Крещенские морозы

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА

1.
Раба божия, Людмила,
и раб божий Николай,
я сегодня  засветила
свечку жаркую - пылай.

Растопи на окнах розы
ледяные – холод в них.
Вот – крещенские морозы.
Вот – история двоих:
златокудрой маргаритки,
поля  русского  певца,
коим жар любовной пытки
выжег начерно сердца.

А мороз так изморозил,
так прожег обоим грудь,
что слова и смех и слезы
обратились в лед. И жуть,
жуть догадки слово сушит –
нет спасения в любви!
Нет спасения! И душно.
Душно. Мертвенно в крови
нарастает изумленье –
вот и все –  замкнулся круг.

…и объятий круг замкнулся –
Спи на веки, милый друг.

2.
С пушкинских времен
верна примета –
любовь и смерть
едины для поэта.

В союзе страсти
все под знаком крови,
суда и домыслов
и шумных послесловий.

И в наши дни
ничто не изменилось –
по-прежнему поэт,
сдаваясь в милость
прекрасной женщины,
летит в стальные сети
и погибает.
Погибает! этим
еще раз доказав,
что лик волчицы
у страсти…
Нет его, а вслед убийца
кричит надрывно:
« Нет! не я все это…

Не я смертельно
обняла поэта!»


3.
Лед забвенья –  на живой,
пламя памяти – о мертвом.
Он давно пророс травой,
но к нему, к нему! повернут
сердцем каждый, кто поет
поле русское – кто призван…

Пожалеем же ее,
для которой жизнь вся! – тризна.

4.
… написала и остановилась,
он шепнул мне в тишине: «Не надо
над моей заросшею могилой
женщину мою бессмертить ядом.

Превращать любовь в слепую ведьму,
обращать безмерное в простое –
кто в любви не жизнью платит – медью,
тот и сам-то много ли стоит?»
98г.