Сон в летнюю ночь. 18 плюс

Не так легко уснуть глубоким сном,
Когда вокруг тебя бушует лето.
Ты можешь думать только об одном.
Все сводится к фантазиям об ЭТОМ.
Смущает резвых мыслей чехарда.
Ретивых и безмерно возбужденных…
Нельзя ни усмирить, ни обуздать.
Загнав меня, как псины - Актеона, глодала душу, сердце раскромсав, желаний обезумевшая стая. И я безвольно закрывал глаза, о чем-то фантастическом мечтая. Сплетались в подсознании тела, травили души сладкие флюиды.

Она в мои объятья снизошла, как некогда к подножью славной Иды богиня, чтоб желанья утолять с пришедшимся по вкусу ей Приамом. Она не отвела горгоний взгляд. Смотрела жадно, пламенно и прямо на то, чего сейчас хотелось ей. Как мрамором Приапу не налиться? Желанья всех феспийских дочерей кипели в сладострастной чаровнице. Геройский подвиг – сразу 50! Хотя порой в любви бывает всяко… Когда она тебе предастся вся, иных не нужно афродизиаков. Ведь мужествен войти в нее порыв. А встречный – плоть вобрать поглубже – женствен.
И вот она уже, глаза прикрыв, парит в своем заоблачном блаженстве. Ритм фрикций, как и стонов глубина – да, в этом что-то есть от Илиады. Мы страстью упиваемся сполна, даря друг другу ласки и услады. А в каждом всхлипе слышится «еще… такого, чтобы прежде мы не знали». И я, обвитый ею, как плющом, вкушаю сладострастность вакханалий…

Сок винограда пьяно истекал из перевозбужденного точила. Внезапно ротик исказил оскал. Взбесившись, страсть ее ожесточила. Насколько можно плотно тирс зажав, впивалась в плоть безумная менада. И отрываясь от земли, душа рвалась по грани «да» и «нет, не надо»… Тем слаще становился дикий сон, чем ближе я был к участи Пенфея. И шрам горел в ночи, как горизонт, от раннего рассвета розовея. Инстинкт в ней пробуждался основной – добычу заманив, кромсать-царапать… Играть, как с мышкой-жертвою со мной. Опустошать – и наполнять Приапа завидной мощью, возбудив меня касаньем жарких губ – куда виаграм! Казалось, дотлевала головня, а с нею – жизнь бедняги Мелеагра… Но ласки воскрешали каждый раз, неистовость желаний раздувая. Бродила в жилах пламенная страсть, и в хищной смертоносности живая. Вид снизу был безудержно красив. А крик изнеможения – заборист. Она скакала, ногти в плоть вонзив. Я взнуздан был и мчался с ней, пришпорясь. Она еще неистовей неслась, все выжав из оседланного тела, чтоб укататься дикой скачкой всласть, уздечку напрягая до предела. Касанием пылающего рта, казалось, амазонке грудь я выжег. Мы улетали с нею в никуда. Срывались, чтобы взмыть над миром выше, внезапно обмирая, чуть спустя дышать друг другом глубже начиная. Густой поток любовного дождя не утолял изжаждавшей Данаи, когда перебродившая струя внезапно все же прорывала мехи. И в судорогах диких бился я, оставив душу в ослабевшем эхе.

Неумолимо таял млечный след,
Бесстыдно оросивший страстью небо.
Такая ночь… ее на 20 лет
Фригидности могло хватить вполне бы
Здоровой Пенелопе, пусть по ней
Сопливят ухажеры чахловато.
Чем жарче секс, тем женщина верней.
И не оставит наизлейший фатум
Ту, что мужчине дарит это все,
Выть брошенною сукой на соломе.
Попутный далеко не унесет.
И встречный вихрь по жизни вряд ли сломит.

И я был счастлив летнею порой,
В дыхании размеренно-глубоком
Услышав «Ты сегодня мой герой!»,
Уснуть в ее объятьях полубогом