. Кстати, сразу после этого инцидента ко мне подошли старшекурсницы с четвертого ряда и пригласили во вторые альты. Так что, теперь, беря до малой октавы, я всегда говорю, что у меня прекрасный женский бас. Эх, музыкальное студенческое братство, как же ты было прекрасно.

Почему я не называю себя композитором

Музыка и сольфеджио – для меня, человека лирика, а не физика по сути, всегда были две вещи несовместные. Конечно, я владею нотной грамотой, читаю с листа, даже могу (могла когда-то) зафиксировать нотами собственные музыкальные произведения, но все же… Сочинения считаю – всего лишь музыкальной идеей, которую могу уловить в силки собственного разума, соединив со стихами, но обуздать в виде законченного композиторского труда, увы, не могу. Потому что не хватает фундамента, основы, базы, которая закладывается медленно и постепенно.
Именно поэтому я искренно преклоняюсь перед подвигом педагога, который имел меня в качестве студентки по одному из важных предметов: гармония, полифония, инструментовка.
В свое оправдание могу сказать, что многие мои сокурсники учили основы гармонии 4 года в музучилищах, поэтому в той или иной степени, у них это было уложено и утрамбовано в голове ранее и основательно. Мне же, поступившей сразу после музыкальной школы, не хватало этих основ, как воздуха. Представьте, что кто-то взбирался на вершину горы поступательно, шаг за шагом преодолевая крутой подъем, а тебя подняли за 10 минут на подъемнике. Организм (в моем случае мозг) не может адаптироваться, то есть иметь все те навыки и получить все знания, на тренировку которых нужно реальное время и определенные усилия.
Спасибо Вам, Тараман Георгиевич (Виктор), за Вашу реакцию, «почти как Змей Горыныч», и за то, что простили мне мое сольфеджио-невежество, но допустили в святая святых джаза, приняв вокалисткой в свою группу и дав возможность – побыть рядом с Вами на одной сцене творческим детенышем.
Помню наш джазовый концерт в институте. Вы за роялем, трое ребят – один за барабанами, двое с гитарами, и я - с микрофоном «для объявления остановок в троллейбусе» (Ваше определение этого чуда техники). Где-то в середине концерта начинает фонить, то есть гудеть и издавать нечленораздельные стоны, усиливающая звук колонка. Остановить песню нельзя – show must go on. Вы, не моргнув глазом, доигрывая пассаж на рояле, встаете и направляетесь к усилителю, что-то прикручиваете там, убирая гул и возвращаясь на место, тянете руки к клавишам, включаясь в музыку, как будто ничего не произошло.
Уже после выступления, на нашем мини-фуршете, Виктор Георгиевич, Вы сказали, улыбаясь в усы:
- Во время обратного пути к инструменту мне вспоминалась фраза из анекдота про Брежнева «Идея-идея-и де я нахожусь?».
У меня сохранились не только воспоминания об этом, но и видео нашего с Вами творческого события. Для меня – одного из ярких сценических опытов, для Вас – затрудняюсь определить. Ведь будучи человеком в высшей степени скромным и немногословным, Вы не сказали мне – что это было, но зато, спустя годы, оцифровали эту запись, да и все мои ранние видео, переведя в формат новых технологий главные музыкальные события моего творческого студенчества.

Что в имени тебе моем

Экзамен по музыкальной литературе всегда стоял особняком в восприятии студенческой аудитории музпеда. Потому что словосочетание «Наталья Ивановна», словно домоклов меч, разящий всех не любящих музыку от «А» до «Я», не умеющих слышать и узнавать композитора, его произведение, а также музыкальную эпоху и стиль с любой ноты. Гроза коллоквиумов и экзаменатор с колоссальным стажем переэкзаменовок и «не сдач» с первого раза, она «тиранила» и «изводила» нас во имя великой цели – любви к искусству.
Мой первый экзамен по музлитературе был на первом курсе, в конце первого семестра, прямо перед новогодне-рождественскими каникулами. Несмотря на сданные мной на «отлично» все коллоквиумы (то есть слушание музыки и определение произведения, автора и года рождения творения), это не гарантировало мне успешной сдачи экзамена. Я же, рисковая девочка, взяла билет домой именно на вечер того дня, на который был назначен экзамен.
Того, что меня ожидает, естественно, я предположить не могла. Основательно подготовившись, собрав сумку, я приехала с вещами на экзамен, с тем, чтобы после него сразу ехать на жд вокзал, который, благо, находился от института в 10 минутах трамваем.
Экзамен начался несколько позже. Я пошла в числе первой тройки. Подготовилась и первой предстала пред ясные очи Натальи Ивановны. И моя экзаменовка была сродни первой части 5 симфонии Людвига ван Бетховена, ибо в экспозиции я долго и основательно отвечала на первый вопрос судьбы, разработка была посвящена второму вопросу, а реприза фундаментально изучала третий вопрос билета. Спустя 20 лет, конечно, не вспомню темы, которыми Наталья Ивановна «пытала» меня на знание музыкального предмета. Задав напоследок все мыслимые и немыслимые дополнительные вопросы, педагог осталась целиком удовлетворенной моей приверженностью к музыке и резюмировала часовую экзекуцию твердым «4»! И это было не просто «хорошо», а поистине «отлично», потому что я успела на поезд, впрыгнув в вагон за пять минут до отправления.
Конечно, это был мой первый, но не последний экзамен у Натальи Ивановны, но авторитет и ее благосклонность я уже заслужила. Однажды судьба преподнесла мне сюрприз, усадив рядом с ней за одним фуршетным столом уже не в роли студентки, а как равную с равной, и Наталья Ивановна, слегка конфузясь и смущаясь, проникновенно попросила меня:
- Алена, пожалуйста, простите меня за то, что была так строга в своем стремлении научить Музыке. Возможно, это было чересчур, я перегибала палку, и мои методы были преувеличенно жесткими…
Мой ответ был искренним и честным:
- Вам не за что просить прощение, особенно у меня. Ваши методы научили меня жить музыкой, в музыке и стать музыкой. И за это я могу просто сказать Вам «спасибо»!

«Слыхали ль вы» или вокал – дело тонкое

Эльвира Георгиевна Колосова. Мой – не первый, но самый главный педагог по вокалу. Человек-праздник, женщина-обаяние, учитель-фейерверк. К ней тянулись все без исключения студенты. В ее кабинете во время урока одного, всегда кто-то сидел, тусил, слушал, подпевал. Она создавала пространство, в котором пение было в радость. Наслаждаться процессом, постепенно двигаясь к результату, было естественным, как дышать.
Ее звонкий голос и заразительный смех пробивал стены насквозь. Проходя коридорами музпеда, мы на слух определяли класс и говорили друг другу:
- О, Эльвирочка занимается. Заглянем?
Самой важной особенностью Эльвиры Георгиевны, как профессионала-педагога, которую смогла оценить только сейчас, было и остается умение подобрать репертуар. Она чувствовала голос каждого, давая петь ту музыку и в той тесситуре, которая подчеркнет достоинства, проявит талант, разовьет до максимума голосовые данные, отпущенные природой.
Оговорюсь, что мои вокальные данные довольно посредственные – моя родная, беспримесная природа – полторы октавы. Все остальное – фальцет, хотя и считается, что женского не существует. Но поскольку сейчас манер вокализирования, кроме классической, множество, то пользуйся всем, на что способен, главное, чтобы Музыка звучала. Единственное достоинство, коим обладаю (скромность – не в их числе) – артистизм и умение филигранно интонировать, попадая в ноты (от фальши меня коробит, потому всегда восхищаюсь трудом звукорежиссеров).
И мой педагог по вокалу увидела лучшее во мне, построив весь репертуар на таких произведениях, которые подчеркивали бы именно мои лучшие музыкальные черты. С ее легкой подачи я пела арию Дидоны Перселла в оригинале, отрабатывая французское произношение на кафедре иностранных языков. Благодаря ей, через себя пропустила, вживаясь в образ: «Нет, только тот, кто знал свиданья жажду, поймет, как я страдал и как я стражду» Чайковского, «Мне грустно, потому что я тебя люблю» Даргомыжского. Она же первая причастила меня к джазовым стандартам: «Дым», спетый мной на русском, потом нашла и пела в английском оригинале.
Однако самым запоминающимся моментом стал экзамен по вокалу, для которого мы готовили и на котором я презентовала романс Мусоргского на слова Голенищева-Кутузова «В четырех стенах».
Комнатка тесная, тихая, милая;
Тень непроглядная, тень безответная;
Дума глубокая, песня унылая;
В бьющемся сердце надежда заветная;
Тайный полёт за мгновеньем мгновения;
Взор неподвижный на счастье далекое;
Много сомнения, много терпения…
Вот она, ночь моя — ночь одинокая!
Да, эти слова и музыка настолько пронзили мою душу, пропитали своим трагизмом и обреченностью, что на экзамене, в порыве вдохновения, выпростав руку и провозгласив с отчаянием слова: «Вот она, ночь моя, ночь одинокая», комиссия затрепетала. Как сказала потом Эльвира Георгиевна, «у всех мурашки побежали по телу», и мне поставили безоговорочную «5». Ах, великая сила искусства!

Клавиша белая, клавиша черная

На закуску я оставила основное блюдо. Точнее повествование о моей учительнице по фортепиано Алине Довбне. Думаю, мне повезло с ней потому, что она к инструменту фортепиано относилась не с точки зрения трудно осваиваемого, а с позиции легко усваиваемого. У нее были маленькие ручки, которые летали по клавишам с проворством и умелостью, и это вселяло в меня, малорукую, уверенность – я тоже так могу. Мы брали программу не потому что я это сумею разучить. А потому что эта музыка мне интересна, она разовьет во мне некие грани музыкальности, откроет дверь в те миры, где мне хочется побывать в качестве исполнителя, а не слушателя.
Благодаря Але, я погрелась в солнечных лучах «Чаконы» Генделя, заискрилась и попереливалась разноцветьем сонат и сюит Скарлатти, познала космогонию и вселенский масштаб прелюдий и фуг Иоганна Себастьяна Баха, перелистала все «Листки из альбома» Шумана и разбередила душу его «Крейслерианой», чтобы раствориться в тишине зимы «Шагами на снегу» Дебюсси и заснуть под «Колыбельную» Шопена.
Что ж, сегодня, подойдя случайно к роялю, я могу взять ноты и вспомнить все. Опять услышать эту вечную музыку в себе. И все это потому, что меня кормила с руки, причем не только в переносном, но и в прямом смысле, Алечка.
Недавно я встретила ее на улице. Она радостно приветствовала меня, и несмотря на скоротечный и поспешный разговор, успела поведать, смеясь и шутя, перескакивая с одной темы на другую, вспоминая и упоминая что-то в контексте, очень много. Ее манера общения так же многослойна и многозадачна, как и тогда, когда я училась у нее познавать необъятный мир фортепианного искусства. Напоследок, она непринужденно резюмировала:
- Кстати, теперь я знаю точно, что самый полезный навык, которым я овладела в жизни, приносящий реальный доход, - это мастерство штукатура.
И этот вывод я услышала из уст человека, который для меня всегда был и остается покорителем вершины фортепианного пилотажа. Истинным музыкальным асом, с листа читающим самые сложные партитуры, профессионалом, для которого нет ничего невозможного в технике воспроизведения музыкальных форм всех стилей и степеней сложности.