Хемингуэй

День второй.
Ночи надо мной смеются,
над моей любовью к тебе гогочут,
так громко лакает из блюдца
бессоница
мои сны последние. Ворочаюсь.
Бултыхаюсь в озере соли,
твоих запахов,
вешиц и тряпочек,
жадно хватаю каждое пятнышко,
акрила алого камешек.
Там записка вклеена, гласит "влюбленность".
Ты мелким шрифтом забыла добавить "временно",
"Вот, возьмите, поставьте подпись".
А со стены картина твоя смотрит женщиной.
Молчит, я с подозрением вглядываюсь,
она отводит взгляд  (ведь побольше меня знает).
Кажется, ты назвала ее "Верность",
если не изменяет память, если, в принципе,
не изменяет.
Пусть ночи гогочут.
Пусть потеряюсь в памяти.
Не люби меня никогда, даже в прошлом.
Я хочу быть пакетом пластиковым,
сдай меня на переработку
(из меня сделают красивую пробку).
Вот. Снова пляшут твои поцелуипальцы,
птицами
вырываются из подсознания
журавлями, синицами,
цаплями,
воспоминания.
Для чего мы так много набрали их?
Как разобрать эту почту?
Научите меня складывать оригами -
хочу из них кораблик или самолетик
в новую жизнь,
улечу по ветру,
уплыву недалеко - бумага мокнет,
от соли тонет, то ли глаз то ли московского моря.
Почему влюбленным в жизнь часто кажется
очень удобным
утонуть,
исчезнуть,
потеряться с горя?

Пусть бросаются на тебя влюбленные, и ты, полюбив, бросайся!
Пусть страсть между вами кипит расскаленным сливочным маслом.
Я буду ревновать, выть на люстру, подушки кусать и локти
даже имя твое забыв,
колкое, как взбесившаяся проволока

Даже не помня уже по ком,
по ком звонит этот чертов колокол.