Внутри белого ужаса

                Когда Вы на грани, оживает то, чего Вы больше
                всего боитесь. Не верьте бреду, он пройдёт, не
                сдавайтесь, боритесь за жизнь изо всех сил!

Боронец-трава, крапивушка,
Одолей заразу лютую,
Чтоб росла в народе силушка
С каждым часом и минутою.

Огради от злобы немощных,
Подлецы чтоб не куражились,
За порог в мечтаньях всЕночных,
И  шагнуть, чтоб не отважились!
 
 

"Я ЛИ ЭТО?" - звучал колокольчиком нежный женский голос, и изумительно  красивое  существо в белых одеждах начинало плавно двигаться в любом направлении, независимо от силы гравитации.
  "И чего спрашивает? - удивлялась Танька - будто сама не  знает."
Она уже ненавидела и этот голос и его хозяйку. 
Стена сжимала крепко всё тело на высоте третьего уровня, шёлковые  петли стягивали руки, какая-то трубка впивалась в глотку, не позволяя говорить, а за идеально ровной кладкой из мутных стеклянных кирпичиков  серел хмурый день, и не то море шумело, не то ветер подвывал жалобно.
Безнадёга…  Угораздило же вляпаться! И как это получилось?
Но память молчала, предоставляя возможность решать самой два извечных русских вопроса, "кто виноват" и "что делать".
Иногда появлялся ОН, чернокудрый, синеокий мужчина с тросточкой.
Смотрел с интересом:
- Что, не сдаётся?
- Нет.
- Почему?
- У неё есть смысл жить.
- Но это же мучительно?
- Да.
- Тогда зачем?
- Не понимаю.
Этот странный диалог длился изо дня в день на одной ноте, а несвобода становилась всё жёстче.  Сопротивление каралось жестоко.  Танька строптивой кобылой закусывала трубку, так, что кровавая пена вскипала в углах рта, и делала всё наперекор, расплачиваясь болью.
Наступил час, когда ИМ надоело ждать, и рука судьбы была повёрнута большим пальцем вниз.  Запахло резедой. Танька поняла, что приплёлся-таки северный зверёк по её душу.  Но время было потрачено не зря: она хорошо изучила характеры своих мучителей.
С женщиной разговаривать бесполезно: она слишком умна и зла, а вот у мужчины основополагающей чертой характера являлась жадность, этим стоило попробовать воспользоваться.
 Танька с усилием повернула свой большой палец вверх и кричала мысленно:"Выкуп, предлагаю денежный выкуп! С ним ты можешь жить припеваючи."
 Глаза мужчины заинтересованно блеснули, запах резеды сник где-то в углу, и только после этого стал слышен истинный голос белого "ангела", баба визжала пронзительно и скандально, подобно обычной торговке семечками на базаре.
Дурак хромоногий! Эта русская сука обвела тебя вокруг пальца, она хитра, как бестия. Ишь, гладкая какая, бока нажрала, только породу портит, нельзя таких оставлять, иначе они уничтожат нас, высшую расу!
 Это ты высшая? Не смеши меня, подстилка. Нам её всё равно не сломать обычными методами. Не баба, а золота кусок, упорная, живучая. Эх, получить бы её силу!  Надо придумать что-то поинтереснее… Говоришь, что смысл есть у неё?..     А если…
Белое пространство отступило, но легче не стало. Всё те же петли, плен, сводящая с ума жажда и прозрачные боксы интенсивной терапии.
  Там кипит своя, хорошо знакомая жизнь. Не зря же столько лет оттарабанила в больнице. Ну, хоть понятно, с чем имеешь дело.
Вдалеке блеснули  синие глаза…
Сердце, пропустив удар, замерло. Противостояние продолжалось.

Ощущать себя беззащитной было противно. Приходилось выпрашивать нудно и подолгу каждый глоток воды.  И  что я им сделала,  что они так надо мной издеваются? Не любят у нас коллег, ох не любят.
  Сама Танька была полна любовью изначально ко всем и каждому, невзирая на таланты, состояния и звания, часто говаривала, что в больнице все равны, будь то бомж, бандит или звезда местного разлива. Не надо было только хамить и врать.  Хамство прерывалось сразу и безжалостно, враньё распознавалось чуть позже, но, если было безобидным, то не замечалось и пропускалось сквозь пальцы.  Любовь была смыслом её существования и, прежде всего, любовь к семье, для которой она не жалела ни сил, ни времени, ни здоровья.
 Любовь и поддержка раздавалась всем охапками за просто так, за улыбку, за вздох облегчения, за то, что кому-то стало хоть чуть-чуть лучше. От этого и Таньке становилось хорошо на душе. Лишить её любимых людей - кара, хуже которой не сыскать. Эта хромоногая сволочь нашла слабое место и ударила в самый болевой центр.
  Танька знала, что к ней на помощь рвутся все родные и подруга, она слышала их голоса и звала, не зная, чем это может закончиться.
 Первыми исчезли муж и подруга. У мужа не выдержали нервы, и он был жёстко устранён из доступного пространства навсегда. Подруга прорвалась, но беспечный характер сыграл с ней злую шутку.
“Дура, обернись!” - кричала Танька, но её не услышали. Укол, и подруга исчезла в потоках времени…
 Дальше было намного страшнее. Теперь всё делалось так, чтобы она видела и замирала от ужаса.
“Нет!” - вырвался звериный вой, когда начали угасать голубые озёра глаз её пришедшего на помощь младшенького - “Не-е-е-ет!!!”
А за стеклом мелькнул средний сын…
“Уходи, уходи, сыночек, беги, убирайся отсюда скорее!” - но он не слушал.
 Танька, вдруг, увидала его в инвалидном кресле, сын смотрел на неё чёрными искрящимися, закрывшими всю радужку зрачками.
- Мама, мне разрешили повидаться с тобой, а потом меня будут спасать…
- Почему тебя надо спасать, солнышко, ведь ты здоровый парень?
- Наверное, потому, что я ещё молодой и должен жить...

Сына увезли, а из-за угла раздался голос: ”Всё, не получилось.”
Из глотки рвался уже не вой, а хрип смертельно раненой добычи.
Появилась “белая”, кричала на хромоногого, что он не в своей вотчине, здесь нельзя делать всё так запросто, в людском мире существуют, хоть и хреновые, слабенькие, но, всё-таки, законы, и их надо соблюдать хотя бы для видимости. Был сделан звонок сестре, что её младшие племянники погибли в аварии, а сестра умерла…
 Но Танька, собрав последние силы, заорала: ”Не верь, я ещё жива!”
Телефон моментально был отключён с извинениями за ошибку.
  Её наказание продолжалось неотвратимо и страшно. Следующими были родители.  Их привезли в соседний бокс… Танька видела и слышала, как ругался отец, что не собирается спасать свою жизнь, раз умирает его жена, посылал уговаривающих прямиком по хорошо всем известному адресу и стучал тростью. Мама была без сознания.  Рядом находилась любимая родная сестрёнка. Она не пропускала ни одного слова, ни одного вздоха, ни одного  действия медиков, которые боролись отчаянно, с полной отдачей сил, но все усилия падали в бездну разбушевавшейся болезни. Хромоногий ухмылялся и шептал: "Это ты виновата, ты их заразила".  И Танька смотрела до последней минуты, как уходят её любимые папа с мамой, не в силах чем-либо помочь…
   Душа немела, истекая кровью, но на въедливое увещевание синеглазого отказаться от жизни, уйти на покой, Танька стонала: "Провались ты в ад, проклятый, не тебе меня учить! Всё равно буду жить! Хрен тебе, а не моё согласие!"
  И тогда последовал завершающий удар.  Её первенец, её постоянный помощник и опора, её последняя надежда, прямой и бесхитростный старший сыночек, попался ненавистной твари на тот же самый "укол", что и младшие.  Танька видела его осунувшееся лицо, слышала звук монитора и говорила с сыном, говорила, пела ему песни, убеждала бороться и жить. Она тянула из своего сердца нить и по ней переливала ему, задыхаясь, последние силы. Сын слышал её даже в коме, ведь они всегда были на одной волне, без слов понимали друг друга. Но ничто не помогло. монитор вместо пульса с противным писком выдал прямую линию... Тут же подбежали ожидавшие в сторонке люди и на глазах у неё стали забирать в контейнер такие ценные органы…

 Говорят, что боль бесконечна. Но наступает такой момент, когда слёзы застывают внутри большим солёным комком, щёлкает в  голове предохранительное реле и отключает все чувства, чтобы человек не сошёл с ума. Так случилось и с ней, Танька просто окаменела. Она всё смотрела на сына, а внутри разрасталась пустота и ненависть к тому,
кто лишил её счастья. Она знала, что отомстит, а месть - то блюдо, которое подают холодным. Для этого надо было выжить, и Танька начала вытаскивать своё тело из пучины слабости. В принципе, она всегда была человеком действия и, наметив цель, уже не сворачивала и добивалась своего с завидным упорством, порой, доводя до истерики тех, кто пытался ей мешать. 
  Что-то изменилось, руки были свободны, но очень слабы, вокруг вертелись всё понимающие сёстры, поили водой, помогали есть, поворачиваться, а потом и садиться, повторяя: ”Ну, слава Богу, очнулась”. Танька молчала и заставляла тело шевелиться активнее, внутри всё ныло и стонало, но скидки на плохое состояние она себе не давала. Окружающие только диву давались остервенелому упорству, но оно давало свои плоды.
 Танька не заметила перехода от бреда к действительности, не различала границы, для неё всё было жестокой правдой. Связи с внешним миром никакой не было, телефон не давали. На третий день она увидала знакомого доктора, с которым проработала в одном отделении много лет, позвала его и отважилась спросить:
- Скажите, доктор, может хоть что-то было просто бредом, и кто-нибудь из моих
  остался жив?
У доктора округлились глаза от удивления.
- А с чего Вы взяли, что кто-то умер? Все живы и с нетерпением ждут Вас дома.
- И никто не болел?
- Да даже не чихнул никто ни разу, только Вы заболели.
Таньку затрясло, но она хорошо знала, что нельзя резко расслабляться,
иначе накроет истерика: был уже опыт. Выдохнула прерывисто, поблагодарила за хорошие новости и попросила телефон, чтобы поговорить с сестрой.  Сестра позвонила сама, как делала каждый день всё это время, и медсестра принесла трубку. Танька ещё раз убедилась, что все живы-здоровы, пробовала заплакать, но слёзы не шли. Да и ладно! Ужас отступил, жизнь продолжалась.