Тергео... Экскуро...

(история по миру ГП, ссылки на значение слов в названии - под текстом, поскольку местный редактор не позволяет ставить некоторые символы в заголовках публикаций)


***

В кухне темно. По всему дому выключился свет - просто с цокающим звуком полопались лампочки. И разлетелась повсюду подгоревшая каша. Он терпеть не мог подгоревшую овсянку. А мама с папой снова ругались за закрытой дверью, и каша подгорела. Когда ЭТО случилось, мама только заглянула в кухню на секунду и тут же вылетела обратно, закрывая собой дверь. А папа разозлился очень-очень сильно, потому что сначала кричал еще громче, потом что-то стукалось об стенку, а потом хлопнула дверь, и стало тихо.

И мама вернулась. Она начала убирать кашу с пола, а потом вдруг бросила тряпку и кинулась к нему. Она его обнимала крепко, обнимала, как будто радовалась и боялась одновременно. А потом украдкой, оглядываясь со страхом, достала из кармана тонкую палочку и начала водить по его одежде, шепча странное: "Это ничего, это хорошо, теперь все будет хорошо, только потерпи... Тергео*... Тергео..." А потом и по себе водила палочкой, и лицо у нее больше не было в красных пятнах. И руки, и платье тоже. И каша с одежды исчезла, что удивило его больше всего.

***

На улице темно. Такая внезапная темень, потому что гроза. Налетела неожиданно и бурно, майские грозы - они такие. Застала его с Лили на их любимой полянке у реки, а до ближайшего большого дерева еще бежать и бежать. Вот они и побежали - под старой отцовской курткой (хорошо, что он ее прихватил). Бежали и смеялись - от грома, молний, ветра, дождя, ото всего, а больше всего - от радости. Было так здорово, так легко, пока Лили не запнулась о какой-то корень и не упала - прямо в самую лужу, в густую грязь. Хорошо, хоть ничего не побила, но испачкалась вся ужасно.

Конечно, ливень немного смыл, пока они бежали до дуба, но все равно - не возвращаться же домой в таком виде. И тогда там, под дубом, он решился и достал из-за пояса, из-под рубашки, все равно принес уже, правда, не так хотелось, ну да что уж там, зато теперь пригодилось - мамину палочку. Унес из дому тайком - показать Лили, вот так все и вышло. "Смотри," - шептал он ей между раскатов грома. - "Смотри, сейчас все исправим, почистим, мне мама показывала. Тергео... Тергео..." Водить палочкой было странно приятно, но отчищалось плохо, и совсем скоро закружилась голова, пришлось перестать и даже прилечь под дубом. "Тебе, наверно, еще рано палочкой," - Лили подкладывала ему куртку под голову. "Наверно, рано," - шептал он, улыбаясь и глядя на несколько чистых пятнышек на покрытой жирной грязью одежде подруги.

***

В школьной спальне темно. В конце учебного года дни уже теплые, но вечера еще прохладны, а по ночам в подземельях, как обычно, пробирает насквозь. Он не собирается спать и не ощущает холода, но забился, задернув полог и укрывшись всеми способами от соседей, под одеяло. Под одеялом в маленькой баночке горит синий огонек, дающий немного света и еще меньше тепла. Он лежит, скрюченный судорогой гнева, боли и стыда, и, наставив палочку на жалкую кучку сложенного белья, проталкивает неистово сквозь сжатые зубы: "Тергео!.. Тергео!.. Тергео!.." Но проклятые старые, ветхие, застиранные серые тряпки больше не желают, не могут очищаться, и глаза застилает жгучая пелена, когда он с ненавистью переходит на "Экскуро"**, с трудом удерживаясь от "Инсендио"***. Впрочем, безрезультатно.

***

В большом, пустом, холодном зале темно, только редкие факелы из последних сил чадят по стенам, исходя каким-то зеленым, призрачным светом.
И в глазах у него темно, как, наверное, и у тех, кто стоит рядом. Они все стоят на коленях, в ряд. Напротив них - Повелитель, он только что явил им свою милость и теперь усмехается, прохаживается вдоль ряда, поигрывая палочкой, сверлит всех по-очереди острым ледяным взглядом.
Наверное, Повелитель остается доволен проверкой, потому что уходит, позволив им жить - стоять коленями на камне, до своего возвращения.

Когда он возвращается, темнота уже везде - внутри и снаружи. И в этой тьме северным сиянием горит призрачное клеймо, сильнее которого, кажется, нет ничего на свете.
Они благодарят Повелителя за честь, они удостоены высокого доверия, благодарят тоже по-очереди, хриплыми голосами, и он благодарит вслед за другими.
Клеймо выжигает руку и просвечивает душу насквозь, оно как взгляд Повелителя изнутри - и всегда на месте. Восхищает и ужасает одновременно.

Они поднимаются, шатаясь, разминая затекшие ноги, и тихо выходят из зала. За порогом высокий светловолосый знакомец в серебряной маске слегка придерживает его за рукав мантии, отводит в сторону и наставляет на него палочку. Он вздрагивает, но палочка лишь движется плавно вдоль ворота и рукава, сверху вниз. "Тергео," - тихо и слегка насмешливо говорит светловолосый, убирая с его одежды засохшие пятна. - "Тергео..." Серебряная маска ничего не выражает.

***

В ночном поместье темно. Поместье большое, древнее, богатое, но оно уже обречено. Смерть поселилась в этом поместье, вошла в него буднично, вплела черные нити в сны его обитателей, одарила их богато дневными ужасами наяву. Все они обречены. Впрочем, обречена и сама Смерть, но для этого... Для этого нужно выстоять, продержаться. Еще немного.

"Читать" людей под Заклятием боли**** - излюбленное дело этой будничной Смерти, когда-то бывшей Повелителем, а до того... Впрочем, не важно. Важнее не опустить щиты. Они - плотины на пути Смерти, скрытые под бурной рекой выставленных на первое место и подходящих случаю мыслей, чувств и воспоминаний.
Они двухслойны, эти щиты. И первый слой - ночное море, темное, густое, спокойное, в чьей бездонной глубине тонут даже отражения звезд. Он никогда не видал такого моря, и никакого вообще не видал. Но он создал свой первый слой - таким. И создал второй, потому что для Смерти одного слоя мало. На втором слое - скучный голос мертвого профессора читает ужасно длинный свиток, со всеми известными ему самому заклинаниями. По алфавиту, от "А" - до "Я".

Смерть проходит выставленное напоказ, а затем и первый слой щитов легко, как океанский ветер сквозь паутину. Они встречаются на втором слое, по обе стороны бесконечно длинного свитка. Он, стоя на коленях в лунной дорожке посреди ночной бальной залы (излюбленное место встреч Смерти), с открытыми глазами в раскаленном цунами боли, плетет и плетет, латает и укрепляет свой свиток - второй слой, второй щит, последнюю надежду. Но на букве "Т" сознание спотыкается и застревает. "Тергео..." - читает скучный голос, пока остатком сил он пытается незаметно подавить поднимающуюся из глубин панику. - "Тергео..." Смерть хмурится и усиливает напор. "Тергео..." - почти выдыхает он, и свершается чудо - длинный пергамент заполняется ровными строчками, где вместо списка заклинаний - лишь одно слово. "Тергео". И для него оно звучит как "еще немного, еще...".

Смерть отступает, не в силах распознать второй слой и пробить его, принимая список за способ пережить боль. Он падает во тьму и затем возвращается в себя. Вставать, говорить, идти почти невозможно, но он держится. Держится своего Смысла, своей Цели. И "Тергео" сновь спасает его, хотя больше не в силах очистить его одежду и тело, не после приема у Смерти. Помочь тут могут только вода и огонь.

***

В ветхой скрипучей хижине темно.
Вместо затхлого воздуха хижину заполняет боль. Болью невозможно дышать, и вообще дышать выходит с большим трудом, но не дышать нельзя, потому что не все еще сделано, не все завершено, и в тумане боли плавают смутные силуэты. Грузно привалившись к стене и неудобно вывернув ноги, он почти неподвижен, только одна рука дергается, нелепо шевеля пальцами у лица, будто пытаясь помочь выразить мысль. Он заставляет себя видеть и слышать, заставляет выталкивать тихие слова. Ощущает, как что-то течет по шее и по лицу. И, завершив начатое, исполнив долг, чувствует себя ужасно, невероятно, до безразличной смертельной тяжести уставшим.

С усилием оторвав взгляд от знакомых глаз, он отворачивается и проваливается в забытье. Настырные силуэты, испуганные его остановившимся взглядом, исчезают, и, когда он снова приходит в себя, его поражает тишина. Сначала он думает, что оглох, но потом начинает различать разные смутные, далекие ночные звуки. Однако самого главного - голоса битвы - нет, и внутри мелькает догадка: "Перерыв, это только перерыв"...

Уже не в силах пошевелиться, он обводит мутнеющим взглядом доступный кусок грязного дощатого пола и изрытых звериными когтями стен, темные очертания какой-то рухляди в дальнем углу и собственное запятнанное, смятое, брошенное на пол старой рваной одеждой тело. Затем он закрывает глаза и мысленно окидывает ясным взором все то светлое и чистое, что было ему дано в жизни, - и всю ту тьму и грязь, что налипла на данное ему за долгие годы, покрыв все отвратительной плотной коркой.
Охватив вдруг это все одним порывом души, он чувствует внутри какую-то удивительную, непреодолимую горячую волну, поднимающуюся из самых глубин и смывающую все на своем пути.

"Тергео..." - еле слышно, с трудом вышептывают его непослушные губы. - "Экскуро..."
И улыбаются...


15.11.19


*Тергео (Tergeo) - словесная форма одной из разновидностей чистящих заклинаний, применямой для очищения чего-либо от небольшого количества грязи, пыли, жира, крови и т.п., в засохшем виде или в жидком виде (тут мнения комментаторов расходятся).

**Экскуро (Excuro) - более серьезный вид очищающих чар, убирающих жидкую грязь (кровь, помои, рвоту и т.п.). Впрочем, считается, что и это заклинание очищает не полностью.

***Инсендио (Incendio) — словесная форма разжигающего огонь заклинания, относящегося к чарам воспламенения.

****"Читать" людей под Заклятием боли - имеется в виду комбинированное применение двух сильных заклинаний: Круциатуса (Круцио, Crucio - пыточное заклинание боли, одно из трех Непростительных заклятий, запрещенных Министерством магии) и заклятия Легилименс (Legilimens - заклинание, позволящее "читать" мыслеобразы в сознании противника). Данная связка обычно применяется как для пыток, так и для облегчения добычи информации при "работе" с магом, владеющим Окклюменцией (Occlumency - способность и искусство защиты своего сознания и мыслеобразов от проникновения мага, владеющего Легилименцией).