Идут в наступление строки

         к 100-летию советского поэта В.М.Кубанёва
               (13 января 1921 – 6 марта 1942 гг.)
         
*
Сто лет- это бесспорно, дата.
В очковый год, прошедший век-
поэт родился. Был -собратом:
талантливый, достойный Человек.

Вся молодость-  война и пламень,
глашатай правды, милое лицо...
Знакомый бюст и серый камень,
мне мог он быть вполне отцом...

Весны капель, раскат орудий громы,
а первоцветы радовали глаз...
Сапог немецкий рвался к Дону
и алчный фюрер издавал приказ...

Оборвалась жизнь молодого парня
(болезнь не выбирает по уму...)
Чуть позже- оккупация, как псарня:
наглели фрицы, захватив страну...
*
Листаю свой архив домашних фото
и столько параллелей нахожу...
Пусть это не касается кого-то,
на умершую бабушку гляжу...

Рядком лежат они с сорок второго-
поэт и санитарка тех суровых лет.
Нет на погосте шума городского,
живут стихи, оставив яркий след.

         16.01.2021 год
        фото из интернета

     *В названии стиха- строка В.Кубанёва из одноименного стихотворения

 В моём дневнике от 13.01.21 года несколько стихов моего земляка поэта В.Кубанёва
 Идут в наступление строки
*
Стихоплет,
довольствующийся поэзии задами,
Копающийся
в мусоре древних куч,
Как куренок дождя,
страшится заданий
И прячется
в сумрак
лирических кущ.
И рифмует
изысканно шевелюристый
лирик:
«Счастье — ненастье,
Пегас — Парнас».
Но чёрта ли в ней,
в этой самой лире,
Если она
не поет про нас!
Выйдите к небу,
оградки сломав,
Здесь
ветер истории дует,
Здесь жизнь
своим языком
сама
Заданья
поэтам диктует.
Ее ли прививок,
ее ли тревог,
Ее ли уроков
бояться?
Неужто приятней
глядеться в трюмо
Публично-приличным паяцем?
Лицо как яйцо:
ни глаз, ни рта.
Сплошная белесая круглота.
Откуда страстям
в нем явиться?
Ну разве он сможет
заставить атаку
Жарче и крепче литься?
Ну разве он может
быть для меня
Наставником,
спутником,
лекарем?
Ну разве ж он в силах
меня поднять
Своим залихватским теканьем?.
Не стану вымучивать
зряшных словес.
Пусть сами
чувством выводятся.
Стихи —
не ватага нарядных повес.
Стихи — это грозное воинство,
Одним устремленьем,
истоком одним
Сплоченное
в тесную лаву,
Спешащее ринуться
в грохот и дым,
Нигде не спрокинувшись
набок.
На их оснащение
мне не жалка
Любая сердечная трата.
Пусть в буквах таится,
как сила в штыках,
Несносная острая правда.
Пусть лоском не ластится
стих мой к глазам,
Не блещет
красивостью вышитой —
Зато
все то,
что я сказал,
Из самого сердца выжато.
Пусть шагом
спокойно широким, —
От мощи своей легки, —
Идут в наступление
строки,
Как праведные полки.



*
Не говори ни слова


Не говори ни слова!
Наша в молчаньи честь.
Разве сумеет слово
Этот огонь донесть?


Вылетит слово дымом,
Пустится наискоски
И пронесется мимо,
Порванное в куски.


И в синеве растает,
Кинувшись через лес,
Пашнями и мостами
Поезду наперерез.


He говори ни слова!
Не разобрать все равно.
Вижу, словно с перрона,
Через сырое окно:


Губ твоих внятный ропот,
Рук твоих ясный плеск,
Дум твоих тайный шепот,
Глаз твоих близкий блеск.


*
В дни разлуки


Исходи весь город
Поперек и вдоль —
Не умолкнет сердце,
Не утихнет боль.


В чьих-то узких окнах
Стынет звон и свет,
А со мною рядом
Больше друга нет.


Сколько не досказано
Самых нежных слов!
Сколько не досмотрено
Самых нужных снов!


Если б сил хватило,
Можно закричать:
На конверте белом
Черная печать.


И знакомый почерк
Поперек и вдоль.
Чем письмо короче,
Тем длиннее боль.


В дни разлуки дальней
Письменная весть —
Самое большое
Из всего, что есть.


*
Война


Опускается занавес.
Люстры развенчаны.
Лицедеи раздеты.
Бокалы гремят.
Распоясался фарс.
Кто героя разыгрывал вечером,
Кувыркается поземи,
рванью костюмной примят.
Но приверженность к жестам,
ролями положенным,
Пробивается
телом сквозь продранный плащ.
Даже кровь, как вино, —
откровенная,
вольная,
ложная.
И одно только правильно:
плач.


*
Время


Календарь шелести. Я мечусь. И, однако.
Все — как прежде. И я говорить не устал:
Я — однажды, один, одинок, одинаков,
Я — плацдарм, я — властитель, я — пленный, я — стан.
Где мой враг, где я сам, и куда сторониться?
Убегать ли от рук, от колен, от лица?
И опять к ним стучаться, и в них хорониться,
А беду переждав, снова их отрицать?
Отрицать отрицанье, лукавить и клясться,
Проклинать, заклинать и на ложное весть —
Или сдаться, расплыться, расплакаться кляксой,
Запыленным, угрюмым бурьяном зацвесть,
В наказанье себе, в назиданье небывшим?..
Нет, не выйдет. Как гляну в глаза я траве?
Если б можно подняться потише, повыше
На одно лишь мгновенье и — сгинуть навек.
Нет, навек — это страшно, и это — иное.
Надо сразу подняться, и этот подъем
Пусть меня обессилит, отнимет мне ноги,
Все отнимет, и я упаду в забытье.
А спросонок — нечаянно б выйти на стужу,
Встать на холод и, до основанья простыв,
Все в себе разморозив, собраться потуже,
Стать действительно и первобытно простым.
Чтобы в голую сущность, в живую реальность
Через время и место уметь проникать,
Прекратить нестепенный дурацкий диагноз
Над зеркальностью собственного двойника,
Жить и жить, не слезясь
в мировеющий космос.
Чем он лучше тех кузниц,
что рядом стучат,
Тех домов, что огнятся
так скромно и поздно,
Тех костров, что дымят
в разноцветных ночах?
Жить — пока не задушит, пока не раздавит,
Жить — и это не выхитр, не выход, а ход.
Пусть же вечностью меряется мирозданье.
А для нас единица движения — год.
Как ее увеличить, оставив такой же?
Как двоенья избечь, одинокость избыть?
Как с словесностью разом, без крови, покончить?
Как пройти через стены старинной избы?
Как увидеть без краски и без одеянья
Существующих сущностей существо?
Как на деле действительным сделать деянье?
Как достичь и постигнуть себя самого?
Ничего не понять без движенья, но как же
Влить себя в этот вихрь, лед роднящий с огнем?
Кто задание даст мне, кто путь мне покажет?
Кто не даст мне ненужно расплавиться в нем?
Кто возьмет перемены в хорошие руки?
Я расту. Обиход мой давно устарел.
Очень близкие, очень далекие звуки
Умирают и бредят на свежем столе:
Деньги, зеркало, блюдце с водою и просо.
Каждый день, каждый день
для меня коляда.
Я сижу. Надо мною сердито и просто
Неживою листвой шелестит календарь.


*
Гуманность


Длинная, вялая собака
Лежала на улице, около лужи,
Под ней копошились, радостно пища,
Бессмысленные, подслеповатые комочки.
Я хотел пожалеть собаку,
Прикрыть и согреть ее своим телом…
Собака меня укусила за палец,
Из пальца выпала светлая капля.
Я хотел проклясть собаку,
Но вместо проклятья кинул ей хлеб.
Я ж знаю: она меня ущипнула,
Чтоб сохранить свои бессмысленные комочки.


*
Друг


Я значительно меньше тебя,
Я, как в море, вручьяюсь в тебя.
Но не брезгуй водиться со мной,
Не спеши разлучаться со мной.
Поднимай своим взглядом меня,
Освещай своим сердцем меня —
Хоть за то, что я меньше тебя.
Я значительно меньше тебя.

Мне не нужно себя без тебя.
Без тебя — все равно без себя.
Я хочу, чтоб берег ты себя,
Чтоб меня ты любил для себя
И держался ровнею со мной,
Если можно — то только со мной.
Я люблю тебя, мученик мой,
Мой мучитель. Скажи, что ты мой,
Береги и бери ты меня,
И своим называй ты меня
Хоть за то, что я меньше тебя.
Я значительно меньше тебя.