Хатынь. Эпилог

Часть III http://stihi.ru/2021/01/14/8298

Прошло два дня, но все еще хранил
Сгоревший сруб в себе тепло и жертвы.
Пришедший люд безмолвно хоронил
Свою родню. Читать обряд о мертвых
Попов сюда никто не приглашал…
Земля зимою скована до метра,
И звон лопат уныло оглашал
Окрестности. Он разносился ветром,
И редкий путник, слыша этот звон, –
Не возле ям, не этот, изначальный,
В нем угадал скорее бы трезвон,
Чем перебор, унылый и печальный.
И только в здешней суете людской –
Без слова лишнего, в их ломаных движеньях,
Прочтя в глазах, наполненных тоской,
Всю глубину, всю силу напряженья,
Спросил о них: «Не роют ли себе –
Заранее, несчастные, могилы?»
Покорные жестокой их судьбе,
Навязанной неумолимой силой.
Не видят ли они себя средь тел,
Войны растерзанных железною рукою.
Казалось, что никто из них не смел
Лишать тела лежавшие покоя,
Но помощь прибыла… По одному и в ряд,
С оружием в руках и флагом красным,
К могилам подходил сейчас отряд.
Он назывался «Мститель» не напрасно:
Его работа – вражью нечисть бить!
Но он пришел убитых хоронить.

***

Как прорвались, но все еще шел бой:
Когда от леса целились в фигуры;
Как шли сквозь лес, – один вопрос с собой
Несли бойцы усталы, злы и хмуры.
Он на привале не давал им спать,
Он сковывал в движеньях, словно путы:
«Как вышло, что пришло нам отступать,
А местные, раздеты и разуты,
Лежат в снегу!» Нет в том ли их вины?
Дрожали души, жалки и капризны.
И шли бойцы вперед, утомлены,
А где-то за спиной пылали избы:
Там Запад все горел, на затухал.
И облака несло в кровавой пене.
Казалось, зверь чудовищный лакал
Саму Землю и небо, что над нею.
Ну а затем, когда уже погас
Пожар на небе и открылась бездна,
В пространстве, точно вихрем, взвился глас:
Какой-то стон и страшный, и болезный.
И в этом стоне слышался огонь,
Как он ревел; как складывалась крыша;
Как жгло тела, как не могла ладонь
Сдержать бревно, и как тела – укрывших
Своих детей, пронзало до кости.
И долго колыхались в вихре этом
Последний вдох, последнее «прости».
Но все угасло, унеслось с рассветом…
Поднялось ввысь? Так, отступая, мгла
С собою эти стоны уносила:
Их выдержать природа не могла.
А люди шли сквозь лес, теряя силы.
Когда же прочно встали на привал:
Передохнуть и подобрать отставших,
Второй вопрос бойцов обуревал:
Как отомстить карателям за павших.
И комиссар, конечно – голова,
Сам из колхозников и партией обучен,
Нашел сейчас для страждущих слова,
Которые, как молния сквозь тучи,
Открыли все. Всем стала ясной нить:
Про месть – потом; сначала – хоронить!

***

Когда закончили, когда, вконец, довыл
Стоглотный хор про разум, про кипенье,
Как отгремел, как в небеса отплыл
Салют вослед за криками и пеньем,
То, знаменуя тягостный обряд,
На миг все смолкло. В тишине печальной
Лишь легкий ветер чуть трепал наряд
Могильной насыпи, ее венков прощальных.
Угрюмы, злы с командою пошли
Бойцы назад, желая скорой мести.
Отдали честь – последний раз почли
Оставшихся лежать на скорбном месте.
Ушли и местные, за белый день устав,
Кто – на санях, а кто-то – пешим ходом.
Лишь два разведчика, намеренно отстав,
Стояли хмурые и медлили с отходом.
Седой курил. А старший был не здесь:
Искал в себе чего-то, все – без толку.
И все смотрел сейчас на эту смесь
Из пепла, углей, костяных осколков.
Еще тогда, когда стоял у тел
Обугленных, когда носил их к ямам,
Разведчик старший, видимо, хотел
Найти чего-то, строгий и упрямый.
Ведь с этим жутким месивом из ног,
Голов опаленных, лежавших среди пепла,
Разведчик все связать никак не мог,
Какой-то образ. Жалобный и светлый.
Стояли будто призраками здесь
Старуха-мать и дети-малолетки.
Молчала страшно пахнущая смесь.
Разведчик сник: «Не выпорхнуть из клетки!» –
Решил наверно он. Когда устал молчать,
Сел на мешок, почти под знак фанерный,
Где черной краской, строго – под печать:
«Замучены фашистским изувером…»
И «…память вечная». – «Да, не успел отдать!» –
Движением и быстрым, и неловким
Он вынул сахар из своей котомки.
И положил – где девочки и мать.
Шатались ветром жалкие обломки…
Седой разведчик: – Нужно выступать.