посмотри на нас

1.

И чего с ним ждать мне - чуда или беды?
Мой близнец похож на меня как две капли воды.
Cжег мой дом и другие дома в округе.
Я не сдам его, - закон круговой поруки.

Выстриг в небе дыру вместо солнца, теперь темно.
Его можно остановить, понимаю, но
Я не знаю, чего ждать в конце концов,
Потому никому не показываю лицо.

2.

Жарко здесь.
Одеяло на полу как айсберг.
Испаряется, смотри.
Дотянешься до воды?
Слушай:

В одном черном-черном лесу стоит черный-черный дом.
В этом черном-черном доме черная-черная комната.
В черной-черной комнате черный-черный стол.
На этом черном-черном столе черный-черный гроб.
Из этого черного-черного гроба выскакивает черная-черная рука:
«Отдай мое сердце!»

В пионерском лагере
Мы с девчонками рассказывали страшилки.
Одни и те же.
Каждую ночь.
Пиковая дама, гроб на колесиках, чёрная рука.
И ведь знаешь же, что после слова «рука»
Ирка подпрыгнет на кровати, резко протягивая руку к твоей шее: «Отдай моё сердце!»
Но вздрагиваешь каждый раз.
Каждый раз.

Ну, что ты смеёшься,
Выключи свет.
Отдай моё сердце.

3.

Ты говоришь:
Посмотри на нас,
Эти двое четыре часа и двенадцать минут назад
Ещё никогда не встречались.

Я смотрю на них,
Этих двоих.

Их бы сейчас накрыть стеклянным колпаком.
Отдать им хотя бы 8784 часа одного года.
И пионерский лагерь,
И турецкий барабан,
И папу,
И пластиковый пенал,
И орешки с вареной сгущенкой,
И чехословацкую куклу, и перочинный ножик,
И тонкую линию песка у тёплого моря,
Свободу.

И сердце.
И не трогать их,
Этих двоих.

4.

И выдал Он каждому эхолот по его глубине.
Я и не помнила, что за алмазы лежат на дне.
Там тишина, хрустальные блики, драконье вино.
Сотни слоев, ничем не задетых давным-давно.

И выдал Он каждому слабый глаз и неважный слух,
Выдал им вечный выбор: одно из двух,
Смеялся иллюзией света и темноты.
Я бы не вспомнила это, но вспомнил ты.


5.

В пятом круге богоизгнанности,
На окраине маленького северного города,
В снежном апреля финише,
Под тёплым трубопроводом в рваных обмотках стекловаты,
На чёрном потрескавшемся асфальте
Шестилетний пацан пишет три буквы матом.
И девочка рядом хохочет,
- Дай мне мелок! - отбирает белый огрызок-горошину,
Рисует ромашку.

Сидят на корточках, смотрят под ноги,
В лучший в их жизни апрель.

Мы были еще дальше,
В седьмом круге богоизгнанности,
Когда Он позвал нас назад.

Мы смотрели сериалы,
Когда Он позвал нас к себе
Из седьмого круга богоизгнанности.

Дурацкое чувство сомнения:
Может послышалось?
Или! Или! Лама савахфани?
Чей это голос, чей?
Если Он нас бросил?
Если нет Его и не было.
Если мы — это наш мозг.
Если все известно заранее.
Если не досмотрен сериал
Дома.

Чей это голос, чей?
Это Его голос! Пусть это Его голос!
Пусть Он позвал нас назад!
Дай мне мелок!


6.

Мне нужны все твои молекулы, все твои числа, знаки, страхи, мечты, сны, трещины и желания.
И это «нужно» - единственное, что остаётся,
Когда выходим на улицу в поток туманной мороси.
И она снимает слои:
Планы, списки в органайзере,
Шарфы, перчатки, нижнее белье,
Выражения лиц,
Умение быть с кем-то ещё,
Кем-то ещё.
Все, что называло тебя,
Все, что означало меня.

Посмотри на нас.
Посмотри на них,
Этих двоих,
Существующих только в точке соприкосновения.

И, держась за скользкие поручни декабря,
Спускаемся в мир, ни слова не говоря.

Заточенный нож чувства беды
Режет на дольки.
Никто не выйдет из этой воды -
Мокрым и только.

 7.

Мы, конечно, такие взрослые, такие детские,
Такие сильные и уверенные,
Даже дерзкие,
Такие «да париться абсолютно не о чем»,
Такие легкие, пластиковые, гуттаперчевые,
Противоударные даже будто.

Но представь: скоро будет утро,
И это я затоплю планету молчанием, задыхающимся от потери.
И это ты оставишь вмятину в стене, выдыхая: и как теперь мне?

Видишь тех двоих –
С них сползла чешуя,
Их зрачки пусты.

Это буду я.
Это будешь ты.

8.

В нашем жутко-сказочном «завтра была война»
Мы спокойно говорили их имена,
Без запинки, почти без паузы перед вдохом.
Рыба знает брюхом - опасная глубина,
Музыкант слышит ухом - жуткая тишина,
Мы спокойно говорили их имена.
Это - плохо?

Обивая острое войлоком наперёд,
Кто из нас двоих нежнее и ярче врёт?
Без запинки, почти без паузы перед вдохом.
Камикадзе тоже спокойно идут на взлёт.
Посмотри на нас, разве мы, разве это - зло?
Если нам так жутко-сказочно повезло,
Это - плохо?

Рыба чует брюхом, но с головы гниёт.
Кто придумал эти: чья ты, делить, моё,
Не хочу слышать имя его,
Имя её.

И чем глубже проникаем друг в друга мы,
Тем заметней на наших лицах печать зимы.

Слишком сложно
Не касаться,
Зажав в горсти.

Невозможно
Ни остаться,
Ни отпустить.

9.

Рядом стоим на самом краю
Белом - снега, снега...
Кожей чувствуя злость твою,
Я начинаю лгать.

Никто никому ничего, но вот
Правда слегка горчит,
Когда целуешь упрямый рот
И то, о чем он молчит.

- Буду невероятно скучать,
- Я напишу, пока.
И слышно, как в тишине рычат
Звери в твоей ДНК.

10.

Кто идёт за добычей, тому ничего не снится,
Хищные птицы в горле, пальцах, ресницах.
В ресницах - колко,
И в кончиках пальцев – колко.
Кто идёт за добычей, находит её - и только.
У тебя внутри - волки,
А у меня - ежи.
Не шевелись, не шевелись, лежи.

Кто падает вниз, тому ничего не светит.
Беспечный дождь и нежно-бесстыжий ветер,
Крошево неба, близкого на рассвете,
Солнце, сквозь сердце тянущее лучи.
Не говори, не говори, молчи.

11.

Все это как пленка нефти на воде - не закрывает ничего и существует отдельно со своими переливами, но при этом невозможно зачерпнуть хоть сколько-нибудь воды, чтобы не...

Это ты - обо мне.

Мы думали, будет просто, но мир исчез
В тянущем чувстве, когда невозможно - без.

12.

Замер облаком первый снег,
Не решаясь броситься вниз.
Словно в мутном тягостном сне
Я цепляюсь за скользкий карниз.
Падаю. Капля в море большом.
Когда ты уходишь, мне хорошо.

…

На поверхность вытянув тело едва-едва,
Зачем-то губами трогаю чистый О2,
Не понимая отсутствие чувства вдоха.
С непривычки от света кружится голова,
Столько тёплого сразу: камни, ветер, трава,
Столько тёплого.
Мне хорошо?
Мне плохо?

Родилась зимой, и даже была - зимой.
Но вот - я ближе тебе, чем себе самой.
Бесконечность белого крошева и ледокол.
Больше ничто не знает меня такой.

Мир был – дно, спокойствие темноты,
Толщи воды, течения и киты,
Но что-то взрезает кожу, по мне идёт,
Одушевляя лёд.

Столько тёплого сразу! Прозрачной кожей
Я ощущаю точное: уничтожить.
Белое крошево, где ледокол прошёл.

Столько тёплого.
Мне плохо?
Мне хорошо?


13.

Когда ты так смотришь куда-то мимо меня, вздрагиваешь от моих касаний
и прячешь это туда же, куда убираешь мрачность от моего «мне пора»,
выдыхаешь, пряча длину выдоха,
хмуришься и моментально пытаешься улыбнуться,
и у тебя это почти получается,
тогда примерно сантиметрах в трёх, может быть в пяти под кожей
и какими-то косточками грудной клетки
меня что-то трогает, будто кто-то толкнул меня в сердце ладонью, прямо внутри, да.

Я всматриваюсь в твой подбородок, тоже прячущий что-то,
смотрю на рот, дёрнувшийся слишком резко,
и незаметно отшатываюсь от мысли,
что тебе может быть больно.

Как если бы ты думал в этот момент: мне ****ец.
И прятал бы от меня эту мысль.


14.

Долгие месяцы будто ходили по кругу,
Ждали, пытаясь забыть, передумать друг друга.
Были предатели, трусы, лгуны и мерзавцы,
Чтобы найти веский повод от нас отказаться.

Наотмашь, по самому острому, честному краю,
Совсем ни во что ни секунды одной не играя.
Мы показали друг другу и слабость, и низость,
И рухнули рядом на дно, в запредельную близость.


15.

Отвернуться от слова любовь, морщась, как от лишнего мягкого знака в глаголе.
Отодвинуться высокомерно, как от пьяненького улыбающегося бомжа в метро.
Пройти мимо, скользнув близоруким взглядом, не узнавая.

Обнаружив себя муравьем, доползшим до самого кончика чёрной травины в сгоревшем поле,
Увидеть - чёрное поле
И сдаться.

Подойти и уткнуться лбом в высокую прохладную гору, чуть пружинящую почему-то под горячей чугунной кожей.
Под холодной синей водой с неба, с самого неба,
Стоять с закрытыми глазами, молясь о прибежище,
До самой последней капли прощения.

Шептать про себя, неслышно, шевеля губами:
Я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя.

Всему.


Набираясь наглости назвать это любовью.
Набираясь наглости назвать это любовью.
Имея наглость, назвать любовью все это.
Имея право назвать.