Гумилёв

  Седой Петербург,  и ветра психоз,               
Холодные волны бьют о гранит,               
Подняв воротник, кляня злой мороз,               
Идёт человек в метельный кульбит.               
  В «Бродячей собаке» собратья пера,               
Не внемля урчанью пустых животов,               
Читают стихи, взахлёб, до утра.               
И тонет в дыму рифмованность слов.               
  Но взгляд его ловит лишь силуэт,               
С надменностью глаз, с надменностью поз.               
Точь в точь Модильяни создан портрет -               
С татарской горбинкой чмоканий нос.               
  В кафе все знакомы, каждый им рад,               
Но сквозь синеву плывущего дыма               
Он видит рассвет на озере Чад
Изящность жирафа, плывущего мимо,               
  Нубийской принцессы эбеновый торс               
И львиную пасть в окуляре прицела…               
Но Анна читает, взгляд её твёрд,               
И- замерев -   внимает всецело.               
  Ему невдомёк – уж близок тот день:               
Где зверство влезает в стыки эпохи -               
Курок тот взведён, лишь мрачная тень,               
Внезапной гиеной кинется в ноги.               
  Рассвет заалел, но погас навсегда -               
В зрачках его свет, сиявший свободно.               
Орудье насилья - злоба (тверда),               
Нажал на курок – и "дело Господне"               
       *****               
  Тот, кто нажал на курок, тот уверен:            
Вину унесёт, без жалости, время.
Не верь заблужденью – время река,
Но подлость твою проклянут все века.   
09-2020