к нашим баранам
И развела руками врач.
Вчера отплясывали лихо,
а нынче скрежет,вой и плач.
Откуда скрежет-то? Зубовный,
как обещали в оны дни.
И лает песик чистокровный,
и в доме вспыхнули огни.
И теребят платочек пальцы
с непроницаемым лицом.
Нет,не японцы,не китайцы,
не каждый мог бы быть бойцом.
А доктор зашивает раны,
а доктор лечит и поёт,
а к нашим,так сказать,баранам
вернуться что-то не даёт.
------------------
...профессор случайно взглянул на колени дамы. На коленях
лежали ее руки, державшие носовой платок. Разумеется, само по себе это еще
не было открытием. Но тут профессор заметил, что руки у дамы сильно
дрожат. Он заметил, что она, вероятно, силясь подавить волнение, обеими
руками изо всех сил комкает платок, так что он чуть не рвется. И, наконец,
он заметил, что в тонких пальцах вышитые концы смятого шелкового платочка
подрагивают, словно от дуновения ветерка. Дама лицом улыбалась, на самом
же деле всем существом своим рыдала.
.............
Профессор рассеянно, в сущности, не собираясь читать, опустил
глаза на страницу. Стриндберг писал:
"В пору моей молодости много говорили о носовом платке госпожи
Хайберг, кажется парижанки. Это был прием двойной игры, заключавшейся в
том, что, улыбаясь лицом, руками она рвала платок. Теперь мы называем это
дурным вкусом..."
Профессор опустил книгу на колени. Он оставил ее раскрытой, и на
странице все еще лежала карточка Нисиямы Токуко. Но мысли профессора были
заняты уже не этой дамой. И не женой, и не японской культурой. А чем-то
еще неясным, что грозило разрушить безмятежную гармонию его мира.
Сценический прием, мимоходом высмеянный Стриндбергом, и вопросы
повседневной морали, разумеется, вещи разные. Однако в намеке, скрытом в
прочитанной фразе, было что-то такое, что расстраивало благодушие
разнеженного ванной профессора. Бусидо и этот прием...
Профессор недовольно покачал головой и стал снова смотреть вверх, на
яркий свет разрисованного осенними травами фонаря-гифу.
Рюноскэ Акутагава. Носовой платок
Свидетельство о публикации №121011902910