Кадки кадушки бочки

Недавно я решила собрать все свои рассыпанные по разным  коробкам и папкам  вырезки из журналов, газет, календарей  и разных брошюр с рецептами  Русской Кухни. А потом  наклеила их в альбом в алфавитном порядке но не по названиям блюд, а по названиям продуктов, из которых их готовили  в старину и готовят сегодня.

И ЧТО ЖЕ ВЫШЛО? ЧТО ПРОДУКТОВ НА БУКВЫ Д, Е(ё) и Ж ПОЧТИ НЕТ. Дыня, дайкон, ежевика, ёрш да жимолость.

Мы ведь не китайцы какие, чтобы жуков, долгоносиков да  ёжиков есть . А никакая другая полезная и благорожная пища на ум не приходит.

НА ОСТАЛЬНЫЕ БУКВЫ РУССКОГО АЛФАВИТА РЕЦЕАТОВ ПОЛНО, А НА «ДЁЖ».

ПРЯМОЙ УДАР ПО РУССКОЙ ЖИЗНИ ПОЛУЧИЛСЯ КАК РАЗ ПО КОРНЮ ДЁЖ.

Дёж,  падёж, дёжка…

Дёжка – деревянная  кадка для кваса

А кадка – это что?

 Ка;дка (кадь; от др.-греч. ;;;;;;, ;;;;; «кувшин, ведро», от др.-евр. kad)[1] — ёмкость цилиндрической формы, сделанная из деревянных клёпок (дощечек) и обтянутая металлическими или деревянными обручами. Также являлась мерой зерна.

Кадку (множественное число кадки) по-другому называют кадь, кадина, кадища, кадовь, кадово, оков, кладь, а маленькую по размеру кадку называют кадочка, кадушка, кадца, кадуля и кадушек.

Основное отличие кадки от бочки — кадка может находиться только в стоячем положении, а бочки, закрыв крышками и затычками, можно положить и перемещать в лежачем положении. Это отмечал ещё Владимир Иванович Даль и назвал кадку «стойковой посудиной»[2].

Обычно в кадях держали хлеб, крупу, зерно и муку. Кроме кадки, использовали и другие ёмкости: чан, шаплик, стукарек, дошник, дощник, дощан, напол, ушат и другие ёмкости.

Чан - большая глубокая кадка или бочка.

Шаплик – южное чан, лохань

Стукарек - симб. кадушка, кадочка, небольшая кадка

Дошник – дощник дощан, чан, кадь, кадка, обрез, пересек; новг. большая кадь для мочки кож; калужск. катушка для квасу и пр.

Дёжка – деревянная  кадка для кваса

Уша;т — большой сосуд для воды или других жидкостей, на верхней стороне которого с противоположных сторон расположены выступы с отверстиями или ручки («уши»), которые используются для переноски двумя или более людьми.

Лагун — дорожная деревянная утварь бондарной работы для перевозки жидкостей, посуда для воды, кваса, пива.

Парь — кадка в традиционной эрзянской культуре. Использовалась, в частности, для хранения приданого.

Кадушка – кадка с крышкой для засолки огурцов.
 
Кадь или кадка — ёмкость цилиндрической формы, сделанная из деревянных клёпок (дощечек) и обтянутая металлическими или деревянными обручами.

Основное отличие кадки от бочки — кадка может находиться только в стоячем положении, а бочки, закрыв крышками и затычками, можно положить и перемещать в лежачем положении. Это выявил ещё Владимир Иванович Даль и назвал кадку «стойковой посудиной».

Кадку (множественное число кадки) по другому называют кадь, кадина, кадища, кадовь, кадово, оков, кладь, а маленькую по размеру кадку называют кадочка, кадушка, кадца и кадуля.

Само слово якобы происходит от древнегреческого «кадо», означающего «кружка» или «ведро».

ХОРОША КРУЖЕЧКА!

ЕСЛИ УШАТ – НЕБОЛЬШАЯ КАДКА С УШКАМИ, РАВНАЯ ОДНОМУ 12-ЛИТРОВОМУ ВЕДРУ,
ТО МЕРА – ДВА ВЕДРА – КАДУШКА ДВУХВЕДЁРНАЯ.

Отсюда ВЁДРА – ЭТО ТОЖЕ МЕРА, ГДЕ КАЖДОЕ ВЕДРО  КАК ПОЛ МЕРЫ.

Значит, ПОЛУЧИТЬ В ПОЛНУЮ МЕРУ – быть окатанным сразу двумя вёдрами воды.

А ОКАТИТЬ ХОЛОДНОЙ ВОДОЙ ИЗ УШАТА – всего лишь пол меры.

РАНЬШЕ НА РУСИ ВЁДРА И БОЧКМ ДЕЛАЛИ ИЗ ЖЕЛЕЗА МЕТОДОМ КЛЁПКИ И СВАРКИ.

КОГДА ЖЕЛЕЗО ПОШЛО НА МЕЧИ И СКАФАНДРЫ ДЛЯ РЫЦАРЕЙ И БОГАТЫРЕЙ, КТО-ТО ПРИДУМАЛ ДЕЛАТЬ ВЁДРА ИЗ ЗАКРУГЛЁННЫХ ДОЩЕЧЕК И НАЗВАЛ ИХ ПО-ДРУГОМУ.

Где в какой местности для чего применяли, так и называли.

А раз впервые русскую кадушку увидели греки после похода византийцев на Русь во времена Вещего Олега, значит тогда – когда произошла Русско-византийская война 907 года – и изобрели  греки своё слово КАДО.

А когда ВЁДРА стали означать хорошую погоду и ЛАГУН  с крышкой сделался заливом?
Щас разберёмся.

Лагу;на (итал. laguna, от лат. lacus — озеро) — мелкий водоём, отделённый от большей части воды барьерными островами или рифами. Обычно лагуны делятся на прибрежные и окружённые атоллами. Кроме того, лагуны встречаются на смешанных песчаных и галечных береговых линиях.

ВСЁ ЯСНО – ЛАГУНУ У НАС УКРАЛИ ИТАЛЬЯНЦЫ  И ЛАТИНЫ, ЧТО В ПРИНЦИПЕ ОДНО И ТОЖЕ. Латины – жители Ватикана. Итальянцы – жители Рима после войны  «народов моря» с Ватиканом.

А что насчёт ВЁДРО?

А ЭТО ТОЖЕ «ГРЕКИ»: деревянное ведро на кадо не мудрено поменять, коли за то хорошо платили.


ВОТ ВАМ ЕЩЁ ОДНА ЗАПАДНАЯ ЛОЖЬ, ЗА КОТОРУЮ НАШИ РОССИЙСКИЕ ЛИНГВИСТЫ ГОТОВЫ ГОЛОВУ ПОЛОЖИТЬ:

«Современные лингвисты предполагают, что это слово произошло от праславянского vedrъ — «ясный, солнечный».

Слово «вёдро» в значении «ясная, хорошая погода» употребляется с древности. Его можно увидеть даже в самых первых памятниках русской письменности — средневековых документах. Например, в Никоновской летописи, созданной в XVI веке, писали: «Во граде во Чернигове бысть в те четыре дни ведро и воздух благорастворенъ, и кротко, и тихо, и светлость вельна зъло».

Часто употреблялись и производные от этого слова — глаголы «ведреть», «ведренеть». Так говорили о наступлении хорошей погоды. А новгородские монахи в XII веке оставили на стене Софийского собора граффити со словом «разведрить»: спорили, кто именно управляет погодой — Бог или дьявол.

В старинных документах можно встретить также прилагательные «ведерный», «ведряный» или «ведрый». Их тоже употребляли по отношению к теплой солнечной погоде.

Производными от «вёдро» могли стать и другие редко употребляемые сейчас слова. Например, в Смоленске и Пскове хлеб, который убирали в ясную и солнечную погоду, называли ведриной.

Слово «вёдро» было одним из первых, которые лексикограф Владимир Даль включил в свой «Толковый словарь живого великорусского языка». Он писал: «Вёдро, ведрие, ведренье — краснопогодье; ясная, тихая, сухая и вообще хорошая погода; противоположное — ненастье».

Современные лингвисты предполагают, что это слово произошло от праславянского vedrъ — «ясный, солнечный». От него же образовались болгарское «ведър» и македонское «ведар» с похожим значением, а также чешское vedro, что переводится как «жара». Праславянское vedr близко древнегерманскому wetar или wedra. От него, в свою очередь, образовались современные слова weather, vader, veder, что с английского, шведского и норвежского переводится как «погода».

Однако похожее слово в исландском языке — vedr — употреблялось только для обозначения ненастья. А для хорошей и солнечной погоды там не было вообще никакого названия. Древние исландцы считали, что ее даже и не стоит описывать.

Существует предположение, что слово «вёдро» буквально означает «ветреная и потому ясная погода». Тогда оно, вероятно, произошло от того же корня, что и ветер, — от праславянского vetrъ — и близко немецкому wehen — «дуть». Но эту версию современные лингвисты критикуют. Они полагают, что слова «вёдро» и «ветер» слишком сильно отличаются по долготе — то есть длительности звучания — гласных звуков. Объяснить неясное сокращение долготы специалисты не могут.

А вот с современным словом ведро у «вёдра» мало общего. Ведро образовалось от праславянского v;dro, что означает «вместилище для воды» и восходит к слову vod;, которое так и переводится — «вода».

Сейчас слово «вёдро» считается устаревшим и редко употребляется в письменной и устной речи. Зато оно сохранилось во многих пословицах и поговорках, среди которых — «В дождь избы не кроют, а в вёдро и сама не каплет», «Не все ненастье, будет и вёдро», «На Финогея молись солнышку — проси Бога о вёдрышке».
https://www.culture.ru/s/vopros/vedro/


КАК ВИДИТЕ – ВСЁ ПРОИЗОШЛО В 12 ВЕКЕ, КОГДА  уже СЛОЖИЛСЯ КРУГ

«памятников, в которых было описано все необходимое в юридической системе Киевской Руси: судоустойство, судопроизводство, законодательные нормы, определены области юрисдикции судебных властей. Основными из этих текстов являются «Русская Правда», Устав князя Владимира Святого о десятинах, судах и людях церковных, сохранившийся в большом числе списков XIV–XIX вв., Устав князя Ярослава Мудрого о церковных судах, дошедший до нашего времени в рукописях XV–XIX вв.

«Русская Правда» – один из важнейших источников изучения ИРЛЯ. Это оригинальный русский юридический памятник XI в., свод русских законов, составленный Ярославом Мудрым и его сыновьями. Слово «правда» в его названии употреблено в значении «устав, закон, законодательное постановление, предназначенное для всей Руси».

«Русская Правда» состоит из трех частей.

Первая часть была написана при Ярославе Мудром, она озаглавлена «Суд Ярославль Володимирица» и относится к 1016 г. Эта часть носит название Правды Ярослава.

Вторая часть называется Правдой Ярославичей, сыновей Ярослава: Изяслава, Святослава и Всеволода. Она относится к 1070 г.

Третья часть была создана в первые десятилетия XII в., когда «Русская Правда» была дополнена статьями «Устава Владимира Мономаха».

«Русскую Правду» впервые обнаружил в 1738 г. историк В.Н. Татищев в одном из списков Новгородской летописи. Это была краткая редакция памятника.


 
Всего существует три редакции «Русской Правды»: краткая, пространная и сокращенная.


 
Краткая редакция состоит из 4 различных памятников, созданных на протяжении XI – начала XII вв. Краткая редакция дошла до нас в двух списках, известных под названием Академического и Археологического. Оба списка входят в состав Первой Новгородской летописи младшего периода.

Пространная редакция была завершена в конце XII – начале XIII вв. Самый древний список пространной редакции помещен в Новгородской Кормчей (собрании церковных правил и гражданских законов) 1282 г. Пространная редакция представлена наибольшим количеством списков (всего их обнаружено 110).

Сокращенная редакция сохранилась в двух поздних списках, она относится к XIV – началу XV вв.

Языковые черты «Русской Правды» свидетельствуют о том, что это оригинальный русский памятник, отражающий живую разговорную речь Древней Руси. Т.к. он имел отношение к предметам, явлениям и понятиям, специфически русским, то в этом произведении использовался язык, очень близкий к разговорному, почти свободный от старославянского влияния.

Близость к живой народной речи была обусловлена содержанием этого памятника, сферой его применения. Документальная точность, фактичность содержания деловой речи требовали применения соответствующей русской лексики с определенным значением. «Деловой язык» отражал разговорную речь лишь в той его части, которая могла быть использована для выражения не очень многочисленных юридических формул. По своей организации деловой язык достаточно значительно отличался от устной разговорной речи. Он не представлял собой ни цепи спонтанных реплик, ни монолога.

Обработанность делового языка носила специфический характер. Из всех типов синтаксических связей в нем преобладают условные. Текст «Русской Правды» состоит из цепей формулировок, каждая из которых в синтаксическом плане представляет собой условную конструкцию. Они выражались либо бессоюзным способом, либо с использованием союзов: сочинительного а (а иже) и подчинительных – аже, оже (исконно русских по происхождению) либо старославянского союза аще.

Лексика и фразеология «Русской Правды» относится к сфере государственно-юридической и общественно-политической жизни. В этой сфере она обнаруживает богатство и разнообразие и документальную точность (# суд – «разбор дела», клепати – «обвинять», розграбеж – «конфискация имущества», поток – «изгнание, ссылка», голова – «убитый человек», тать – «вор», татьба – «воровство», продажа – «штраф», простор – «судебные издержки», вира – «штраф за убийство свободного человека» и т.д.).

В «Русской Правде» представлена хорошо разработанная русская юридическая терминология, отличная от старославянской: # добытъкъ – «имущество» (старослав. ;;h;;~), задьница – «наследство» (старослав. ;;;;h;;~), головникъ – «убийца» (старослав. q;;;;;), головничество – «убийство» (старослав. q;;~;;~), послухъ – «свидетель, который что-либо слышал» и видокъ – «свидетель, который что-либо видел» (старослав. ;;;h;h;;;;), послушничество – «выступление свидетеля» (старослав. ;;;h;h;;;;;;;;). Эти русские слова выступают в тексте «Русской Правды» в терминологической функции.


 
В «Русской Правде» обильно представлена сельскохозяйственная лексика: # жито («рожь»), воз, копна, борона, гумно, клеть, бык, баран, вепрь («дикий кабан»), вол, кобыла, коза, корова, лоньщина («годовалое животное»), третьяк («трехлетнее животное»), овца, порося, руно («шерсть»), свинья, теля, куря, утка, горох, масло, мед, молоко, овес, пшено, сено, соль, сыр, хлеб.

В тексте «Русской Правды» много древнейшей лексики, впоследствии исчезнувшей из языка.

Широко представлены названия наемных работников в феодальном обществе: челядь, холопы («полностью зависимые от землевладельца»), рядовичи («заключившие договор с владельцем земли»), смерды («имеющие средства производства»), вдачи и закупы («должники, отрабатывающие свой долг землевладельцам»), робы.

«Русская Правда» отражает многие архаические значения слов, впоследствии претерпевших семантические изменения.

Для языка деловых документов свойственно стилистическое снижение слов, традиционно употреблявшихся в высоком, торжественном стиле. Так, слово знамение, которое в большинстве случаев является абстрактным по значению и обозначает появление в природе тех или иных знаков, предсказывающих какой-либо поворот в судьбе человека, здесь употребляется в значении «знак, отметка на лице». Слово рать, имевшее значение «бой, битва», здесь выступает в значении «драка, ссора».

В фонетике, морфологии и синтаксисе «Русской Правды» преобладают восточнославянские черты: в фонетике – использование полногласных форм, употребление приставки роз-,начального гласного «о» на месте старославянского «е», начальных сочетаний ро-, ло-, слов с «ж» на месте старославянского «жд», «ч» на месте старославянского «щ»; в морфологии– окончание «-ои» в род. пад. ед. ч. прилагательных жен. рода (при старослав. «-ыя»)(первои жены), окончание «-ого» в род. пад. ед. ч. прилагательных муж. и сред. рода, форма перфекта без связки; в синтаксисе –преимущественно сочинительная связь предложений, преобладание бессоюзия (а если и употребляются союзы, то большей частью русские по происхождению), встречается чисто русская синтаксическая черта – оборот именительный дополнения при инфинитиве.

Но текст «Русской Правды» не полностью свободен от старославянского влияния: встречаются слова с приставкой раз- (разбой, разбойник), с неполногласием (чрево, среда), с сочетанием «жд» (вражда), личное местоимение 1-ого л. ед. ч. азъ, флексии «-аго / -яго» в род. п. ед. ч. прилагательных (ветхаго, боярскаго), старославянский термин убиение.

В Киевской Руси деловой и собственно книжный языки слабо взаимодействовали между собой. Тем не менее памятники деловой письменности все же испытали на себе влияние книжного языка. Так, церковнославянизмы встречаются в формуляре грамот – общепринятых стандартных зачинах и концовках, которые по причине своей традиционности устойчиво сохраняли архаичные особенности языка. Так, Мстиславова грамота начинается стандартным выражением «Се азъ мьстиславъ…». В традиционной делопроизводственной фомуле личное местоимение имеет церковнославянскую форму «азъ», однако в самом тексте документа употребляются его древнерусские варианты «язъ» и «я». В зависимости от содержания и формуляра выделяются купчие, духовные, вкладные (данные) и многие другие грамоты. Использование в каждом виде своего общепринятого и распространенного формуляра не исключает индивидуальных особенностей конкретных документов и вариативности стандартных формул.

Для делового письма в целом характерны следующие стилевые черты:

1) наличие стандартных формул зачина и концовки;

2) пунктуальность и точность изложения;

3) специфический словарный состав: преобладание конкретной лексики над абстрактной, наличие юридической терминологии;

4) наличие большого количества сложных предложений, выражающих причинно-следственные связи.

В разные периоды истории языка деловое письмо оказывает различное влияние на развитие литературного языка: в древнейшие периоды деловая речь оказывала более ощутимое воздействие на развитие русского литературного языка, нежели в позднейшее время. После XVII в. оно ослабевает, ведущее положение занимает уже художественный стиль, именно в нем отражаются наиболее жизненные элементы русского литературного языка».




А ПОТОМ НАЧАЛОСЬ!
Особенности книжно-славянского типа языка русской народности.
В XIV–XVI вв. сохраняются два типа литературного языка: книжно-славянский и народно-литературный.

Книжно-славянский тип языка продолжает в это время быть церковным по преимуществу, но сфера его использования расширяется. Во-первых, этот тип языка по-прежнему используется в культовых книгах, но книг житийно-религиозного содержания на Руси становится гораздо больше. В это время происходила канонизация новых русских святых, книжники проявляют особый интерес к житийной литературе. В Киевской Руси жития большей частью переводились с греческого языка, были копии с болгарских житий, и намного реже составлялись на Руси русскими книжниками.

В XV в. появляются специальные «списатели», занимавшиеся составлением житий святых. Среди них выделяется имя Пахомия Логофета, серба по происхождению, афонского монаха, который прибыл в Россию по приглашению московского князя в 1460 г. Он был известен составлением «Жития Кирилла Белозерского», «Жития Алексея митрополита».





Во-вторых, книжно-славянский тип языка становится стилем духовной литературы, стилем полемическим. В этот период появляются в довольно значительном количестве произведения, содержащие своеобразные дискуссии с наступающим на Восток католичеством, стоящие у истоков зарождения публицистической литературы.

В-третьих, книжно-славянский тип языка используется в стихотворных литературных произведениях – виршах.

Расширению сферы влияния книжно-славянского типа языка способствует и т.н. второе южнославянское влияние на Руси.

С укреплением централизованного Русского государства и с победой над монголо-татарами вновь восстанавливаются былые связи Руси с южными славянами. Это приводит к проникновению в Московию южнославянской (болгарской) литературы. Болгарский язык XIV в. был уже иным, нежели в предыдущие эпохи. Теперь он гораздо больше отличался от русского языка. Старославянские книги в Болгарии подвергались порче под влиянием разговорного болгарского языка.

Кроме того, в Болгарии и Сербии в первой половине XV в. развились разного рода «ереси» – богомилов, еврействующих сект. Все эти факторы (влияние живого языка, ошибки переписчиков, искажение первоначальных переводов различным их толкованием) настолько испортили старославянский язык церковных книг в Болгарии и Сербии, что стала необходимой реформа книжного дела. В Болгарии правка религиозных книг осуществлялась под руководством болгарского патриарха Евфимия Тырновского (1320-1402) (Тырново – столица среднеболгарского царства).




В связи с книжной реформой в Болгарии изменилась сама система перевода книг с греческого на старославянский язык; суть этой новой системы состояла в стремлении делать переводы как можно ближе к языку оригинала. Отсюда прививаются в болгарской письменности подражания греческой орфографии и графике.


 
В начале турецкого нашествия активная культурная жизнь переместилась на несколько десятилетий из Болгарии в Сербию, где при дворе деспота Стефана Лазаревича и в монастыре Манассия на реке Ресаве проходила деятельность видного южнославянского писателя, ученика Евфимия Тырновского Константина Костенчского (около 1380–1431). Он был автором обширного грамматического трактата, посвященного графико-орфографической реформе языка. В средневековье языковое и религиозное сознание образовывали единое целое. В представлении Константина Костенчского чистота книжного языка связывается с чистотой православия, а ереси являются прямым следствием ошибок на письме.

Отсюда происходят требование абсолютной точности во внешней форме письменного слова, стремление установить строгие графико-орфографические правила. Каждая особенность правописания, произношения слова имеет свой священный смысл и способна изменить значение всего текста, исказить его, поэтому каждой букве приписывается особая роль, большое внимание уделяется надстрочным знакам. Интересно, что, по мнению Константина Костенчского, в основе книжного языка лежит не болгарский или сербский язык, а «тънчаишии и краснеишии рушкыи езыкь» (имеется в виду церковнославянский язык древнерусского извода). Рукописи «старых преводник ресавскых» славились в Сербии как наиболее исправные, и южнославянские знатоки разыскивали их даже в XVII в.

Общий подъем духовной жизни в Византии, Болгарии и Сербии сопровождался возникновением множества литературно-переводческих и книжных центров. Этот культурный расцвет не был локальным явлением, замкнутым в национальных границах. Он охватил собой все православные страны и народы, затронул разные области духовной жизни: книжный язык, литературу, богословие, иконопись и др.

Духовный расцвет Болгарии и Сербии был оборван иноземным нашествием. В конце XIV в. Сербия и Болгария были завоеваны турками-османами. В 1389 г. в битве на Косовом поле Сербия потерпела сокрушительное поражение от турок. В 1389 г. пала болгарская столица Тырново, а через три года турки захватили Видин, последний оплот болгарского сопротивления. Почти на пять столетий в Сербии и Болгарии установилось иноземное иго. В эпоху турецкой экспансии многие южнославянские книжники нашли убежище в монастырях Константинополя и Афона («монашеской республики» на Халкидонском полуострове в Эгейском море), крупнейших центров греко-славянских культурных связей, где издавна существовали тесные и плодотворные контакты между греками, болгарами, сербами и русскими).


 
В XIV в. в Константинополе и прежде всего на Афоне переводились, редактировались и затем распространялись по всему миру православного славянства книги. Именно они, получая повсеместное признание, определяли собой характер литературно-языкового развития. Целью книжной реформы, которая велась южными славянами в XIV в. в афонских монастырях, было стремление восстановить древние, восходящие к кирилло-мефодиевской традиции нормы единого общеславянского литературного языка, в XII–XIII вв. все более и более обособлявшегося по национальным изводам, упорядочить графико-орфографическую систему, приблизить ее к греческому правописанию. II южнославянское влияние носило интерславянский характер. Это было стремление возродить старославянский язык как средство межславянского общения. Но при этом особо подчеркивалась связь с греческой культурной традицией.

В середине и второй половине XIV в. происходит возрождение прерванных татаро-монгольским нашествием связей Руси с книжными центрами Константинополя и Афона. Интернациональное монашеское содружество в значительной степени определило то культурное влияние, которое испытали на себе Москва, Новгород, Тверь и другие русские земли. Ни один период не дал столько рукописных книг, созданных русскими писцами за границей, как вторая половина XIV – первая четверть XV в.

После завоевания турками Балкан в Московской и Литовской Руси появились южнославянские выходцы. Болгарские и сербские книжники, спасая книжную церковную культуру, переезжают на Русь, в Москву, под покровительство московских князей. В Москве южнославянских деятелей принимают с почестями, назначают их на высокие церковные посты. Они и перенесли на Русь влияние южнославянских языков на русскую письменность. Среди южнославянских эмигрантов были одаренные писатели. В их число входил сподвижник Евфимия Тырновского болгарин Киприан (около 1330–1406), долгое время живший в монастырях Константинополя и особенно на Афоне, ставший на Руси в 1390 г. московским митрополитом. Он занимался литературным творчеством, составил новую редакцию «Жития митрополита Петра», в которую включил пророчество святого о будущем величии Москвы при условии сохранения ею и защиты православия. В России Киприан занимался исправлением и переписыванием книг, переводил с греческого языка.

Также на Русь переехал племянник Киприана Григорий Цамблак (около 1365–1419), занимавший посты литовского и киевского митрополита. Он был одним из наиболее плодовитых учеников Евфимия Тырновского и видным представителем его литературной школы, долгое время жил и работал в Болгарии, на Афоне, в Константинополе.

Позднее, до 1438 г., в Новгород с Афона переехал иеромонах серб Пахомий Логофет (умер после 1484), трудившийся также в Москве, Троице-Сергиевом и Кирилло-Белозерском монастырях. Он прославился своими многочисленными литературными сочинениями, получил широкую известность как церковный писатель, создавший «Житие Кирилла Белозерского» и переработавший «Житие Сергия Радонежского» Епифания Премудрого. Жития, написанные Пахомием Сербом, стали формальными образцами для всей последующей официальной агиографии.


 
Разумеется, митрополиты Киприан и Григорий Цамблак прибыли на Русь не одни, а с сопровождающими их лицами и имели при себе книги, получившие распространение в рукописной традиции. Сохранилась «Лествица» Иоанна Лествичника, переписанная Киприаном в константинопольском Студийском монастыре в 1387 г. и позднее привезенная им в Москву. В 1402 г. эта рукопись была специально доставлена в Тверь, где с нее сделали список.

В Москве они занимаются правкой церковных книг, осуществляют новые переводы греческих книг на церковнославянский язык русской редакции. Начиная с конца XIV в. в Москве под руководством митрополита Киприана осуществляется редактирование церковных книг, в язык которых к этому времени проникло немало русских слов. Целью правки было устранение ненужных разночтений и отклонений от древних текстов, приведение церковных книг в первоначальный, наиболее точно соответствующий греческим оригиналам, вид.

Чисто русские грамматические нормы, обычные в языке ранних литературных памятников, уступают теперь место грамматическим нормам, свойственным церковнославянскому языку. Исправление церковных книг коснулось не только исправления ошибок, искажающих догматы христианской церкви, но и исправления орфографии и графики письма. Это была своеобразная реформа письменности в средневековой Руси.

К концу XIV в. у южных славян был переведен большой корпус церковных текстов, неизвестных на Руси. Переводы были вызваны возросшими потребностями общежительных монастырей и монахов-исихастов в аскетической и богословской литературе, правилах иноческой жизни и полемических сочинениях против католиков. Эти тексты были или переведены с греческого языка (творения Исаака Сирина, Петра Дамаскина, Саввы Дорофея, Симеона Нового Богослова, Григория Синаита, Григория Паламы и др.), или представляли собой основательно переработанные по греческим оригиналам старые переводы (например, «Лествица» Иоанна Лествичника). К середине XIV в. болгарская и сербская церкви вслед за греческой окончательно перешли на Иерусалимский устав. Это исключительно важное событие потребовало нового перевода богослужебных текстов, чтение которых предусматривалось Иерусалимским церковным уставом.

Влияние языка южнославянской церковной литературы на язык русских памятников XV–XVII вв. большинство исследователей называют вторым южнославянским влиянием. Ввел этот термин А.И. Соболевский, описавший это явление на обширном материале средневековых рукописей. Первое южнославянское влияние относится к X–XI вв. – периоду крещения Руси. Но термин «первое южнославянское влияние» в литературе не принят. Дело в том, что старославянский письменный язык, перенесенный на древнерусскую почву, сам испытывал значительное влияние со стороны древнерусской народной речи.

Второе южнославянское влияние лишь частично было обусловлено влиянием южнославянской литературы и деятельностью южнославянских и греческих богословов. Огромную роль сыграли и внутренние процессы развития русского государства: успешная борьба русского народа против монголо-татарского ига, обеспечившая быстрое экономическое и политическое укрепление и возвышение Московской Руси, рост авторитета великокняжеской власти и московской православной церкви. Правящие круги Москвы стремились объединить разрозненные феодальные области в мощную восточнославянскую державу.


 
В это время возникла и получила широкое распространение идея преемственности Москвы по отношению к Византии, которая выразилась в известной формуле «Москва – третий Рим». Суть ее состояла в том, что Москва объявлялась наследницей Рима и Византии. Именно она призвана была стать средоточием книжности, литературы, культуры и христианской религии: «Дъва Рима падоша, третий Римъ стоитъ, четвертому не бывать».

В 1453 г. после 52-дневной осады под ударами турок пал Константинополь, второй Рим – сердце некогда огромной Византийской империи. Культурные связи русских с греками и южными славянами заметно ослабели во второй половине XIV в. В 1480 г., после бегства ордынского хана Ахмата с реки Угры, Москва окончательно свергла с себя татарское иго и стала единственной православной страной, обладавшей политической и государственной независимостью, собиравшей вокруг себя земли Киевской Руси.

В этих условиях постепенно возникает идея преемственности Москвой духовного наследия Византии. Монах псковского Елеазарова монастыря Филофей провозгласил ее Третьим Римом. Теория «Москва – третий Рим» представляет собой православный вариант распространенной средневековой идеи Вечного Рима – вселенского центра христианства. Учение старца Филофея родилось в полемике с немцем Николаем Булевым, врачом великого князя Московского Василия III, доказывавшим первенство католического Рима. Возражая ему, Филофей писал около 1523–1524 г. в послании великокняжескому дьяку М.Г. Мисюрю Мунехину: «…вся христианская царства приидоша в конець и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророчьскимь книгамь то есть Ромеиское царство. Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти».

Теория старца Филофея имеет эсхатологический смысл. После еретичества католиков и вероотступничества греков на Флорентийском соборе 1439 г., в наказание за это вскоре завоеванных турками, центр вселенского православия переместился в Москву. Россия была объявлена последней мировой монархией – Ромейской державой, единственной хранительницей и защитницей чистой веры Христовой, спасительницей духовного мира порабощенных славянских народов.

Внутренней причиной второго южнославянского влияния было и то, что живой русский язык достаточно далеко ушел от церковнославянского языка. В период первого южнославянского влияния русские и болгары хорошо понимали друг друга. В XIV в. этого уже не было. Даже те формы, которые ранее были нейтральными (нози, руц‡), теперь воспринимаются как книжные. Таким образом увеличивается дистанция между народным и книжным языком. Усиливается тенденция отделить их друг от друга, как правильный от неправильного. До второго южнославянского влияния между русским и церковнославянским языками имело место взаимодействие, взаимовлияние, что обусловлено большой близостью обоих языков. После второго южнославянского влияния отношения между ними строятся по принципу контраста.

Церковнославянский язык должен восприниматься как самостоятельная система, вне соотношения с русским языком. Церковнославянский язык теперь не мог заимствовать при необходимости какое-либо русское слово, книжник должен был отыскать какой-то иной выход. Поэтому чрезвычайно характерно словотворчество, активизация старославянских суффиксов («-тель»), возрастает роль сложных слов. В XIV в. заимствуются не готовые лексические единицы, а модели слов, модели сочетания слов, модели конструкций. А это стимулирует появление новых слов. Появляется большое число неологизмов: # рукоплескание, первоначально, любострастие. Многие из новых слов в XV–XVI вв. выпали: # всегорделивый, мудросложный, благотерпеливый.

Реформа, касавшаяся правописания церковных книг, затем оказала влияние и на светское письмо.

I. Изменения палеографии, графики, внешнего вида рукописи:

1. Усложняется шрифт, древнерусский устав заменен южнославянским полууставом.

2. Звериный (тератологический) орнамент заменяется растительным или геометрическим.

3. В миниатюрах рукописей вместо красной краски начинает преобладать золото и серебро.

4. Появляется вязь – сложное слитное написание букв и слов, носящее орнаментальный характер.

5. Возникает «воронка» – постепенное сужение строк к концу рукописи, завершающееся в конце виньеткой.

6. Меняются очертания букв, приближаясь к греческим, острые буквы заменяются округлыми: л ; ;; м ; ;; п ; ;; р ; ;.

7. Восстанавливаются буквы, не обозначавшие звуков живой русской речи XV–XVII вв.: w, k, j, f, v.

8. Увеличивается количество титлов.

9. Появляются элементы идеографического (рисунчатого) письма.

10. Изменяются значения знаков препинания: точка обозначала запятую, двоеточие обозначало точку с запятой, а точка с запятой обозначала вопросительный знак. Используются греческие знаки акцента (ударения), придыхания.

II. Изменения в орфографии:

1. Вновь вводятся @ и #, которые перестали употребляться в русском письме уже в XII в.

2. Исключается «j» перед гласным «а», передававший характер произношения русских гласных: «я» заменяется на «а»: # добраа, копиа, твоеа, моеа, братиа, государь всеа Руси. Форма всеа при титуловании сохраняется до конца XVIII в., причем было различие: при титуловании здравствующих князей (царей) – всея, при титуловании умерших – всеа.

3. Некоторые слова с начальным «у» начинают писать и произносить с «ю»: # узы – союзник.

4. Вводится старославянское написание редуцированных после плавных: # плъкъ, врьхъ, слънце, влъкъ. В южнославянском языке редуцированный стоял после плавного, а в древнерусском – предшествовал ему.

5. В формах род. пад. ед. ч. существительных жен. рода вместо ‡ стали писать #, а в местоимениях распространились формы ея, моея вместо е‡, мое‡.

6. В имен. пад. ед. ч. полных прилагательных стали писать окончание «-ый» вместо русского «-ой»: # сл‡пый, злый вместо сл‡пой, злой.

7. Реставрируются многие слова с неполногласием: # гласъ, гладъ.

8. Распространились звукосочетания «жд» и «щ» вместо русских «ж» и «ч»: # межда, св‡ща.

9. На конце слов на согласный стали писать (по-сербски) «ь» вместо «ъ»: # умь, градовь, соколовь, имь.

10. В середине слова наблюдается написание с «ъ» на месте исконного «ь», так возникли слова зодчий, но созидати. Первоначально было зьдати ; зъдати ; зодчий. Так же стогны, но стезя: стьгна ; стъгна.

11. Устанавливается разграничение в употреблении букв «и» и «i» (последнюю писали перед гласными), сохранившееся до орфографической реформы 1918 г.

12. Вновь употребляются архаичные сочетания «гы», «кы», «хы»: # врагы, великый.

13. Наблюдаются следы второй палатализации: # врази, руце.

14. Греческие слова писались с отражением греческого произношения, например, глухие согласные озвончаются: # ;;;;; ; олимб.

Возникает своеобразная орфографическая мода: @ пишется не только в тех словах, где он был этимологически оправдан (р@ка), но и в слове д@ша, где он вытеснил этимологически правильное написание q.

Система произношения была ориентирована на систему письма и вообще непосредственно связана с графикой. Общий принцип этой системы состоит в том, чтобы как можно ближе следовать в произношении тем различиям, которые представлены в письменном тексте.

Различение «‡» и «е» тщательно соблюдается. При этом различие состоит не в качестве самого гласного, но в том, что «‡» смягчает предыдущий согласный, а перед «е» смягчения согласных не происходит (подобно украинскому «е»). В тех случаях, когда перед «‡» и «е» стоит согласный, который не входит в коррелятивную пару по твердости / мягкости, гласные произносятся совершенно одинаково.

В отношении гласных следует указать на отсутствие редукции, в частности, аканья, которое считается совершенно недопустимым. Это возможно потому, что не было ощутимого различия в произношении гласных под ударением и в безударной позиции, т.е. наблюдается более равномерное слогообразование, чем в живой русской речи. Отсюда оканье часто проникало в речь духовенства и считалось вообще специфическим «семинарским» произношением.

В отношении согласных была тенденция избегать ассимиляции согласных, сочетающихся друг с другом.

В литературном произношении могли сохраняться такие явления, которые давно уже были утрачены в живой русской речи (отсутствие перехода t’;t ; t’;t, отсутствие аканья, произношение фрикативного [;]).

Особая система произношения могла сложиться в России в эпоху второго южнославянского влияния. Именно в это время в Россию проник южнославянский витийственный стиль, язык церковной литературы стал противопоставляться бытовой речи; такое противопоставление распространилось не только на стилистику, но и на другие аспекты языка. Отсюда же стремление очистить церковнославянский язык от позднейших народных наслоений, отсюда стремление упорядочить язык богослужения, противопоставив его народному языку. Не случайно и то, что именно к этой эпохе относится возникновение х;мового пения, т.е. различения слов в пении и чтении.

III. Изменения в лексике:

1. Появляются чуждые русскому языку ударения: # в;но, иск;ни, становятся возможными произносительные варианты: # Мар;я и М;рия, Соф;я и С;фия. Они различаются: Мар;я – богородица, Мария Магдалина, М;рия – обычное имя, С;фия – святая мученица, Соф;я – обычное имя.

2. Увеличивается количество сложных, двух-, трехкорневых слов с ориентацией на греческий язык, новообразований, слов с приставками «воз-», «из-», «пред-».

3. В новых переводах и оригинальных произведениях употребляется много греческих слов (грецизмов).

4. Наблюдается семантическое противопоставление греческих слов: # ангел – аггел (греч. ;;;;;;;). Они различаются по смыслу: ангел – ученик Христа, аггел – дьявол, бес.

IV. Изменения в словообразовании и грамматике:

1. Используются синтаксические конструкции, характерные для греческого языка, с родительным падежом, в соответствии с русским именительным: # О горя мне! О скорби! О чуднаго промысла!

2. В системе именных форм начинают употребляться формы звательного и именительного падежа Николае, Антоние. Такие формы сохранялись и после как сакральные имена для иноков.

3. Используются особые формы родительного падежа числительных: # трiехъ, пятихъ, десятихъ.

4. Суффикс «-ство» вытесняет суффикс «-ствие» в книжном языке. Суффикс «-ствие» сохраняется в языке некнижном или полукнижном: # чувствие – чувство.

Осуществляется массовое исправление более древних русских рукописных текстов, что требует единообразия в орфографии. Нормы регламентируются «Стоглавом» – сборником постановлений собора высших представителей церковного управления на Руси, состоявшегося в Москве в 1551 г. «Стоглав» представлял собой собрание правил и норм поведения христианина в быту. Русизмы воспринимались как отклонения от нормы и подлежали исправлению. Южнославянский извод выглядит наиболее авторитетным и правильным, он выступал в роли своеобразного посредника между греческим и русским языком.

Процессы преобразования церковнославянско-русской диглоссии в церковнославянско-русское двуязычие начинаются со второго южнославянского влияния, в основе которого лежали пурификаторские и реставрационные тенденции; его непосредственным стимулом было стремление русских книжников очистить церковнославянский язык от тех разговорных элементов, которые проникли в него в результате его постепенной русификации (т.е. приспособления к местным условиям). На практике это выражалось прежде всего в активизации церковнославянских словообразовательных средств и в массовой продукции неославянизмов, которые призваны заменить соответствующие русизмы. Стремление к архаизации и реставрации вызывает удаление от исходного состояния и стремительную эволюцию церковнославянского языка. К этому же этапу относится развитие у славянизмов в русском языке абстрактных и переносных значений.

Расцвет второго южнославянского влияния приходится на XV в.

А.А. Шахматов считал второе южнославянское влияние явлением, отрицательно сказавшимся на развитии русского языка, а А.И. Соболевский считал, что реформа помогла устранению пестроты в русском письменном языке. Соболевский подчеркивал как положительное явление тот факт, что эмигранты из Болгарии и Сербии привезли с собой новые книги, а это способствовало разнообразию жанров русской литературы, прививало новые способы словесного выражения.

Отрицательные стороны второго южнославянского влияния: архаизация письма, отрыв книжного письменного языка от живой разговорной речи; орфография замедляла языковое развитие; наблюдалось стремление сделать книжный язык недоступным для непосвященных.

Положительные стороны второго южнославянского влияния:

1) нормализация языка, выработка единых норм, хотя и архаичных по своей сущности;

2) распространение и развитие письменности, что способствовало началу русского книгопечатания в Москве, повлекшему за собой подъем письменной культуры, увеличение числа книг;

3) уничтожение ярких диалектных особенностей;

4) осознание общности явлений славянских языков, усиление связей с балканскими странами.

Наблюдалось стремление наметить общие закономерности в развитии славянских литературных языков. Русские книжники старались сблизить русское письмо с сербским и болгарским, таким образом унифицировать славянскую письменность, осмыслить развитие славянских литературных языков как единый процесс. Осознается общность всех славянских языков, единство их культуры.

Второе южнославянское влияние способствовало обогащению и стилистическому развитию литературного языка, обогатило речь неологизмами, фразеологизмами, привело к расширению эмоциональной выразительности языка и развитию словосложения. Появилось много новых сложных слов, существующих и в современном языке (# суеверие, хлебодар, гостеприимство, тлетворный, первоначальный, вероломство, подобострастный).

Расширяется состав литературных жанров: появляются произведения исторические, полемические. В публицистических произведениях широко используются отглагольные существительные (# гонение, наказание, преступление), субстантивированные прилагательные (# богатый, виновный, любимый).

В истории восточнохристианской культуры XIV век по праву можно назвать «православным Возрождением». Богословским течением, определившим характер всей византийской церковности этого времени и объединившим греков, болгар, сербов, русских, грузин и румын, стало мистическое учение монахов-исихастов (в буквальном переводе «молчальников»), считавших внутреннюю жизнь инока «мысленным деланием», «деланием сердечным», «хранением сердца» и «умной молитвой». Исихазм возник в IV–VII вв. в Византии, вновь возродился в XIV в. Это этико-аскетическое учение о путях к единению человека с богом, о необходимости пристального внимания к звучанию и семантике слова.

Слово, по их мнению, не способно выразить «душу предмета», передать главное, отсюда – стремление авторов широко использовать эмоционально-экспрессивные средства. С развитием и распространением на Руси исихазма связано внимание к языку. Слово представляет собой сущность явлений, обозначение тождественно познанию; отсюда особое внимание к правильности обозначения, нетерпимое отношение ко всякого рода ошибкам, им придается принципиальный характер. Бытовало мнение, что неточность языка может породить ересь. Так, для раскола была кардинальной проблема, как писать имя Христа (Исус или Иисус).

В это время усиливается влияние византийского и балканского искусства на развитие русского зодчества и иконописи; активно развивается переводческая деятельность; получают широкое распространение произведения аскетико-мистического содержания.

Южнославянская литература XIV в. с ее торжественной риторикой, архаикой в лексике и стиле пришлась по вкусу правительственным верхам Московского государства, ибо она как нельзя лучше соответствовала идее возвышения Москвы как центра единения «всея Руси» в одну восточнославянскую державу. Величие и торжественность идеи «Москва – третий Рим» требовали и соответствующего пышного словесного воплощения. Усиливается влияние на русскую литературу литературы византийско-болгарской, с ее пышной риторикой, избыточностью панегиризма, часто переходившими в риторическое словоплетение, стилистической витиеватостью, эмоциональной силой воздействия на читателя. Это отвечало идеям единства русских земель, укрепления централизованной государственной власти, прославления монархии. Необходимо было укрепить мысль о независимости, самостоятельности русской церкви, о наличии в ее истории выдающихся деятелей, о величии Московского государя как преемника византийского.

XV век по праву заслужил название «золотого века русской святости». По подсчетам В.О. Ключевского, в первые сто лет татарского ига в «1240–1340 гг. возникло всего каких-нибудь десятка 3 новых монастырей. Зато в следующее столетие 1340–1440 гг., когда Русь начала отдыхать от внешних бедствий и приходить в себя, из куликовского поколения и его ближайших потомков вышли основатели до 150 новых монастырей». Тогда же на Русь был перенесен большой корпус южнославянских текстов. Именно они составили основу библиотек крупнейших общежительных монастырей: Троице-Сергиева, Кирилло-Белозерского, Иосифо-Волоколамского и др. Все они играли исключительно большое значение в духовной жизни русского народа.

Южнославянские рукописи были восприняты на Руси как наиболее правильные, возрождающие во всей чистоте древние общеславянские языковые нормы времен Кирилла и Мефодия и приближающие церковнославянский язык к греческому, хранителю чистой веры. Южнославянские тексты пришлись по вкусу русским книжникам настолько, что они стали переписывать их и подражать им. Это и явилось главной причиной второго южнославянского влияния. Его значение заключается в начале последовательной «книжной справы» на Руси.

Интервал между появлением на Руси первых южнославянских книг и началом изменений в графике и орфографии их древнерусских списков составляет около десяти лет. В рукописях, переписанных русскими книжниками в Константинополе и на Афоне, этот временной промежуток еще меньше. Графико-орфографические изменения в конце XIV в. представлены почти исключительно в рукописях, содержащих новые на Руси тексты или новые редакции старых переводов.

Признаки второго южнославянского влияния очень рано появляются и активно распространяются в рукописях, созданных в новых монастырях, основанных в XIV в.: Троице-Сергиевом, Спасо-Андрониковом, Савво-Сторожевском, Кирилло-Белозерском, Лисицком. Второе южнославянское влияние было длительным процессом и лишь постепенно, не одновременно охватило собой разные культурные центры Древней Руси. Раньше всего графико-орфографические изменения отмечаются в рукописях Северо-Восточной Руси. Начиная с 90-х гг. XIV в. они появляются в памятниках, переписанных московскими книжниками. К старейшим из них относятся Евангелие 1393 г. и Псалтирь 1397 г., или так называемая Киевская Псалтирь. Оба памятника переписал московский каллиграф диакон Спиридон.

В связи со вторым южнославянским влиянием наметились следующие тенденции:

а) отделить книжный язык от народного;
б) установить более или менее устойчивые правила правописания;
в) приблизить язык к церковнославянскому языку;
г) уничтожить в языке и орфографии местные диалектные особенности;
д) сохранить кириллическую графику в образцах древнегреческого языка.

Наиболее важными последствиями второго южнославянского влияния было повышение внимания к вопросам культуры литературного языка; активное распространение всячески изукрашенной, цветистой, пышной, риторической манеры изложения. Книжно-славянский тип литературного языка продолжает византийско-болгарские традиции и обнаруживает тенденцию к созданию единых архаически-славянизированных форм. Эта новая струя южнославянского влияния способствовала развитию пышного риторического стиля, получившего название извитие словес, или плетение словес. Это особая манера украшенного слога, получившего особенное распространение в памятниках официальной церковной и государственной письменности, в житийной литературе, в риторических словах и повествованиях, в народно-литературный тип языка оно проникало эпизодически.

Основные черты плетения словес:

1. Повествование членится на обширные, развернутые, витиеватые, искусно построенные периоды со множеством придаточных.
2. Для него характерно обилие риторических вопросов и восклицаний.
3. Широко распространено употребление тавтологических оборотов, повторения этимологически родственных слов (# злоумышленное умышление, скорообразным образом, смиренномудростию умудряшеся, горя верою правоверия, видимое видение, светильник светлый, хвалить похвальными гласы), повторов синтаксических конструкций, членов предложения, лексем и форм слова. Так возникли фразеологические обороты смертию смерть поправ, кесарю кесарево, шутки шутить, дело делать.
4. Искусственно создавались по образцу старославянских словообразовательных моделей сложные слова-неологизмы, в основе которых лежали сложные ассоциации: # мудродругополезные советы, мертвотрупоглодательные псы, небопарный орел, огнезарный взор, солнцезарный ангел; бесояростный, богокованный, доброутешен, храбродоброподобный и т.п. Игра слов приводила к затемнению смысла, что и считалось показателем красноречия автора.
5. Широко использовались перифразы – описательные названия предметов и явлений.
6. Для этого стиля было характерно обилие тропов: символов, метафор, изысканных сравнений, цветистых эпитетов.
7. В области лексики преобладали слова с отвлеченным значением, абстрактная лексика, фонетические, словообразовательные и семантические старославянизмы. Из высоких литературных произведений исключается бытовая, политическая, военная и экономическая терминология, названия должностей, конкретных явлений природы.
8. Конкретные названия должностей заменяются описательными оборотами: # вместо посадник говорится вельможа некий, властелин граду сему.
9. В церковнославянских текстах широкое распространение имел и такой риторический прием, как полинтот – употребление одного и того же слова в разных падежах: # Лицом же к лицу, яко на светильнице светильник, избрана со избранными.
10. Фактический материал перемежается пространными лирическими излияниями автора и обильной цитацией религиозной литературы.
Все это было подчинено цели создания высокого стиля, которым было бы прилично повествовать о героических подвигах московских князей, о политических событиях, прославлять светских и церковных деятелей.

Все риторические приемы были призваны не только для того, чтобы продемонстрировать искусство автора или переводчика. Повторение слов, близких по значению, вновь и вновь возвращало читателя к основному предмету речи, к понятию. Этим утверждалась сложность и важность этого понятия. Читатель должен был восхищаться красотой и величием церковно-книжной речи, как он восхищался церковной архитектурой и живописью.
В религиозно-философских произведениях абстрактных рассуждений было больше, чем сюжетных рассказов, которые использовались чаще всего для иллюстрации абстрактных морально-религиозных рассуждений. Обыденное, земное, конкретное сопоставлялось с вечным, абстрактным. Эта двуплановость мировоззрения определяла основную черту стиля религиозно-философских произведений – их метафоричность. Средневековая метафора чаще всего построена на сходстве материальных явлений с духовными. Духовные от такого сопоставления становились понятнее и конкретнее.

Средневековые авторы не искали новых, неожиданных аналогий, и набор метафор был довольно ограничен. Например, христианство и книжное учение – солнце, свет, тепло, весна; безбожие, ересь – тьма, холод, зима; бедствия, волнения – буря, волны; бог, князь, царь – кормчий; благие мысли и добродетели – проросшее семя, плоды.

Церковно-книжные произведения заполняли такими метафорическими выражениями, как душевная лодия, бездна греховная, буря мыслена, струя православия, дождь благочестия.
На сближении материального и духовного чаще всего построены и сравнения. Цель их – наглядное выявление сущности духовного. Поэтому наряду с простыми сравнениями встречаются довольно часто сложные сравнения: «Яко же град без стены удобь бывает преят ратным, тако же бо и душа не огражена молитвами, скоропленима есть от сатаны».
В таких произведениях находим и многие риторические приемы, как стилистическая симметрия; параллельные по структуре предложения, содержащие сопоставление или противопоставление. Например, в «Молении Даниила Заточника»: «Богат мужь возглаголетъ – вси молчатъ и слово его до облак вознесутъ; а убогъ мужь возглаголетъ, то вси на него воскликнут», «Княже мои, господине! Яви ми зрак лица своего, яко гласъ твои сладокъ и образ твои красенъ; мед истачають устн‡ твои и послание твое аки раи с плодом. Но егда веселишися многими брашны, а мене помяни, сух хл‡бъ ядуща; или пиеши сладкое питие, а мене помяни, теплу воду пиюща от м‡ста незав‡трена; егда лежиши на мяккых постелях под собольими од‡ялы, а мене помяни, под единым платом лежаща и зимою умирающа, и каплями дождевыми аки стр‡лами сердце пронизающе».

Впервые термин «плетение словес» употребил известный книжник XIV – начала XV вв. Епифаний Премудрый, получивший образование в Троице-Сергиевой лавре, автор «Жития Сергия Радонежского» и «Жития Стефана Пермского».
Наиболее известные памятники литературы «плетения словес»:
- «Житие Стефана Пермского»;
- «Житие Сергия Радонежского»;
- «Слово о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича, царя русского» (1389 г.);
- «Сказание о Мамаевом побоище» (начало XV в.);
- «Повесть о взятии Царьграда» Нестора Искандера (XV в.)
В богослужебной литературе не находила отражения жизнь древнерусского общества. Это была специфическая «литература для чтения» с закостеневшими канонизированными текстами.
Для всемерного повышения авторитета княжеской и церковной власти понадобилось создать жизнеописания московских князей и своих, московских, святых. Чтобы выполнить свою задачу, жития эти должны были поражать своей торжественностью, пышностью, великолепием языка. Именно в житиях плетение словес получило свое первоначальное развитие.
Авторы житийной литературы, боясь не достигнуть совершенства в искусстве «плетения словес», постоянно говорят о своем бессилии выразить словом всю святость своего героя, настойчиво подчеркивают свое невежество, неумение, неученость. Церковные писатели давали понять, что описываемое ими явление настолько важно, необычно и возвышенно, что имеющихся слов недостаточно, и поэтому надо создавать новые средства. Например, похвала одному из князей: «Державою владеющаго на тобе богоизбраннаго и боговозлюбленнаго, богопочтеннаго и богопросвещеннаго, богославимаго божественника, правому пути богоуставнаго закона и богомудраго изыскателя святых правил, ревнителя о бозе и споспешника, богочестнаго истиннаго православия высочайшаго исходатая благовери богоукрашеннаго и великодержавнаго благовернаго и благочестиваго великаго князя Василия Васильевича…».
В произведениях этого времени встречаем такие слова: # хвалословие, многоразумие, доброглашение, многоплачие, злоначинатель, христианогонитель, сребролюбствовати; новообразования с приставками: # преукрашену, преудобрену. Слово должно вызывать такое же благоговение, которое вызывает сам святой. Отсюда тревога автора, сомнение, передаст ли он сущность выражаемого. Отсюда такая черта этих произведений, как многословие. Оно создается повторением многочисленных однородных членов предложения.
Жития пересыпаны восклицаниями, экзальтированными монологами святых, нагромождениями синонимов, эпитетов, сравнений, цитат из Священного Писания. Например: «Но что тя нареку, о епископе, или что тя именую, или чим тя призову, и како тя провещаю, или чем тя меню, или что тя приглашу, како похвалю, како почту, како ублажю и како хвалу ти съплету».
Широкое употребление получают архаические союзы (# егда, елико, яко), определительные словосочетания типа: # пучины житейского моря, клас добродетели, серп веры. Вместо одного слова употребляются целые перифрастические словосочетания: # бездна греховная (= грех), бразды сердечные (= любовь), дымное воскурение (= дым). Оформляется большая серия характерных для книжной речи тавтологических сочетаний, состоящих из повторения однокорневых слов: # птицы поют сладким воспеванием, правоверная вера, запрещением запретить, учить учением, насытите сытых до сытости. Широко используется в риторических целях прием словосложения: # богоподражательная кротость, приснопамятный, горопленный и волкохищный, богоранные язвы, всевидотвороокружная богородица. Вместо собственных имен употребляются неопределенные выражения: # человек един, некая жена, некая дева. Употребление просторечий всякий раз специально оговаривается: # един зверь, рекомый аркуда, еже сказается – медв‡дь.

«Житие Стефана Пермского» насыщено многочисленными витиеватыми отступлениями, лирическими излияниями автора, который порою чувствует себя бессильным подобрать такие эпитеты, которые бы помогли ему прославить своего героя. Он вводит многочисленные сравнения, но все они кажутся ему недостаточными для восхваления подвигов Стефана, поэтому он изощряется в подборе пышных, торжественных слов: «Единъ тотъ былъ у насъ епископъ, то же былъ намъ законодавецъ и законоположникъ, то же креститель, и апостолъ, и пропов‡дникъ, и благов‡стникъ, и испов‡дникъ, святитель, учитель, чиститель, пос‡титель, правитель, исц‡литель, архiереи, стражевожь, пастырь, наставникъ сказатель, отецъ, епископъ».
По отношению к Стефану Пермскому автор употребляет более 20 эпитетов, называя его преподобным отцом, пастухом добрым, добрым господином и учителем, очистником душ и др., при этом автор сожалеет, что он, недостойный, не может найти нужных слов для восхваления своего героя. Например: «Что еще тя нареку, вожа заблудьшим, обретателя погибшим, наставника прелщеным, руководителя умом ослепленным, чистителя оскверненным, взыскателя расточенным, стража ратным, утешителя печальным, кормителя алчущим, подателя требующим, наказателя немысленным, помощника обидимым, молитвенника тепла, ходатаа верна, поганым спасителя, бесом проклинателя, кумиром потребителя, идолом попирателя, богу служителя, мудрости рачителя, философии любителя, целомудрия делателя, правде творителя, книгам сказателя, грамоте пермской списателя».
Примечательно вступление к «Житию Стефана Пермского»: «Не брезгайте меня окаянного, что речь не ухищренна», т.е. не построена по всем правилам риторического стиля. «Аз бо есмь худший в людях и меньшей в чловецех, последний во христианех и невежа слову».
Автор создает многочисленные абстрактные образы. Епифаний называет Пермскую землю «гладом одержимой» и тут же дает пояснение: «глад же глаголю не глад хлебный, но глад, еже не слышати слова божиа».

В «Слове о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича, царя русского», в отличие от житий киевского периода, которые подробно рассказывали об обстоятельствах жизни святого, обнаруживали внимание к бытовым деталям, почти ничего не сообщается о жизни великого князя. Здесь отсутствуют реальные детали, а следовательно, и слова с конкретным значением. Лишь сообщается, когда он родился, когда женился и когда умер, кратко упоминается о битве на Куликовом поле.
Весь текст представляет собой сплошной панегирик Димитрию Ивановичу, причем панегирик условно-риторический, отвлеченно-метафорический, не содержащий даже намека на какие-либо реальные черты внешности и характера этого выдающегося государственного деятеля и полководца: «Обычай же имъяше великый князь Дмитрей Ивановичь, якоже Давыдъ богоотецъ и пророкъ Сауловы д‡ти миловаше, и си великый князь неповинныя любляше, а повинныя прощаше: по великому Iеву, яко отець есть мiру и око сл‡пымъ, нога хромымъ, столпъ и стражь и м‡риво, изв‡стно къ св‡ту правя подвластныя, отъ вышняго промысла правленiе прiимъ роду челов‡чю, всяко смятенiе мирское исправляше, высокопаривый орелъ, огнь попаляя нечестiе, баня мыющимся отъ скверны, гумно чистот‡, в‡тръ плевелы разв‡вая, одръ трудившимся по боз‡, труба спящимъ, воевода мирный, в‡нець поб‡д‡, плавающимъ пристанище, корабль богатьству, оружiе на врагы, мечь ярости, ст‡на нерушима, зломыслящимъ с‡ть, степень непоколебима, зерцало житiю, съ богомъ все творя и по боз‡ побарая, высокый умъ, смиреный смыслъ, в‡тромъ тишина, пучина разуму…».
Обычные шаблоны похвального слова осложнены в данном произведении привнесением элементов воинской повести.

Второе южнославянское влияние имело разную судьбу в Московском государстве и в Юго-Западной Руси. В Московской Руси к середине XVI в. наблюдается реакция на второе южнославянское влияние и возвращение к тем формам, которые были до XIV в. В Юго-Западной Руси формы второго южнославянского влияния были более ограничены, т.к. было больше контактов с южнославянскими странами. В Московской Руси книжники возвращаются к тому изводу церковнославянского языка, который был до второго южнославянского влияния. Но, безусловно, какие-то черты этого влияния остались.
Выходцы из южнославянских стран способствовали замене на Руси «неисправных» богослужебных книг «исправными», только что перенесенными в Россию от южных славян. Современники охотно делали списки с богослужебных текстов, принадлежащих Киприану и хвалили его за заботы об «исправлении книжном». В период второго южнославянского влияния житие Михаила Клопского было переписано, и язык этого памятника был во многом изменен в сторону сближения его с произведениями высокой словесности. Ряд диалектных и разговорно-просторечных слов был убран (# жонка, назем, ж;ры, досягати), были заменены книжными словами, старославянскими по происхождению (# сенцы ; преддверие, налог ; нужа, тоня ; мрежа («рыболовная сеть, натянутая на обруч»). Фраза: «Пойде вода и ударится с упругом из земли» была переделана так: «Изыде вода выспрь, яко трубою».
А.И. Соболевский писал, что по окончании южнославянского влияния русская литература оказалась увеличенной вдвое, вновь полученные ею литературные богатства, отличаясь разнообразием, удовлетворяли вкусы и потребности русских людей, давали обильный материал русским авторам.
В XVII в. Москва «жаждала греческого учения», искала и приглашала к себе ученых греков, не скупясь для них на крупные расходы. Число знающих греческий язык было невелико, это научившийся у Максима Грека монах Силован, Арсений Глухой, Арсений Суханов. Число их увеличивается лишь с XVII в., когда в Москве поселились сначала Епифаний Словенецкий и Домакин Птицкий с товарищами. Они усердно обучали желающих греческому языку: Евфимий, Федор Ртищев, Федор Поликарпов, Николай Головин. Из Москвы отправляли ребят для обучения греческому языку. Русские монахи подолгу жили там и научились говорить по-гречески. Например, иеромонах Тимофей 14 лет провел в Палестине и там научился греческому языку.
Таким образом, книжно-славянский тип языка в XV–XVI вв. характеризуется сочетанием развития традиций книжно-славянского типа языка Киевской Руси и национальным своеобразием усвоения византийско-болгарских традиций. В нем формируются черты будущего публицистического стиля: эмоциональность, страстность изложения, риторичность, цитирование источников, использование книжного словаря и отвлеченной лексики.
Второе южнославянское влияние в Юго-Западной Руси имело гораздо более ограниченный характер, нежели в Руси Московской. Если в Московской Руси после второго южнославянского влияния сохраняется ситуация диглоссии, то в Юго-Западной Руси появляется церковнославянско-русское двуязычие. В Юго-Западной Руси сосуществуют два литературных языка: наряду с церковнославянским языком (специальной юго-западно-русской редакции), в этой функции здесь выступает т.н. «проста, или руска мова». Она отнюдь не совпадает с живой диалектной речью, представляя собой искусственное образование. Проста мова восходит к лат. lingua rustica. Проста мова, с одной стороны, противопоставляется церковнославянскому языку, с другой – украинской диалектной речи.
Однако, в отличие от церковнославянского языка этот язык обнаруживает несомненный разговорный субстрат, который подвергается искусственному окнижению за счет славянизации и полонизации. В основе простой мовы лежит актовый канцелярский язык Юго-Западной Руси, официально признанный в польско-литовском государстве как язык судопроизводства. Этот язык, постепенно теряя функции делового языка, становится литературным языком в широком смысле, т.е. употребляется и вне деловых текстов. Став языком литературы, он подвергся нормированию (главным образом на уровне орфографии и морфологии). Таким образом, проста мова представляет собой книжный (литературный) язык, возникший на основе делового государственно-канцелярского языка Юго-Западной Руси. Будучи связан с живой речью, он обнаруживает тенденцию к эволюции.
Церковнославянско-русское двуязычие калькирует латинско-польское двуязычие в Польше. Постепенно в Юго-Западной Руси проста мова вытесняет церковнославянский язык, оставляя за ним лишь функции культового языка. Подобно латыни, церковнославянский язык становится языком ученого сословия. Польский язык и коррелирующая с ним проста мова выступают как язык шляхты. Появление простой мовы обусловлено билингвизмом социальных верхов Украины и Белоруссии. Ситуация двуязычия переводит проблему литературного языка в социолингвистический план, поскольку владение тем или иным языком может связываться в этих условиях с социолингвистическим расслоением общества.
Возникает пародийное использование церковнославянского языка, совершенно невозможное при диглоссии. Появляются переводы Священного Писания на простую мову (в XV–XVI вв.). Со второй половины XVI в. в Юго-Западной Руси появляются параллельные тексты на церковнославянском языке и на простой мове. Именно таким образом написаны некоторые части церковнославянской грамматики Лаврентия Зизания, где текст на церковнославянском языке сопровождается переводом на простую мову. Другим показательным признаком ситуации двуязычия является кодификация простой мовы.

Появляются в XVI в. церковнославянско-русские словари: «Лексис» Лаврентия Зизания, словарь Памвы Берынды, рукописная «Синонима словенорусская», приплетенная к грамматике Мелетия Смотрицкого. При двуязычии имеет место не функциональный баланс языков, а их конкуренция. Поскольку в Юго-Западной Руси церковнославянский язык культивировался в ученых кругах, здесь им больше занимаются, чем в Московской Руси: здесь появляются фундаментальные грамматики церковнославянского языка.



ВСЁ ЭТО ПОДРОБНО ОПИСАНО В УЧЕБНИКАХ ПО ЛИНГВИСТИКЕ И ЯЗЫКОЗНАНИЮ, КОТОРЫЕ ДО СИХ ПОР ЗИЖДЯТСЯ  НА ТОЙ ТЕОРИИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЯЗЫКОВ, КОТОРЫЕ  ИНОСТРАНЦЫ  СОЧИНИЛИ В 16 ВЕКЕ, А ПОТОМ СТАЛИ ЗАДНИМ ЧИСЛОМ ВНЕДРЯТЬ В НАШИ РУССКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ.

ПОПРАВОК, ПРИПИСОК, ВЫТРАВЛИВАНИЙ КИСЛОТОЙ СТАРЫХ НАДПИСЕЙ НА СТАРИННЫХ ЛЕТОПИСЯХ НЕСТЬ ЧИСЛА.

Рассматривать же нам, русским, 12-век, когда «уже всё произошло», смысла нет.

Нам надо рассматривать период с 9 по 11 век включительно. ВРЕМЕНА ВЕЩЕГО ОЛЕГА.

Вот когда рушилась основа основ Древнейшего Союза Народов этого материка.

Вот когда была самая важная война против столицы  Союза Народов – Царь-града – царства царств, в котором ко времени появления Христа осталось всего 40. Остальные отпали вместе с завоеванием  врагами человечества стран Африки. А сам Царь-град стоял на берегу Средземного моря, был когда-то связан «хрустальным» мостом через море с африканским берегом и занимал очень удобное положение.

Когда-нибудь мы доберёмся и до Доафриканской Руси, и до двух Америк.

А пока – искусственное славянство и славянизм, как главное орудие Запада по отъёму у нас западных земель вплоть то 2014 года, когда мы потеряли Украину.

Пока не свернём башку славянству – Доевропейской Руси нам не видать как своих ушей.

Вот вам и ушат и двенадцать лягушат. И всё остальное, связанное с эпохой подмены основ Руси на липу при помощи иностранных лингвистов  и перевод всего русского на нерусское.

21.01.2021 г.