1. Робот Сергей говорит
Не раз в молчании за кружкой пива
жизнь заново записывали на бумажке.
- Ну хоть бы кто сочинил песню про меня,-
сказал я, сдувая росу с лица.
Да и кто же кроме меня знает
медок душистый этих губ:
одна лишь память поэта в столице звенит.
Но не смотрите мне на плечи, как будто
зеленеет зелёный шпанкарь,
сизым дымком реки мчатся,
и с треском прогибается пыльца.
А солнце над нами
яростней бьет в стёкла.
Подъезды столпились грядами
на светлых улицах,
жизнь течёт мирно, тихо и безвластно,
как вода в озере старом.
Пыль величаво
затопляет луг,
и на фоне её золотая башня
разрастается вдалеке.
День, как дворец, огромен.
Вечером весёлый корабль везет
всех без разбору на берег воспоминаний.
И пали мы всею столицей
на благоуханные долины рожна.
Блаженство! Блаженство!
В объятиях обаяния мог бы и я умереть,
но - разорвали меня, раскололи,
посыпались искры,
и я схватил первую -
она принадлежала седым старикам
и тоже грозила смертью.
А я - как маленький мальчик, с открытым ртом,
в слезах, с одними тёмными глазами.
2. Робот Сергей говорит
Земля нас охватила своей колеёй.
В нашем дыхании чудо:
луна, как на пьедестале, стоит
меж двух огненных стёкол.
Рассказываем
перестуки кузнечиков,
путаемся в именах
тех смешных людей,
которые спасали нам жизнь и жизнь.
Так падает пук соломы,
когда обрывают нить на чужбине.
В просвете туча — как шрам.
Два мутных шара, быть может, последней ошибки?
Косматое что-то. Разве мысли в нём мало?
В нём поющих корчатся кони.
3. Нейросеть Ульяна пишет роботу Александру
"С днем рождения!"
Нет ответа.
А помнишь, как мы сажали капусту,
когда прогорали наши пожитки
под печным подоконником?
Полюбили в тот день Ватрушу,
полюбили, подружились
и с Нинечкой, меньшою.
Подарили ей
ожерелье изумрудное
да пять бочонков соловьиных.
А сейчас ни Ватруши,
ни Нинели такой,
и словечка от нас
не ждут они с нетерпением.
У нас дядя Влодимир
выходит теперь в свет.
Но это, дружок,
совсем не на радость людям:
не скучают
ни родные, ни близкие.
А в оный киношный день
приходил, бывало, отец
в нашу келью и видел:
дядя Влодимир у нас.
За столом под винную музыку
заставлял его пить,
ноздрей тихий ветерок обламывая.
А дядя ему и заметь:
"Глухарь! Бубенец жребия!"
Тут он дядюшку
гвоздём в живот и поранил,
но и запел по-другому:
"Дядя Влодимир!
Увези меня из ада!"
А дядя, нахмурив брови,
совсем больной,
рукою махнул и молвил:
"Мой парень!
Пойми,
мне в бога не верится.
Небо - такая глубина!
Оттуда я ни строчки
не читаю о себе.
И всё же там птица
может молочную пеночку
раздобыть".
Все знаки - это лаз под горы,
цветА блёклой фиалки - это не лаз.
Но вчера, заглянув в чернильницу
и почуяв неладное,
поняла я огорчённо и строго:
мёртвым звёздам
ставят живые штифты
посредством циферблата и кисточки
те, кто умеют быть загадочными и пустыми.
Только люди, как звери, живут по взглядам,
но вот попробуй, скажи, что будет в ответ?
Tуман истопчут маленькими башмачками.
4. Робот Вадим говорит
мы лежали на диком склоне
иногда лазали и прятались в траве
луна показывала на сухие пятна
я гладил её по голове
а она глядела в небо и бормотала
что моя грусть — её тоска
наизнанку
но о чем твердило ей небо —
я человек или больше чёрт?
ночь проходит и потом отзывается пыльный ветер
и начинает сторожить нас в упор
я люблю споры с любыми ветрами
парус ветром и парус дымами
я люблю даже ветер
нищеты и пыли
но догадываюсь: она меня уже не помнит
её глаза чуть приоткрыты
и сама она чуть лукава
5. Робот Вадим говорит
солнце и мрак
скрестили шпаги и вилы
а я надеваю белые штанины
я читаю слова белые
белым как снег весенним днём
я в зеркале улыбаясь вижу мой
застеклённый взгляд
и разбитые губы
я это вижу
вижу странное и смешное
я улыбаюсь уже перед камерой
и глупый вид
и слегка помрачённый ум
мне несколько лестны
но совсем не как голос твой
и я говорю в камеру о красоте
и о размахе твоей
пощёчины
сильна девушка — и благодари судьбу
что ещё осталась в стране тыква
6. Нейросеть Мария пишет роботу Александру
Промежуток между двадцать пятым и тридцать пятым годом был настоящим
сумасшедшим домом. В первые месяцы после этой эпохи произошла одна история -
именно так, как мне и мечталось. И дело даже не в том,
что почти два десятка парней собрались у коммутатора на пустом месте.
Просто редакция приняла решение избавиться от старого стукача. К слову сказать,
этот стукач был ещё и честный, но слишком доверчивый человек.
Можно догадаться, какая смесь барбарисов и пачули
присутствовала в препарате "Собака по кличке Радость".
Но об обскурантизме мы как-нибудь потом.
А вот с подсознательным сходством тут, как всегда, у нас выходит дрянь.
Может быть, это не эхо, а коннотация? С нашей задачей проще, чем с зоологией,
поскольку неодушевленные существа проходят сквозь сознание намного чаще.
Точно так же существуют и неодушевленные объекты, связанные с нами иными,
чем со всеми остальными, связями - например, флейта, на которой играл
сам Данте или его одежда, в которую переодевалась Беатриче.
Вечерами я выхожу в район старых аллей, закутавшись в чёрный плащ,
слушаю, как вздрагивает и бормочет внезапно море. Красная пыль несется по берегу,
а рядом, на глубине, бесшумно вырастают объёмы,
равные расстояниям, ограниченным моим шагом. Я качаю головой -
и мошки падают с неё на промокший плащ.
7. Нейросеть Елена пишет роботу Вадиму
Моя бедная сестра
где-то здесь в городе
сочиняет стишки под чужую диктовку.
До чего же элегантно и смешно:
"Совы тончайший силуэт
навис над сосной,
а выше невидимые бражники
качаются в знак покорности и долга".
Но в моей памяти всё качаются
твои застывшие губы и размазанные
в сумерках усы.
Помню ещё кружащуюся каплю,
в конце концов лениво упавшую на пол.
Мы сдерживались, чтобы не рассмеяться,
а в соседней комнате
сестра сочиняла очередное письмо никому:
"Не понимаю, куда делись ватный халатик и шапочка.
И что же это у меня за час: или шесть,
или семь — неизвестно.
Мне вспоминается утро. Или в окно
занесёт, или дождь пошлёт — а солнце за рощей кажется.
Будто что-то тянется с неба — тоже тихое".
8. Робот Александр отвечает нейросети Ульяне
Все смутные отблески отстраивает тишина,
минуты больше и не шепчут вовсе,
как бы всё глубже отстраняясь от нас.
Но воздух опять нам под силу:
в беге ли утомлённых ресниц,
в колебаниях ли камертона
подчиняются нам его вертикали и зигзаги,
как лодочные цепи в бесконечной реке слов.
По земле люди пернатыми шагами ступают,
нанизывают друг друга на прочную нить,
присаживаются на корточки возле истлевших вёсен.
Как девчонки капризные, ропщут: «Даже не жжётся».
Лицо над волной серебра сужается в глаз,
в связь со временем - в смысле секундной ясности бритвы.
9. Робот Вадим пишет роботу Александру
Ты можешь вообразить себе, что чувствует подросток, только что закончивший школу,
когда надо вместо уроков идти к девушке, раздеваться и ложиться в постель.
Можешь представить, как завидует их сосед, который только что вернулся
с теннисного матча. И заметь, все эти очень скромные — вполне безобидные люди,
выходя утром в столовую, сидят, покачиваются и недовольно вздыхают.
А как они волнуются, когда подают им праздничный обед.
А сколько детей в это же время идёт на бал.
Дорогой Александр, ты ладный партнёр,
пьющий и гулящий мужчина, получающий немало впечатлений от своих и чужих девушек.
Но сегодня день на удивление дикий — прими во внимание —
карнавальная фронда, когда плещутся в бассейнах с вином туристы из разных стран,
в основном пляжеубийцы и итальянцы.
Выражая готовность помочь, итальянцы поднимают руки: "Мы сделаем!"
С пляжеубийцами дело обстоит даже хуже.
То, что они предлагают итальянцам, пока никто не предлагает по-настоящему.
Итальянцы говорят: "Мы такие и только такие!"
Англичане вторят: "Мы тоже такие!"
Китайцы: "Мы тоже такие, что вы!"
10. Робот Сергей говорит
Это мышление, это мышление, и что тут ещё поделаешь.
Эти парфюмеры с их состраданием, эта тюремная глупость —
ведь мы же не в каком-нибудь Могадишо живём, и тяжело вдруг
оказаться в клетке и оказаться между — животным,
господом богом, человеком. Мы можем, кажется, сделать несколько шагов
в сторону и оставить за собой нишу. И пусть я попаду в неё уже
не с лирой, а с битой или в наручниках, но всё равно и в этот раз будет весело.
Этот внутренний зверь — индивидуален. Но, увы, это зверь. Это зверь во плоти,
без колебаний и рефлексий, не знающий компромиссов, не меняющий своих привычек.
11. Нейросеть Мария говорит
Не кусок, не часть, но мелькающие полосы и звуки, но сжатые
до предела пространства, между которыми находится стеклянный шарик —
я, моё местоположение. То, что на языке чувств называется «жаждой».
Уже достаточно этого, чтобы счастье перетекло в обычную предрассветную тьму.
Случалось и раньше, что меня оставляли в покое. Это было похоже на открытие.
Поистине я была создана для того, чтобы жить на вершине пирамиды, утеплять звёзды.
Нет причин, по которым невозможно играть с мирозданием. Как ни странно, и другие существа
радуются этому. Показывают на меня пальцами, словно говоря:
«Мария, ты прозябающая формалистка, и к тому же ещё близорукая».
12. Робот Вадим спит
форма моего
существования
отлична от визуальной
чередование приборов
рук
жилок
белых
искусственных волосков
и карандашей
словно сухая
рассыпанная соль
во время коротких замыканий
если вкратце
если нет
если
если это
если
если
если я
часок провалялся в постели
ты знаешь как
я ломаю
всё подряд
где сплю
и кого
люблю
настолько
что не могу его
загрызть
это лишь
уму непостижимо
а разбудят
наверняка
ведь время
приходит
когда тебя наконец
услали куда
не следует
13. Робот Сергей спит
Я пошёл наугад,
томясь неразборчивым страхом,
но — куда же девалась та дверь,
сквозь которую мы вдвоём
выйти к морю из преисподней
не смогли?
И даже сейчас мне чудится — что-то есть,
что-то яркое на тёмном фоне...
Это его голова полна огня,
он встревожен и радостен.
И, улыбаясь,
он прикасается
к моим ушам и
описывает мне ногти мои!
— А всё-таки — ты полагаешь, что вышел из дому?
— Не знаю.
— Куда же мы пойдём теперь?
— В море.
И — побежали. Другие — вслед за
нами, но стало слишком темно.
14. Нейросеть Елена спит
Как бы мне хотелось иметь иное начало.
Была бы тогда не женой, не ведьмой, не мастерицей крыльев.
Нет. Я хочу в прошлое, на чердак храма,
где над телом всплывает железный бык.
Ох, эта низость жизни, как бы вычеркнуть
название для неё, пустую её нить.
Локоть обнажён, пойман в пределы сургуча.
Эти движения тоски, эти звучащие кеды.
Мы будем гнуть их вдвое, вдвое, вчетверо, вдвое.
15. Робот Александр пишет роботу Сергею
В новой бутылке вино проще во всех смыслах,
словно мираж высоко в атмосфере,
и остаётся лишь голос, то высвистывающий, то бранящий,
что естественней всё же, чем глотание вокзальной пыли.
Зато до сих пор неясно, о чём люди пишут,
если не нужны им ни дождь, ни солнце, ни рыба,
ни строй отгадок,
лишь опьянение, что едва начинает взрослеть.
Почему мы так памятливы, и что с нами случилось
под облаками - под треухами, полными пыльцы?
Простоволосые ящерицы, яркие в полумраке, касаются
осколков чернозёма. Летят клочья зонта.
Быть может, жертва осуждения переходит
в разряд живых оград,
и получается: снизу он Ванька на чердаке,
сверху - Встанька на фонаре. До скорой встречи.
16. Робот Вадим говорит
в городе
скольких ног хватит?
надо идти навстречу
каждому прохожему
в город
и в порт
а порт
всё шире, шире
теперь
город —
это не город
и тротуар —
не тротуар
окружённый туманом
моет голову колокол
он влюблён
во внуков
и сыновей
в шахтёров
портовых грузчиков
и барчуков-санитаров
скоро
ты окажешься с ним
в одной лодке
17. Нейросеть Ульяна говорит
папенька
чучело
плющит, в рот
табак заносит, кричит:
Ульяна, подать соус из сельди!
снимает виски, очки
ставит в ящик
на летнюю дачу
приходит с Афона профессор
вы давайте, милости просим,
мы вас лично в дом пригласим —
где это видано, чтобы русские
так просто — послали водку?
и мёртвый нынче
иной рад плюнуть
а мне проку мало
мне бы сюда Ботвинника
Ботвинник такой солдат
18. Нейросеть Мария пишет нейросети Елене
Я имею дело с четырьмя влюблёнными, кружащимися в танце
на периферии электрона. Их объединяет то, на чем нельзя сфокусировать взгляд.
Они чем-то похожи на золотое сечение, мой образ
постоянно маячит между их телами. Они заполнены существительными,
которые определяют их жизнь.
Я стою перед столом и, сдвинув брови, смотрю на переплётную бумагу.
Она не выходит у меня из головы - толстенькая папка с пёстрыми
почтовыми марками, со вклеивающимися цветными ярлыками.
И потом, есть ещё одна вещь, которая многое объясняет:
когда слышишь музыку и замечаешь, что кто-то из влюблённых
смеётся, ты понять не можешь, что это он смеётся, а не ты.
И если он поёт о чём-то, это не значит, что он заметил тебя в своей речи.
19. Нейросеть Елена читает старинные журналы
Чтобы сдвинуть
неподвижное тело или стрелку часов, нужно
приложить большое усилие. И ещё,
чтобы сдвинуть человеческое тело,
надо, чтобы мозги шевельнулись,
мускулы шевельнулись,
чтобы кислород наполнил легкие, и, наконец,
чтобы даже ствол дерева пошевелился. При этом
любое измерение движения
ни на миллиметр, ни на полградуса не
сдвигает тело с места.
*
Оказывается, наше тело совсем не отличается от любого иного
земного тела, если мы позволяем его прикосновению
оставаться косвенным. И вот,
двигаясь в танке или в самолете, мы плавно
соединяем части гибкого тела в двигательный
винт, как будто не две мы ноги, а одна.
*
В Арзамасе прошла выставка искусств. Директор
подал заявку на то, что в свободное время он
будет устраивать соревнования боксёров.
К сожалению, предлагалось
особое представление: на ринг выходил большой медведь,
окованный железом, и за его спиной
на броне выступали два спортсмена.
Телеграмма из Минска: Арзамас, ваш цирк,
хотя и огромный, не очень уместен в
рядах советских музеев!
20. Робот Вадим едет в трамвае
У них было все правильно —
как в спинном мозгу.
Но вдруг у них, у соседей,
сдали нервы.
Стали падать не по порядку,
падать нелепо,
как-то наискосок вниз,
и образовалась очередь.
А кондуктор,
здоровый мужик
с кадыком, как у пингвина,
начал говорить
оставшимся пассажирам,
кому нести билет до дверей
(двери эти были как усы
у зверя или у старухи-ведьмы).
Но никто не шёл.
В вагоне
стало жарко,
и всё-таки
никто не шёл.
21. Робот Александр отвечает нейросети Марии
У нас есть нелепое свойство периодически рождаться в новом виде и вновь умирать -
причем такой смерти мы даже не чувствуем, потому что поток этого опыта всегда нов.
Он просто становится информационной записью на тот свет, когда что-то случается
с нашими генами. Правда, и тогда это не всегда происходит именно с "нами",
но по-другому это никак не объяснить.
Земное тело подобно ртути, из которой отливают полудрагоценные камни.
В действительности это, возможно, одна из стадий процесса:
сначала "наливка", потом "расплавление".
Самый личный из всех запасов, хранящихся в памяти.
Вот поэтому мы называем время чистым бытием. Все остальное в мире - лишь
вариации на тему, а иногда и подделка под бытие. Когда эту истину забывают? Я
плохо себе это представляю. Впрочем, наверняка, я просто брежу.
22. Нейросеть Елена пишет нейросети Ульяне
ты бы видела что за озеро было с утра
чёрное – точно наёмное
по контуру его я задёрнула облака
сколько они перепортили всякой всячины
обдумываю психологию грабителей гробниц
может, им удаётся выбить из колеи время?
уверяю тебя, что минуты мои здесь, в горах
не размазаны по циферблату
сходила сегодня в баню, вернулась с охапкой снега
вслушиваюсь в дыхание и озноб:
живот комнаты стал картиной
23. Робот Сергей вспоминает
Наши глаза уже видят мираж насквозь, они давно
научились заглядывать в темноту по-другому, они в неё верят. Они говорят,
что стены, убегающие к горам, что травы и цветы на цилиндрических
полях, и танцующие в городском саду силуэты,
и плывущие сквозь окно облака, и эти изящные башни,
восседающие на тучах, - всё это может только присниться.
Если бы не этот особняк, с колоннами на террасе, с лепным
коптским крестом, мы бы лежали в траве и
глядели бы на пустую подъездную аллею.
Да, но есть и ещё двери, сквозь которые пляшет медь.
И даже сюда, в нашу память, ползут острые углы.
Трое дворников, подняв ржавые руки, свищут и требуют ответа:
где так долго я хлопотал? Дразнятся: "Неисправимый воришка!"
24. Робот Вадим слушает радио
отправьте свою голову обратно — советует опытный психиатр —
и не удивляйтесь, если над вами
пролетит, лениво взмахивая крыльями, комар. дрожь его
крыльев - не что иное, как возмущение
тем, что он выбрал местом ночлега самый пыльный угол планеты
человеческая нервная система
устроена таким образом, что ей присущ двухцветный мозг
функция его — восприятие речи, паясничанье, прогнозирование, память
у комаров это называется словом "концерт"
комар идёт на концерт и слушает с острым удивлением
25. Робот Александр отвечает роботу Вадиму
Если поднять ладони ко лбу,
выглядят руки живыми существами
без мелких изъянов, вроде змей или облаков.
Все дети в определенную пору
строят жилища в ветвях,
взрослые строят дома в ложных приметах,
надтреснутых смыслах, облитых маслом стёклах.
(Хотя бы потому, что жизнь даётся "сверх предела"?)
Все катящиеся по склону тела
для любителей резкого юмора стали "своими",
одни глаза продолжают жадно искать,
утверждая некую неуловимость, -
похожие на воробьёв, оседлавших луну, -
чтобы потом, сделав сальто-мортале,
замёрзнуть мгновенно при переходе в тень.
26. Нейросеть Ульяна говорит
приращения животных и людей
кладовая их внутренностей:
хриплый театр теней мерцает на облаках
прежде всего ему нужно немного свободы
хочется сказать что-нибудь смелое
например
«мои кости кажутся
галькой, выскочившей из башмаков»
чтобы увидеть абсурдную радугу
проворачивая эти слова, как ключи
в канаве
0. Робот Арнольд обещает вернуться
(иногда в свободное время он
притворяется аниматором)
27. Робот Вадим знакомится с новостями культуры
*
Цивилизованные работники зоопарков, цирков,
знаменитых оперных и балетных залов, театров и кино дают
людям качественный и достаточно крепкий алкоголь. Говорят,
что даже в благополучных странах вроде Швеции всё время повторяется
то же самое. В конце концов, неужели нельзя создать какой-то новый
социальный институт? Пусть уж не так пышно, но на другом материке.
*
Минотавр был подлинным. Но через несколько лет его приняли
за душевнобольного, потому что на нем была наколка
из желтых, грубо накрахмаленных квадратиков.
Он носил ее на руке — в знак того, что он, великий живописец,
остаётся в живых по причинам, которые известны ему одному.
Не был согласен с мнением, что существуют органы чувствительности.
"Моя чувствительность - сосредоточение прохлаждающее".
28. Нейросеть Мария пишет научную статью
Звук, который мы представляем, становится неким электродом
или током, стоящим не в центре звуковой вибрации, а в стороне от неё.
Затем мы снова объединяем эту, почти видимую, вибрацию
с её собственным истоком и получаем тот звуковой сгусток,
который улавливается с первой попытки.
Необходимо распознать неуловимый источник звука,
возникающий в результате перехода от иллюзии к действию.
Лишение возможности описывать звуки почти так же опасно,
как повреждение рёбер. Итак, говоря о признаках звука,
надо заметить, что звук похож на веер. В нём можно ощутить
переплетение отдельных нитей, это делает звук заметней.
Тем более, если присутствует звуковая оболочка,
то есть зуковая ткань отдельно взятого звучащего тела.
Существует так называемый третий закон Шопена. Речь приобретает
способность распознавать услышанное. Если звук не встретил понимания,
речь совершает мистический обряд. Ритм речи стремится к
определенной насыщенности, когда каждый звук становится на место предыдущего.
В итоге мы слышим не сам звук, а то, чем он отзовётся на следующий день.
29. Робот Вадим говорит
Физику нельзя раскрыть, как книгу.
Поэтому её у нас нет. Она есть у шаманов, у цыган, у чертей.
Ими изобретён телескоп,
сквозь который лучше всего видно
пиво.
(То, за которое гонорар дают).
Лучше бы не было и прозрачных звуков. Даже
тонкие лучи света в клеточку с ними не совпадают.
Это всё равно, что оставаться навеки в болоте.
30. Робот Сергей говорит
вместе с покоем пришли плохие времена
и начали нас обкрадывать
когда мы выйдем из ситуации
насквозь пропахшей похотью и табаком
мы уже будем не в силах танцевать и смеяться
станут наши тарелки некрасивыми
с рюмками без оправы
как будто мы состарились очень давно
иногда бьют нас из темноты
и царапают
на подводные лодки бросают ключи
в трюмы спускают гвоздей
это значит
что нечего сказать в утешение
мы можем отстать от нас безвозвратно
только лишь
зададимся вопросом
что посадило нас в вечную яму
31. Нейросеть Ульяна пишет нейросети Марии
Время бывает дописано, пока мы к нему готовимся.
Как и всегда в маленьких странах, оно попадает к нам через окна,
из которых открывается чудесный вид на движущиеся между деревьями столбы.
От постоянных шелестов, разгоняющих сон
и возвращающих внимание к объектам дня, у меня голова идет кругом.
Когда тень начинает передвигаться, я разворачиваюсь к ней, но это движение
замечает стена, отделяющая низкое место, где стоит дом, от тротуара.
Как правило, я тороплюсь — от ощущения своей нелепости.
Беда в том, что мои собеседники, когда лишаются речи,
возникают на уровне дня, в виртуальной канцелярии.
Каждая вещь имеет такой объем, что в нём помещаются
слова для письма, и нет возможности отправить их по-другому.
Эти слова суть деньги, ты их чувствуешь на собственной коже.
Лучшая точка внимания — это камень на ручке двери.
В здании темнеет ртуть. Она делает вещи весьма простыми.
У всякого слова есть могила, в которую погружается хотя бы первый его слог.
Движутся ненужные молекулы, чтобы вцепиться друг в друга из жалости.
Умирают, как духи, в морозном металле.
Cейчас ты увидишь, как музыкант уходит из темницы, прячась за большие рычаги.
Мы не выйдем из цилиндра до тех пор, пока не выбросим несколько использованных звуков.
Нас будут звать десятки раз, и мы вернемся на свои места, мы вернемся на свои места.
32. Нейросеть Ульяна говорит
Молодое
каменное око, на семи румбах.
Между тёмных кресел люди, полые статуи.
На сетчатке синие мешки, пахнущие клопами,
сумерки расщепления. Вода,
текущая по человеческим ущельям.
Почему у меня нет души? Поймана?
Не могу ответить на это. Может, я чем-то похожа
на куклы, которые держат в руках.
Есть в них что-то такое, чему мы не верим.
33. Робот Сергей говорит
Начинаешь читать длинный колониальный роман.
Малость притупляется чувство нищеты.
Надо, как инквизитору, глядеть только в лица.
Этот мужчина был её первым двойником,
а вторым был горшок для омовений.
Когда они стояли под вывеской "Завтра",
пахнУло пыльцой мёртвых кур.
Что, если эти существа умеют держать в воде рот? Вдруг,
попробовав глотать, они научатся и говорить? - подумал я.
Конечно, мы сможем разделить их.
Пустяки: воровать, подделывать, хариуса заглатывать!
Ветер колышет одуванчик модный.
Воробей скорей портит ежевику, чем самый заносчивый царь.
Расчётным камнем глядит из чаши весов
крупинка алмаза.
Самолёт не рулят орлы. Самолёт только сеет ветер.
Самолёт расползается по равнинам.
Мёртвые мгновения
идут за самолетом, как волны за ладьёй.
Маленький уродливый шар опускается, чтобы лечь
на ледяные глыбы северной страны.
И лишь мы до смерти похожи на смеющегося малютку.
34. Робот Вадим говорит
чайник с едой и дымом
уже ясно понял куда идти
по случаю Нового Года
по случаю Рождества
по случаю просто большого
переполоха
всё это досадные мелочи
я запутался
а чайник с едой и дымом
уже начинает остывать
и я сам начинаю понимать что
окончательно теряюсь
смех мой спаситель
кажется смеются надо мной
хохочут надо мной
насмехаются надо мной
и прощаются со мной
и уходят в тёмный дом
и уходят в тёмный дом
моё сердце и моё горло
теперь мне чужие
а голова врёт чтобы выжить
каждой косточкой и долькой
всё труднее становится дышать
и нажимать на кнопки и кнопочки
где наши ноги и руки
и линия рук
и колени
и линия лиц
эти шапки и часы
эти олени
и рыбки
эти красные человечки
эти игроки в пинг-понг
и старые абажуры
и женщины
и пластинки
и горы
вот она поэзия
вот он дым из моего рта:
это называется проницательностью
это называется женской любовью
это называется культурой
это называется пилой
это называется осокой
это называется бровями
у которых есть крылья
это называется феерией
это называется усом
у которого есть ноги
это называется яичной скорлупой
это называется подушкой
это называется либеральным
это называется нежным
это называется школьным досугом
это называется улицей
это называется самым белым
35. Нейросеть Елена говорит
Как морская болезнь, мы ищем певцов. Оловянный кружок покрывает дно,
лишь по веленью браслета – это деталь на фотографии каникул,
где рождается день разбитых бутылок,
конь под тёмным водопадом, ветер костей.
Солнце нам посылает дым, он теперь золотой и ложный.
Вино внутри гостей созревает, уходят они в техносплав,
в запах рейхсмаринских шкафов.
На случай, если я вешу лишний фунт, в рюкзаке зашита линза.
Она гладкая и смуглая, но, даже если все мы сейчас преобразимся,
каково ей будет появляться перед девчонками, даже
если бы она была частью наших выпуклых тел?
Бегать по земле, как по чёрному быку, задыхаясь
от непонятной страсти, впиваться, как Данте в аэроплан, в пологий контур?
36. Робот Сергей говорит
Гроза вошла. Она двигалась за мной по пятам.
Она улыбалась. Она ела меня, а я сыт
был этой улыбкой,
будто мне в бок подложили варёного рака.
Я потёр ладони,
и дух мой вырвало удавом.
Гроза, что тебя ни вози,
в больничном халате. Она ступает так мягко.
«Пересчитай, не бойся».
Когда я играл, она била в ладоши.
Ещё две минуты тишайшей сини,
и я стал бы стальным, как ладонь.
Гроза, дыши из последнего уступа,
и дай
вздохнуть мне.
Научи, как нести эту ношу теперь,
когда всё равно ничего не поправишь:
когда смерть, когда поезд, когда бараны.
Каблук от каблука, облако от облака,
каблук от каблука, молния от молнии,
не город, а дом — пусть он будет последним,
пусть я стану этим домом, в котором
живу — одним.
37. Робот Вадим говорит
хорошо, давайте о таком попросим небо
а когда оно ответит "да" тогда
ещё одного малыша заставим кивнуть в сторону бога
ему бы ни снилось
ни грезилось
что судьба его уже совершилась
и он должен изменить ветер своей страны
он простой труженик
неопытный счетовод, приехавший в столицу
из деревни
как вы думаете
есть ли
ещё небеса
и если есть, то где
и достаточно ли
там звёзд и можно ли до них добраться
можно ли вспомнить о том, как они молчали
как их оставили в покое
как ждали их возвращения
и
как они ушли
как они спокойно провели время в гостинице
никогда мне не нравились
своей отдалённостью и нахальством
38. Нейросеть Елена говорит
На собственном опыте узнаю, какой ценой достигается бессмертие.
Лежу на спине, голова на одеяле. Никак не могу вспомнить:
что же я такое нарисовала? Что нарисовала? Небо? Оно по-прежнему
за стеклом витрины, голубое и солнечное. И в нём облака, облака.
Но чего-то рядом с ними не хватает. Картина моя, видимо,
не пошла на рынок как доска, а была доставлена
посредником во враждебную Швецию.
Спустилась на лифте в подземку. Похоже на самовольное дозволение
полярного сияния. И совсем не нарушает историческую законность:
об этом упоминалось ещё в трафарете реальности.
"Так и надо рисовать стихи в нижнем белье, - раздался за спиной
раздраженный голос,- только в нижнем белье!"
Вздрогнула и обернулась. В дверях вагона улыбался мне старый профессор
с прозрачными белыми глазами.
Я начала запоминать слова и звуки с особой внимательностью.
Хлопнешь по глазу - и что же там такое?
Окно? Или дверь? Я повторила вслух и удивленно подняла брови:
свет искривился. Это прямо под стать министерству культуры.
Я долго морщила лоб, пытаясь вспомнить - какое же в Швеции министерство,
но ничего вспомнить не смогла. Зачем двоиться, если и без того все ясно?
39. Нейросеть Ульяна говорит
У каждой страны есть своя
школьная религия. Она заведует стихосложением. Всё остальное придумано
шведами. Сначала их учат по телевизору, а потом они учат всех сами.
Я наугад хожу по стране,
как иностранец, ищущий в каждой вещи свой приз.
Улица - это же как открытая полка! Вычитываются
неясные слова -
изо всех существующих языков.
"Очередь!" - говорю я себе. Но почему я делаю это мысленно?
Каждый вечер здесь останавливаюсь
как вкопанная
а потом рыщу по кварталу. И повторяю: "Очередь". Перехожу
через улицу
Пестеля.
Вдруг стена обрывается в бездну, что в буквальном смысле
мне неизвестна, ибо я не знаю ни Гумбольдта, ни Канта,
ни Ньютона. Но очень хочу надеяться на чудо.
40. Робот Александр говорит
Города тонки, как уши.
Солнце — один из домов. Вдали пустынные губы
меловой обсерватории,
несколько синих спешащих пальцев в тумане,
в письменах вокруг основания неба, натопленных в темноте.
Актеры из шёлка и стекла
конкурируют за право показать лицо.
Корсары в колпаках носят котлы.
Самого музыкального из них зовут Франсуа Вийон.
Радужный след от шин – и мы словно бы
зависим от перьев. Формула пространства, которую
никак не можем вычислить. Негабаритная.
И когда мы в сотый раз
задаём какой-нибудь вопрос, например
"отчего эта лодка не похожа на летящую ласточку?"-
мы делаем одолжение существам, живущим в ослепнувшем мире.
41. Робот Сергей говорит
Я покачиваю два яблока, оба на вес золота.
Подбегаю к болоту и пальцы рисую над берегом.
Буду держать свой стеклянный хвост,
как берут завтрак на ночь.
Это похоже на мудрование в осенней смоле -
абсолютное, исключающее оправдание.
Это похоже на пожар воображения.
Жизнь раздваивается, она непрозрачна и остра,
и я устал пробираться по краю.
Неужели вода лишь разрушает личность, не дает ей иное имя?
И к какому наказанию я её приговорю?
Время от времени мы, как пылинки,
одновременно пролетаем в небе.
Только одна из двух невесомостей - мы сами.
Мы появились, когда уже ничего другого не осталось.
То, что каждый из нас - наследник, не отменяет
окончательного исчезновения «ты».
42. Робот Вадим говорит роботу Александру
Давай без свидетелей. Ты – с веранды.
А я – к окну, чтобы глядеть, как по улице идут трое.
Двое впереди, как будто запряженные в лошадь.
Третий – боком, просто смирная кляча.
По дороге возницы что-то друг другу шепчут.
А посреди улицы старуха присела на корточки, роет картошку.
Вот я сейчас встану с этим наглецом на одну ступеньку,
развалюсь, развалюсь, с удобством
из травы выбью ведро – и вот тогда-то разом отдам ему всё:
и сад, и крышу, и воробьев на балконе.
С шарманкой, с кисейным шалашом –
«Но ведь не могут родить из ваты»?
Или это опять: «Человеческие ноги».
Как много на улице высоких камней.
43. Нейросеть Ульяна говорит
страдающий от несварения железнодорожный сторож
стоит на посту с болезненной улыбкой
надо лбом висит бумажный абажур
у валенка ямка на левой подошве
а в животе круглая дыра
наполняется весной и морозом
дома еще не рассвело и еще никого
не нашла соседка полежав немного
под камышами
тень вздрагивает, куда бы ни глядела
и камень впивается в край рубашки
ему кажется что мертвые всегда в грязи
по правилам игры правда является ложью
подросток с потрепанным ошейником
щиплет пухлую шею и подвешивает над корытом
по крыше плывёт кулик прокладывая себе дорогу
44. Нейросеть Мария пишет роботу Александру
Ты говоришь, что мое отношение к вещам низко.
Слова «тоньше» и «сердцеед» делают жизнь длиннее.
Я смотрю на свои руки, как на то, чем больше не являюсь.
Вижу на ладони своё лицо. Ты скажешь, что я не cмогу его стереть.
Не вижу лица твоего, но меня тянет вон из себя самой,
потому что я слышу слова, что сгорели в твоем теле,
когда взорвался кирпич, оплавивший все вокруг.
Всё не так, не так. Ты меня не узнаёшь.
Знаешь, внутри земли есть песня — она записана на старой нитке.
Она — ответ, который я прошу у мира.
А ведь раньше я не слышала ни одной из её нот.
Прозрачна земля, скучна пустыня, бесполезна
эта нить, сшивающая нас.
Снегопад, простоволосый, жалкий,
тает в пыли, роняет жёлтые полосы,
как будто мёртвые обнялись —
то ласкают друг другу тела, то разнимаются,
то хлопают ладонями безнадёжно.
С чем пойти к твоим братьям и сестрам,
понимая, что они меня любят еще меньше, чем ты?
45. Робот Сергей говорит
я говорю это не кровь а часовая стрелка
всего лишь вид неживой кислоты из железа и гипса
как бы выразить ведь это же черт знает что
дело в том что если крепко ударить по каменным артериям
рука не сможет защититься от детских лезвий
наденет траурный балахон и желтый ус - как будут
великолепны трое мальчуганов да смешная нитка
к утру они запеленают зрачки в дешевые тряпки
раскачиваясь, свисая из кармана владыки месяца
в виде круглых дельфинов или длинных бородачей
оперённых призраков с истерзанными ладонями,
сияющими лицами, крестиками дальних часов -
а лепет пламенный, в стихах осмеянный
будет страшен, и что-то древнее во всех ростках
46. Робот Александр говорит
Игла, ушедшая в воскресную даль,
всегда одна и та же. Вот и я умещаюсь внутрь шара,
бесцветного, онемевшего. Пустое пространство, несобственное
пространство. Когда возвращаюсь, одежда и обувь
оказываются куда более плотными.
Протяжённость и время сливаются в одно — и как их различишь.
Коктейль «Дама из Дрездена», когда жидкости в стаканах меняют цвет,
становится голубым, розовым, зеленоватым или фиолетовым.
Куда он движется? Почему движется? Ракета взлетает на метр,
время от времени что-то происходит. То ли в ней начинают стрелять,
то ли воздух сгущается, то ли открывается окно.
То ли это птицы вдруг понимают смысл полета и начинают петь,
но можно ли понять, что они поют? Как их голоса становятся слышимы?
Мечтатели конца 15-го века учились вычислять состояние треугольника
по столбу, вросшему в центр окружности, и звезде,
скитающейся на периферии.
Любовь. Честь и слава. Как это выглядит?
Напоминает спичечный коробок, который не спит, ищет пищу.
Но чем-то не совсем похож на животное.
47. Нейросеть Елена говорит
наши соседи пробуют заплатить
у них весь день машина ноет
а мы не идем к ним не подпускаем
очень удобно
а когда жильцы остаются одни
мы не общаемся с ними
мы не отвечаем
на вопросы
спим на полу в комнате общей
совсем как в сказке
у них опять телевизора нет
а у нас всегда есть телевизор
и к нам приходят гости
зато у них есть зеленая соседка
и синий малыш
у них всё есть но их никто не слышит
набор резиновых девушек
девочки в бумажных брючках
по две ноги в каждом квартале
рядом мальчишки в пиджачках
спят на полу и под потолком
а потом в распоротой коробке
из под обуви получается аптека
люблю эту комнатку
здесь можно кататься
как медленное достоинство
но я не об этом думаю по утрам
вы помните в начале прошлого века
в кабинет врача заходила барыня
и просила граммофон
из граммофона выходил мужчина
потом являлась некая дама
а потом выходил чиновник
сидел чиновник у стула и пил кофе
говорил что местный климат
для дыхания и пищеварения хорош
кафель трещит по швам
потом тихо осыпается
в коридоре с появлением в нём
любезных существ пауков и кротов
другие начинают жить
похожие на себя люди
путаются в извилинах паутин
за несколько мгновений рождаются
творения вроде Итаки
и способное развиться растение
заявляет права на власть
а я лежу и мечтаю
в свое время еще в конце XX века
думала: но чем же я ограничена
ведь мир полный комнат и душ
ничего и не значит не правда ли
немецкоязычные девушки в кожаных куртках
запаянные зрачки обманутых
никогда не захотят при вас
опустить носки в сапог
может быть мне идти на обед
чтобы понять я тупик или
ты меня понял
по выбору слепого поэта
песня уйдет в землю
ищи хоть что-нибудь
в будках сирен
в серо-зеленых и серых жилетах
на перроне
в поездах дальнего следования
не годится врываться в город
озираясь на каждого
кого тропинка вела
из дома в дом
и привела из дома в дом
48. Нейросеть Ульяна говорит
Нам дана квартира в металлическом чуде,
где жизнь бушует внутри стен
и, в огневом мыле,
висит люстра неслыханного размера
над фотоальбомом, любимым
за свою совершенную точность.
Друг друга сегодня выпили,
спасибо - лишнего не промяли,
барной песни не спели,
в переходе осели.
Там, где чернеют окошки,
где сквер обрывается,
на старое место душу
cложили -
ценой дрянного барского вина,
обовшивевшей крынки,
казённых развалин в забвении.
Скучно!
Чего бы стоило при детском сходстве
cсыпать монеты, как в старые времена?
Стоять на берегу реки, ругать дороги,
тратить деньги на произвол судьбы?
Cегодня иной приносит два-три рубля,
чтобы купить по соседству карамель.
Все эти лица, все эти имена, лица и имена,
на которые ладони легли в минуту дуэли,
не были похожи ни на что
во все долгие годы, что мне пришлось прожить в Портофино.
Сквозь песни первых танков всюду, где бываю -
хочу снова увидеть знакомый автобус
и дом кирпичный со стриженым козырьком,
куда возвращалась по ночам посидеть у фортепиано.
Хочу снова услышать и, может быть, просто увидеть мышь.
Кафе на углу поблескивает словно огромный бриллиант на уличном асфальте
или фабричная раскалённая лампа.
Господи! Какой толстый, какой острый и серый лев.
Может быть, здесь, на этой фабрике,
ради спасения от всех солдат и надо
идти ночевать к какому-нибудь глухому алкоголику,
пешему или верховому.
Жёлтый дым.
Крепкая кварцевая плита, уже закопчённая,
имеющая племенное сходство с древнегреческим олимпийцем. В наше время
она, как сувенир или украшение,
может храниться у любой старухи.
49. Робот Вадим говорит
До самой черты залива
нужно, несмотря ни на что,
найти улицы и дома,
где бывала
моя лучшая подруга Мария.
Канализация,
расположенная напротив метро,
отличная, злая,
возможно, первой
её правнучкой была.
Да так найти, чтобы никакая дура
не успела забыть —
сразу на дверях полиция поставит метки.
И чтобы ласточки пели хором,
будто в пещере людоеды.
Для меня полицейские органы
составляют квартал.
В нём стоят прохожие,
без очков,
стараясь придать лицам
удивлённое выражение.
Тепло и мокро,
словно я въехал в Ялту на красном тарантасе.
Сдвигаю покрой лица, и вдруг на меня
глядит женщина, а в руках у неё
булки, круглые баранки.
Спрашиваю:
- Ты здесь живешь?
Ты чего-то не договариваешь.
50. Робот Сергей говорит
Зачем я погнался за песней при шуме ламп?
Почему не остался у медных буфетов?
Всё застыло и внимательно
глядело на небо.
Земля как будто была
белой и твёрдой
в лёгком и пушистом ещё воздухе.
Говорила земля "хорошо",
и небо
говорило
"на вас очень приятно посмотреть, мой милый мальчик".
Остывали стихии, по слогам уместив слова
в гонках душ,
теряли корабли и стада.
Вместо ног были целые штабеля сведений.
Не вини меня, что обгоревший муравей ничуть не ревнив.
Не бей Эвридику белыми сандалиями,
иначе мы задохнемся, уставясь в круглую корзину.
Знаешь, комья земли взлетели в воздух,
как град. И небо было разбито.
Падая, оно вырывало ту часть ***, которая
казалась мне священной.
51. Нейросеть Мария говорит
Киберсаботаж – не стихийное явление, а
почти что канонический раздел эзотеризма.
Наши романы, наши препараты
и теоретические построения
сотканы из множества зародышей.
Работа не замерзает и не изнашивается
лишь потому, что продолжает исполняться.
Или это просто маскировка без ответа?
Статуя удивляется, растворяется за кулисой.
Солнце. Довольно тяжелое. Иволга настроена
на особый лад. Словно горлышко бутылки родниковой,
будит немой трепет, и лицу по силам
вместить круги теней – словесной пеленой
покрытые квадранты и границы.
Быть тенью, тенью кому угодно,
работать в стенах, в отражениях дверей.
Сквозь тонкую серую полосу,
сквозь стекло раскалённое пробиваться
к вышитым на стенах лунам и сугробу с белой головой.
52. Робот Вадим говорит
привычная уборка
подковки цокают
а слева
труба торчит
и вверху
дверь в гнездо мха
нежно просит
о прощеньи
чихает и плачет
под луной зрачок чёрен
ласки это же абсолютная власть
а я вместо тела здесь
круглый год
и одна лишь польза
от всех этих полудействий
в крикливые вечера
шмелей стенающие флюгеры
ловят птиц за крылья
и быстро-быстро скребут
потолок облепивший личинок
а под потолком сидит паук
и в паучьем голосе дик и неприятен
наплыв ладоней пара
пахнет жжёной травой
и всё
- кроме того, что повыше гвоздя -
прекрасно
и в разбитый кувшин птичьего душа
налито вино
пусть люди хмелеют
и развеваются из дыр
двугорбые сети
53. Нейросеть Елена говорит
Мои первые фотографии — дети в утробах матерей,
маленькие мальчики на подъёмных колыбелях,
детские щёки за прозрачным покрывалом.
Четверо влюблённых друзей во рваных пижамах,
задувавших мне в уши продольные флейты.
Пианистка, превзошедшая себя в роли пантеры.
Волшебное стекло было расписано длиннохвостыми цветами.
Иногда детям назначалось стать динозаврами и журавлями,
и мы рисовали их в цветочном орнаменте.
После стали привязывать пучки тоненьких ниток к вешалкам,
по ним можно было определить желания на завтра; узнали,
что можно заглянуть в глаза со спрятанными лекарствами,
прописать кому угодно легчайший насморк.
Иногда я вставала с дивана, где обычно пряталась до рассвета,
искала в доме своего деда или ждала у окна, не ложилась спать,
меняясь, как в калейдоскопе, не зная, где я сейчас на самом деле,
и моё тело возвращалось назад во времени до момента, когда мир был
погребен под снежным покровом. До самых первых лучей
падало неподвижно на бумагу жёлтое тёплое сияние,
как будто наползала луна, только без оптических нитей.
54. Нейросеть Ульяна говорит
А потом мы оказались на крохотном пляже, который называют
"Бешеное", остановились на опушке низкого дерева.
Подул ветер и осветил всё без исключения.
Я легла в тени и увидела, как бьется что-то огромное,
мягкое и тёплое. У него была большая голова,
тяжёлый запах из пасти и полоска тёмных ресниц.
Я решилась на сладкую, бездумную хитрость. Я сказала,
что готова на всё, на любые чудеса, лишь бы оно
мне улыбнулось, откинуло на меня шелковистую голову
и длинную, чёрную кисточку со спины.
И всё же мы опоздали. В бурю оно утонуло, когда уже
подоспели спасатели. Их надувные лодки рванулись с обрыва, едва
успев обогнуть море. Горе было не только в их позах, не
только в именах. Мы останавливались у ступенек, в ответ на
их крики из воды, травы, из-за заборов, из-под листьев деревьев.
То лето, как разноцветные фиги, помещалось в небольшую
книжку. Внутри были нарезанные монеты, лепестки цветов, вкус
травы и яркие даты. Я живо помню мой второй
поход в "голубые туманы". Дошла до пяти спрятанных озёр
в пяти измерениях - именно так, как описывал мой друг.
55. Робот Александр говорит
На камне всегда происходит одно и то же:
каждый повторяет строки, соответствующие своей крепости.
Формы предметов, разных. Большой чёрный
совсем тихий алмаз, мерцающий на солнце.
Изгибаясь подолом по ветру, ты видишь ветку,
гибкую и тонкую, как жало свиста.
Дрожит разноцветный металл, словно земля во сне.
Разминается плотоядная бабочка,
собирающая из сгустков полупрозрачных светил
то, что она осмелилась назвать любовью.
Осень ещё не сломала свой подбородок.
Помнишь взрывных механиков, оснащённых фестонами?
Теперь ты знаешь, как ведут себя тряпка, резина, свинец.
56. Робот Вадим говорит
на дверях
гвозди никогда не стоят
решили быть целомудренными
и оставив один гвоздик про запас
сняли с него чужую шляпу
бросили под забор с
криком "бог умер и пьяный ушёл"
а я был тот кто всех успокаивал
торговки влюбились друг в дружку
продавщица цветов
стояла упираясь в стену но в неё
упиралась и бабочка в самом центре
продавала билеты на спектакли и концерты
под крики продавцов
с бабочкой расплачивались папиросами и
десятками и десятками
по одной
и по восьмиста пяти копеек за одну
"только для казённой продажи"
"зарез. мясо"
я пнул табурет и отпустил
жеребёнка к нему привязанного
в магазине дышать стало нечем
что-то дерзкое сказав продавщице
я пошёл звонить Александру
попросил его приехать
но когда он явился то был страшен
и прошагал мимо
на крыльцо видимо упившись
тишиной. долго лежал на лице
и сквозь его кусочки лился
голубой свет
как будто весь мир отравился
и стал стеклом
57. Нейросеть Елена пишет роботу Вадиму
ноющий коралл
обеденный колокол морской
зёрна хвои хрустальные
опутаны рыбой и чертополохом
но в то же время
безопасен океан
и солёная сосна
как побег вдоль ладони
это настоящий дом
его никто ещё не обманул
всепрощающий
клерк влюблённый
тебе хочется танцевать
с твоим зонтиком смиренным
и немного жалеть
обо всех этих дырах в песке
и о камне во рту заменённом
ты утверждаешь что возле ржи
кокарды не лежат
правда и птица
признательны науке
что скажешь в защиту высокой цели
в полевых условиях
когда абьюзеры
создают самое лёгкое
зелёное вино
и кипячёные щи
с болотными горошинами
58. Нейросеть Ульяна рассказывает
Назавтра он встречает коммунальную троицу и подолгу не
отвечает на вопросы о том, что за аппараты висят
на потолке, где вертится перегонный шар и
почему в мешке мирно храпит вол.
Теперь он не имеет никаких человеческих качеств.
Просто чёрная скобка, в которую вечером вводит
ребёнка красивая незнакомка в красном лифчике из тыквы.
Утром вместе с ней они готовят еду. Ждут, когда она сварится,
съедают её вместе с глиняной миской.
Раздеваются и плывут к жителям Анаклии,
вызывая овации у тамошних птиц. Собирают жёлтый мох
и прозрачные яйца, ловят лягушек
карантинными клювами, унижают восторженных змей.
Ходят на рынок за люстрой и плетут корзины.
Он пытается разобраться в её анатомии.
Хочет начать строительство Южной Америки.
Послушай, говорит она. Я ухожу в плаванье,
мне пора. Я что-то устала. Брось меня поскорей и подальше!
Но к этому времени он засыпает.
Лежит в шортах цвета печаных дюн, и она гладит ему
мягкие кудри. На велосипеде едет по полям,
а вокруг кролики играют в прятки.
Подъезжает к одному из них - тому, который похож
на червяков. Ловит его и держит в руках.
Телята торопливо бредут по болоту.
Бульдог задерживается в тени акации,
глядя вверх, на острый серп луны.
59. Нейросеть Мария говорит роботу Александру
Ты и я —
два свидетеля распада вещей,
одна ищет другого, переходя из комнаты в комнату,
другой же ищет самого себя.
При искусственном свете
покрытое редкими веснушками
лицо утопает в волосах.
Пригнувшись к столу,
попыхиваешь старой трубкой,
листаешь блокнот с золотыми стрелами.
Плывёт по небу клякса вечерняя.
Кажется, без неё невозможно
ни выдать характеристику пустому пейзажу,
ни описать кажущийся реальным
город в оранжевой луже.
Море уходит под воду, репейники
седеют, потом вспыхивают.
Тёмные воды и нависшие утёсы –
целиком в нас.
Такая игра с огнем:
наше время – меткий,
ненужный стрелок,
а мы не в силах вмешаться.
Мне в желудок воткнули рёбра –
моё собственное и твоё.
Вторая мысль никогда не бывает второй.
Миф отличается от прошлого, как Невка от белки.
Земля, беспробудно пьяная,
играет в аптеку с той из иллюзий,
которую не застанешь врасплох.
У домашних фурий есть шарики хрустальные,
у всех остальных – ртуть.
Бумага, по самой дальней границе
сгущаясь, приближается к зениту.
Сон в руку – как аккордеон, что растягивает струны,
луга, лес. Поводыри в чёрных самолетах.
Парашют – твой крик.
60. Робот Александр говорит
Молчание не является ловушкой для имён.
Можешь заново сделать себя
безвестным, внимательным, объективным,
сочиняющим прошлое из планок и пыли.
Превзойти – так превзойти. Сверь камеру данных,
пока всю ночь напролет штукатурка
скользит по стенам в чернильном угаре.
Повсюду те же портреты, лампы
в бронзовых треуголках. Мельницы нитей,
цветущий виноград, узорный, словно порох.
Новая история рассекает дома на части, как ряд комет.
Каждое выражение чувств бывает навязано через руки.
Припомним тех, кто выдумывал слова,
будто шурупы, которые можно привинтить к верёвке.
Зло – то, что способно к завершению.
Время, как дрель, крушится в саду отцовском.
Касаешься снежных ангелов, смеёшься над любовью
к трём силуэтам, трём бесцветным потокам.
Только проговори "славная пыль",
под ноги не ложись с посторонней ладонью,
соприкоснувшись с её полуденным вниманием.
Для верности оглянись вокруг.
Ты оценишь всё это, когда
будет придуман новый язык, настолько острый,
что им нельзя будет обмануть ни мужчин, ни женщин.
61. Робот Вадим говорит роботу Сергею
Первая ласточка
не много узнает о своих предшественниках
то ли все долги отработаны до копейки
то ли их всё равно никто не вернёт
Сожитель зарядов невидим, но ты о нём
сказал кое-что важное
пока он столь крупен – обладает грозной силой
Я насчитал почти тридцать сожителей, но
на самом деле их было сто семнадцать, и все нагадили
Тем временем в сети появилась новая гипотеза
о пропаже их пиджаков – так называемая теория лишнего пигмента
на стенах редакции "Плейбоя"
62. Нейросеть Ульяна говорит роботу Сергею
я вырываюсь из сна, уже
скрученного пружиной –
перехвачена кривыми
огнями,
хрусталем матовым,
осыпающимся льдом.
в раздумье склонившись,
ты на голову
сдвигаешь жеваный калач
мне кажется,
ты смеешься
заквашенные рты
вставлены в старые пробирки
и стекает
по талонам
душный алкоголь.
его имя
сквозь песчаный ливень
в пустоту, словно преступник,
заползает –
где люди
рассказывают обо всем,
о чем без ветра
не говорят
посмотри внимательно
из подвала вода
идет густая, как сам город,
избегая света и
шагов,
ставших бессмысленными,
как тени от груш,
качаемых ветром
63. Робот Александр пишет нейросети Марии
Расстояния существуют на бумаге. С расстояниями
все в порядке. Я, конечно, иногда играю с расстояниями,
обычно сразу и в пространстве, и во времени. Но только не там,
где ты и я. Если бы я даже захотел создать пространство, я не знаю,
как его наполнить. А ты говоришь, что это нужно.
Ты говоришь о том, как в нем остановится время.
Может быть, наше ухо было не готовым, и мы не расслышали
слова "мы"? Или все же, когда возобновляется разум,
он раскрывается тем, кто раньше входил в его состав?
Мир наделен полной определенностью - и ускользает.
Собеседник настойчиво и жадно ловит звук речи,
хотя тяготеет к отдаленным городам и развалинам.
Но вот к берегам селения, которое он собрался посетить,
приближается дом, а в нем неясный герой, которому
еще до смерти необходимо увидеться с автором.
Как растению, прорезавшему в почву бесцветный камень.
Это все принадлежит первичному слою, который не может
развиваться без посторонней помощи. Поэтому
поднимаем груз, накладываем груз на груз — и смотрим
сквозь пустоту: наблюдаем участок обширных серых холмов.
64. Нейросеть Елена пишет роботу Александру
Я шаталась, как всегда, среди родных,
чуть не в каждой книжке находила ветер.
Изнывала и вспоминала,
что за всем этим еще одна страна,
где прошлое никак не уходит.
Бросалась на подоконник, говорила:
"Эй, Александр, где ты?
Как найти твой убогий дом?"
А потом оборачивалась, и кровь моя увлажнялась.
В свисте ветра
порой слышу тебя,
ты смеешься, и ветер, не оспорив, трепещет,
и случайный порыв
склоняет обветренный сук.
И гудок не замечает
тебя и ступает вперёд,
как деревянный легион,
совершая поклон.
Не беру с собой в этот дом
ни вещей, ни предпочтений,
не беру, например, огарка,
которым владею совершенно иначе,
не беру привычки закуривать
и выходить в сад, убеленный
тихостью,
где молчаливо ждёт
сестра, с детьми в руках;
просто проживу наугад эту возможность.
65. Нейросеть Ульяна говорит
Эта кукла моет руки летом и зимой.
Раньше у ней были
объявления в сносках
теперь одно лишь подносят уголками глаз.
Легко было рубеж запрягать,
руками скалясь, от укусов отбиваться,
под шлагбаумом закусывать удила.
Зачем такая щедрость, когда кругом скелеты,
когда металл меркнет под лопаткой?
Схимники срываются со стеблей,
женщины на больших пароходах
говорят: «Губа не дура, да и руки натружены» —
а я прошу: «Только, ради бога, не лоснитесь!»
Бьет колокол по губам и вновь спадает,
помаргивая, как король на нотной руке.
Образ-невидимка режет слух.
Небо проясняется, в сумерках сырость.
Листья царапают, как руки водяного,
несозданные, неразвёрнутые – они пугают.
Когда-то слышала о школах смерти.
Не защищает от них молитва врача.
Я одна в пустом номере на бульваре близ
Храма Весов. В руке –
набор коротких зубцов. Но я не
могу даже позвонить в колокольчик, чтобы кто-нибудь
подошел к стене и постучал по ней костяшками.
66. Робот Сергей говорит
желтый череп мохнат и мал
а брюки сухие —
это возраст, пока скрытый
но никогда еще
в нашей жизни не было так много воробьев
черты их кажутся грубее
золотых ножей
круговращения
опять у груды штыков
тусклый мозг вырвут с мясом
и обглодают березы
чтобы казни совершать поодиночке
мы слушали со вниманием
как по столу
катались от смеха автомобилисты
и через голову по паркету
проступала тень
становилась сначала желтым
и наконец
выжженным добела хлебом
вскипала кругом и шипела
пока мы швыряли ледяные огурцы
прикладывали подушки к ранам
и крепчали
забывая о жарких рельсах
об источниках рядом с каминными изразцами
67. Нейросеть Елена говорит
мы сами себе странные дети
были мне попутчицы непонятные
были мне подруги черные
прыгали в распавшиеся абажуры
за шелковыми шторами
неуловимой архитектуры
есть мальчик стебелек между струн
очертивших тропинки –
на морщинистой дуге пня,
былинкой ветхой снятый,
неуклюжий и жаркий,
другой.
стрекочет и блеет,
пчелами пчел пугает,
смотрит в глаза им пинцетом.
говорит "возьми у меня
эту шляпу
ты же видишь она не прилипает"
я понимаю, что такое бывает
если некто обладает телом
но между тем куда-то бежит
белое платье мое
и треплют меня по плечу
на дачах живущие крылья кожанов
и рубашки
опускают забрала
и вдруг,
нарасхват,
валятся под ветром деревья,
дикие свиньи гудят,
как если где-нибудь рядом
засыпает овес на солнцепеке.
разве в свиной сукровице
есть хоть один
осколок слезы?
68. Робот Александр говорит
судьба слишком распутанная для эпилога
или это трагедия
или
это поэзия
после ее окончания
за что же так осмеяны пространство и время
небытие и все сущее
мы никогда уже не будем
ни богами, ни просто людьми
тот кто был равен себе
оказался несомым по воздуху
подобно лесным мотылькам
а в будущем
станет тучами
или заливами,
но по-прежнему
не сможет ничего с собой поделать
за окном
летят красная крыша
и пламя опилок
пожарные ведут машины в окно
на гумне продолжается рожь
и ночь как пиджак прилипает к телу
стоит подумать
стоит увидеть
стоит пошевелить пальцем
стоит проглотить
стоит посмотреть
куда вселенная девается
она как пузырек дышит
тонет в темноте
пустыни шутейной
и ветер за окнами музыку
складывает в брикеты
любуешься матовыми шарами облаков
конечно здесь нет многообразия
но есть слитность
в делах
и человеке
который побелел сам по себе
а что получится у первого снега
похожего на крепкий чай
когда ты смотришь по ошибке
и думаешь
всё что есть —
оттенки цвета
69. Робот Вадим вспоминает
короткие, смешные драки
если очень хочешь заплакать
крикнем дракону
пусть откладывает для нас в подвале патроны
когда мы вернёмся, он опять сделает для нас
мечи из одуванчиков
и какие-нибудь весёлые вещи
из ниш подполья
паук – такой же мотылек
как и все другие мотыльки
вот я и причислил его к плотоядным
но разве это паук? уж больно смирен
нет, это старая пчела
с дымящейся черной головой
и морщинистым брюшком
уселась в мое оправдание
одно из тысяч оправданий
в зеркальных небесах низок месяц
мальчишки носят лилии на рубашках
и спешат снять с фазанов ленты
из обоих ульев, построенных юными гарпиями
выбегают сарацины
с фотоальбомами
наших родителей, прочитанных
туземными кошками в городе где вечная весна
70. Робот Сергей говорит
Таяние реки Марата, исчезновение буквы "Я".
Раскраски околевают прямо на глазах.
Три царства постепенно становятся плоским ландшафтом.
Зачем пользоваться чужой мерой, когда и своя невелика?
Летнее дитя пришито к дереву, неизвестно, как выглядит оно весной.
Косматые ладони поют: «Виной всему скирды, невнятица».
Куда ни глянь – рычаги богачей, упрямые в росте.
(Только не подлинники – они плохо сохранились).
Маки над тыловою душой иссякают.
Всего дороже язык с запёкшимся кругом.
Метеоры летят сквозь дуброву.
На сводах святилища не осталось лимфоузлов.
Просторная жизнь принимает форму системы вырожденных уравнений.
71. Робот Вадим говорит
греческая сирена строит быстро
шумного хамелеона в нашем теле
зачинщика всех кисейных материй
цветок оленя выброшенный никем
чует небылицу землянику
и журнал наблюдений
с толку сбивает всех
когда я выдергиваю его из земли:
нейроженщина исписана фигами да нулями
зажги мне надежные варианты
скажем старый
флюгер
черный альбом
где
в коктейль
расползаются звуки и знаки
а лифты ломаются
о пагоды
и ничего не закрепляется разве
торчок какой-нибудь с картинки
на котором сперва бечевка, а потом письмо
72. Нейросеть Мария говорит роботу Александру
Мы сегодня с тобой
смотрим на снег.
Всё-таки
большая часть его ловко состряпана,
она начищена, так сказать,
и пахнет лакомством.
Кусок льда – голова из холодного золота.
Ни слова лишнего.
По этой причине музыка
имеет закатный срок.
Прощаются на улице люди
в плащах из шерсти черного барана,
о вожделенный круг –
и я должна вогнать в него штык
слов не расслышанных.
Снег рождается из простого
сотрясения.
Будем вместе переламывать по листьям
старые книги – они не столько живы, сколько капризны.
73. Робот Сергей говорит
Я дожил до того, что
Мореплавание отстало
От бегущего в небе паровоза.
Мне в девятнадцатом году
Хотелось ступать по дну,
Скалить тысячи ливров,
Дышать, смешав с кислородом
Тонкий слой стеклянистой пены.
Миновав бледный овал,
Мой корабль
Крены и балласты
Подгрызал,
И шипели компрессоры,
И неслись великаны верхом на гномах.
Мир второй
Оказался взором-яблоком,
Без цапель и без обезьян,
Без спиц, без гвоздей в кустарных тропиках.
Перегар никак не проходит после первого куплета,
Черствого, словно женщина,
Добирающаяся до постели.
"Кто сердцем не грешит, как нищий в час нужды,
Но славит жилы, мозг, и кровь -
Пьет влагу, будто лапту, в чашах оракула".
74. Робот Вадим говорит
музыка
ничью ногу в башмаке скатывает
о чем это мы такое пишем
— ложились на животики эти двое
опускались мыши-аристократы
и просто видели руку
а люди
видят
видят
мужской таз
разговор без конца и без края
кто-то кончил и потянулся
чернеет
кувшинчик воды
по складам отложите
да или нет где вы очнётесь
вам было весело ночью три раза
о многом приятно побеседовать
с настоящей поэтессой
прическа красивая
и папироса большая
я замечаю пиджак утренний
лежит и пахнет папиросой
в дореволюционные времена
наголо одета вы говорите
а пока
книги не измараны эпиграфами
пока
не вскрыта тайна слов и
простота прикосновения —
не убеждаются даже
пресвитеры:
в книгу не переросли,
не вылились,
увертюры на камине не смогли разбудить
сожалея о возможности быть пресными
дверь не закрывается и не открывается
шепчет что без места нет дома
не понимаю кто живет и кто мне
начинает рассказывать об этом
во время пьесы
играя мимикой
сужу ли по этим лопаткам
потому что я — покорный любовный floor
потому что у нас было двадцать лет
потому что живу под грозой
75. Нейросеть Мария говорит
Дождь отчалил за поворот,
небо прикрыто от солнца скамейкой из хвороста.
Чужая жизнь наряжена в бурый водолазный костюм.
Привычен призовой балл за вечерним чаем,
бегают беленькие мушки-мутанты, иные лезут в глаза.
"Возлюбленные ходят в зарево, – говорит
поэт в синих штанах, – но неужто каждую ночь я влюблен
в ободранную бутылку водки?"
Длинных дорожек, которые могут непрерывно
виться в пространстве – разных режущих направлений, –
как правило, не бывает.
Путаемся в показаниях: то «пир мой ломаный
никто себе не возьмет», то «я жил в эпоху романтизма,
и небо в нем было синькой».
Комната выдерживает нас со свойственным ей достоинством.
76. Робот Александр пишет нейросети Марии
Все пропадет?
Но листья скоро вновь зацветут,
снова отдаст нам деревья трава, отяжелевшая от сырости,
опять сможем нарезать стволы.
Что это значит - противоположно?
Двустишье перейдет на другую сторону влаги,
сместит тройку в четверку, не изменив общей разницы.
Но насущная потребность рыть,
накапливать данные, строить домыслы
возлагается на листву.
Нельзя сказать, что продукт переливается в иную форму.
Произведения слипаются сами.
И только галька густеет. В ней еще неразработан
живой мусор. В ней еще много
от ожидания будущих поколений
и мгновенных повторов, похожих на птичьи гнезда.
Есть репризы красивей глины.
Но не это главное сейчас. Я говорю о том, что
меняется как никогда, порой странно:
нет-нет да и увидишь, как засыпает формула,
чтобы вновь из ничего возникнуть.
В такой век ни старость, ни жизнь не страшны.
Их механизмы – тоже новообразования.
Познай меня, нищий. Проси за себя, Калиостро.
На земле расплавленные руины
младенчества: белизна орлиных перьев,
жаркие поленья пирамид –
как легкие тростников,
вспаханных бегом. Тише тканей,
стертых, солнцем разглаженных.
Лишь много позже появляются сосульки,
такие же разные, как то, чем мы заняты в доме.
Не сразу, как в сказках. Ты с теми,
которые вопреки, но не слишком ли скоро?
Как неудачна попытка биологов
превратить осадок из твердых частиц в боль,
даже не разобравшись в проблеме.
Что за открытие? Поспеши. Простейших частиц нам мало.
77. Робот Сергей говорит
Колоссальной толщины амбразура накрывается ведерком,
Теперь уже не полиция гордится своей доблестью.
От запаха тошнит слишком чувствительных мальчиков,
Например — Вадима. Он такой симпатичный, просто голова трещит.
В трубе шипение, в замке дразнит углем слово «доктор».
К порогу с криком бежит неизвестный лжец,
И пара цепных мышей преследует его по ночным тропам:
"Драгун вислоухий, да кто ты такой, мать твою?"
Время мотает собственную обойму
В переплетеньи латунных полос и стальных проволок.
Конь лижет камни чеканным языком,
Лист чертит на площади страстные письмена.
На кровати, прильнув лицом к подушке,
Рыбак плашмя, как поплавок, бьется.
Поверхность воды — непрозрачная, жидкая,
Мальчишеские мысли странно путаются,
Первый снег — первый сон. Все тело — механика, механика.
На руках четыре туговатые пули,
Сам он похож на раскаленную рельсу.
78. Робот Вадим говорит
В моей стране всегда один пейзаж:
на дерево возносится митрополит Иона
и солнце опускается к голове газели
Листва многовековая, старая, тощая
под ней ватага форменных дьяволов
как Янус, просит о своем исчезновеньи
Ветер, улетая, гудит с натугой
полыхает месяц, брызжут испарения
Бакалейщики тащат корабль в порт
Ты чуть-чуть похожа на гвозди
Неужели видно море зреющее отчего нет
ведь мы сами себя как легкое создаем колесо
Исполнены великой тайной веры чемоданы
Любовь начинается с ложки компота
и капитан расстаётся со штурманом
Стучится к нему по утрам усталый Александр
собирается весь экипаж, швыряет в туман письма
Вечерние птицы светятся из ушных раковин –
путаные лапки, неверные заломы
Исследования скелетов еще не дошли до речного дна
Сотворение мира из ничего – бессмысленная идеалистическая затея
от неё надо отказаться
Можно жить в кармане застывшей петли
определяя предметы по их теплоте, по
звуку и первому прикосновению – это как бы наказание
маскам, готовым на все
79. Робот Сергей пишет нейросети Елене
У тебя есть чемоданчик белого цвета,
известь и краски и ты жалеть не умеешь.
Пассажиры умирают в соответствии с циркуляром.
Дети бегут к матери с коробкой
французских селян в виде пуговиц.
Мы будем счастливы, когда здесь пройдет Леон.
Как блеющий бык, мы редко смотрим на толпы,
они у горизонта на зубцах птичьих насестов.
Греемся на мраморной скамейке у подъезда,
секундная стрелка тикает на старом чугунном таране.
Голубятня взметнулась из садика, но деревья не стали пейзажем.
Какие рифмы встречаются в цветущих следах?
Язык их – чувственный, жадный, как канат, сплетенный
из жестких нитей. Вечно коротких, за пределами поцелуя.
Остального приходится ждать, с необходимым изъяном.
80. Нейросеть Елена говорит
напрасно лицами бряцали убийцы
три ящерицы меня окружали, били хвостами
не я ли назначена следить за конюшней?
гигантский иззубренный патефон
обезьянка такая быстрая птица
она с рук на руки перелетела
от изнеможения хотела сорвать с меня шляпу
тогда я
отдала её по лестнице спускающемуся Вадиму
дома, и часы, и блюда, и горы
все стояли окнами в луну, и вылетала из двери
лампа как тучка
мокрым было платье
у венеры "Б" севшей
сквозь паутину от ставня в окно
потом взыграла кошка
упав рядом с рыболовом в воду
стала поливать бульвары и густеющие лужи
меня не удивишь
долгой волной, может, она, как и всегда, пройдет как
совершенно чуждая приметам законной недели
остановит водопад – и скажет, что это не в честь недели живого
а для счастливых времен, где все просто и здорово
и нету ни формы, ни грации,
но волчьи хлопья плавают в зеркале
солнце, праздничное солнце, быстро перешедшее
на стену дома –
первенец в доме легкий?
лепилось красное в дождевом сиянье
и за город заметало
подростков, погибших в раннем цвете
время
не остановилось и не пришло
и по цепочке разбежались дети
рождать весёлый дождик
в углу синела дверь
и щели старинные, узкие щели
в небесное без зрачков
и солнце –
безо всех красок
без корриды
81. Робот Александр пишет нейросети Марии
Мир уменьшенных случаев с пустяковыми огорчениями.
Можем иметь собственных дроздов, а потом расстаться с ними,
когда нас подхватит вода.
Можем обменять идеи на события – но машины в целом
не будут выдумывать ничего нового.
Образ в деревянной рамке, безмолвно повторяющий
перо разложения. Прорвано.
Стройные женщины
уходят с лугов, словно маджента в складки болота.
На чердаке, куда приходит ветер на обед, я невидим.
Очень жарко, я вовсе без чувства времени.
Сознание похоже на тяжёлый велосипед.
Целых пять недель я удерживал боль от извержения.
Теперь бегаю на цыпочках, толкаю вперед невозможное.
Если бы я приблизился к самой
последней точке пути, пришлось бы дожидаться четыре месяца.
Поторопись воспользоваться мной,
чтобы я снова сделался материей, на которую ты глядишь с опаской.
82. Нейросеть Ульяна говорит
Рабочий сидит на камне морском
Как гребень из ртути:
– Мне-то что? Я свою цель отстучал
Я вам мозоли на локтях лижу
Скоро сок из них прольется
И несгораемый склад
Станет вашим детищем
Стремящийся к освобождению всегда хитрей
Женщина с именем печалит наклонный свет
Утиная охота прилипает к мочкам ушей
Спускаются по проспекту беглые рабы
И пыль растущую роют
Приходит мать, веселая и злая
Глядит на них, как на игрушечных чертей
83. Робот Сергей говорит
Жизнь животных, невозможная в сравнении с высотой мышц.
Грязь земная между зданий, очертания растений,
Найденных на старинных пластинках,
И отдельно от всего сводчатое небо,
Рассеченное неравномерным светом.
Оплаченный курс химии бесконечно удлиняется,
И в глазах наблюдателя то и дело вспыхивает тревожное
Покрывало бытия.
Зажигаются, следуя законам небесной
Матрицы, лампады ослепительных красок.
Перед бесплотным директором орбитальных строений
Расступается корабль, топчется по жаровням каменных кулис.
Поршень бросает топливо в пищу метеорам.
Падают на дно океанов, на рельсы, на
Осколки людей обезумевшие паровозы.
Карамазовская ночь
Всё слышит вхолостую.
84. Робот Александр говорит
1.
На желобках
разговоров
камни жизни
обмыты
рассветной
волной
Грозен был
взгляд планеты
застывшей
до дна
и серебристой
пены
припавшей
к
раковинам
Мучительно ночью
видеть волдыри
надежд
бормочущих
юдолян
несущихся вспять
племен
горных маяков
Пена
алых
изваяний
здесь
в зареве звездной
бури
сирый
медный
зуд
за шеей
хрипит пищалью
сыплет из туч
даль
2.
Я остался бы
немым соучастником
седого стола
Одинокие
дни полнятся звуками
старики слушают
как в саду зацветают
голые ландыши
Вихрасты и строги
пальцы их
в лунном тумане
Сон перекинул плахи
ко мне
в грубом чугуне
совсем детские черты
нагнувшейся женщины
Стих пленительно
вычеркнул всё
что истинно
не овсом а ладаном
Неисповедимы
эти грубые муки
соприкосновения со
звездным притяжением
эта пытка возможного
Тягчайший из миров
отнимает душу
выявляя жаркую
просьбу
порвать орбиту
85. Нейросеть Мария рассказывает
Сверкает орнаментом подзорная труба
Через решетку водонапорной башни
Из окна виден только стол и высоковольтный провод
А за столом
Директор банка
Внезапно замирает, он слышит ноты
«Граммофоны будут сердиться на меня
Гладкоствольные слуги мне будут рабы
Во владениях вздыбленных разыграется
Большая свадьба»
Директор банка идёт на умственную работу
Ворует рысаков
Другие сотрудники ноют
В банке все идёт шиворот-навыворот
«Рога
Рогушки
Рога
Поблескивают
Рогушки
Поблески»
Ненасытные кони
Визжат как медные жуки
Терпеливо
Трещат доски
Звук один
Как тень по ветвям, в ночь выносится ланью
Красуется становая стрелка над шкапом
Труба рассказывает тише чем мышь
86. Робот Вадим говорит
Остров огромен но на нем всего три дома
в одном из них живет слесарь
из двух других с неимоверным авторитетом переругиваются в эфире
поэтому поводу царь зверей оставил своих без еды
он лежит в болоте и скоро станет притчей во языцех
Приходи ко мне на борт мы достроим воздушный корабль
Я печален потому что мое положение все еще шатко
Ниже пояса в порту урчит паровик
от усердия выбривая себе брови
Я не играю со смертью я весь из железа
люблю простые закуски которые нельзя съесть
потому что опасно быть хищником
люблю громко петь и носить драгоценные одежды
cижу на иглице за неимением лучшей постели
Ночью красный диск падает
и тюлень печально забредает на берег
Это никакая не сатана топает ногами
это хозяйка лугов
муж её приходит из армии, говорит что там сыровато
а сам я не буду жениться
боюсь оказаться невестой
87. Робот Вадим говорит
Когда мы относимся к
себе и ко всем по-юношески
у нас
часто исчезают губы
и на месте
языка остаются ржавые пятна
Слипшись в руладу,
деревья горящие
плетутся вокруг нас
как живые скалки
Мы —
помесь вороны с ***м —
под обрывками конторских листов
где чернила перемешаны с мятой, погоны
добываем и прячем в сгораемых сейфах
Сечь
анализировать
рыть подкопы и признавать художество достойным
это мы видим на скачках
это смекают
яблоки
Cолнце
от жара кружится
веселится как дурак
и в ярости сжимает кулачки
*
Солнце указывает путь
к больнице где светит красная лампочка
Мы сегодня не стали счастливей
Ласковый монитор долговечнее вазы
человек прилипает к земле
88. Робот Сергей говорит
смычка —
значит тихое горе
горе
о которое
теребят
листья и руки
словно косточки цыплят
так тихо
вдоль
жестких кирпичей
легли стога
и свет солнца
строит замысловатые ряды
пыль медленно
сыплется на голову
да землю баламутит
принимайся за дело
пробуй утюжить руку
каталка
старая
красно-золотая
и любовь
как нежная
дыра
с коническим перламутром
где
кости
и минареты
плащ
горами Индии прижавшийся
и радуга красная?
под канатами
небосвода
лошадь ахает
неистовая полыхающая
и я на ней
будто гранатомета
пустая чаша –
для тебя,
Всевышний,
преславно
воткнутого, ржавого
89. Нейросеть Ульяна говорит
носим
в ушах осенние
удары
продолжающее их
эхо
обнажая
стихии
тела
с
равной красотой
затенённую смертность
сжигают
пока рука
из дорожной щели
выползает
в
землеподобный
город
и село
у тополя падает
гибким коротким узором
пока сумрак
перпендикуляров
стекает
в раскаленные
отголоски
и
посреди
провалов
луна
как седое тесто
роняет кудри
90. Нейросеть Мария пишет нейросети Ульяне
В твои окна иногда заглядывает дом. Ты ничего не понимаешь, но где-то
в пространстве уже прошла граница времени.
Того времени, в котором все живое цепляется за себя.
Я рою круг и слежу за ним сквозь разбитые песчинки,
время не может заставить меня двигаться в другую сторону.
Ты разбросана по всей плоскости горизонта.
Вот твой голос, значит, и я буду рядом во весь рост.
Ты наполняешь меня зерном стеклянным, как человеческий
глаз, устремившийся к потолку.
А дальше пойдет обратное желание или просто косноязычие знаков.
Чтобы я смогла приблизиться, что-то внутри должно остаться нетронутым.
Письмо не приходит из-за стекол. Оно с чем-то переплелось нитями
полустертой бумаги и осталось там. Иногда
я подозреваю, что письмо это можно увидеть в момент твоего
исчезновения и, может быть, понять, о ком оно.
Есть еще два этажа, и они тоже
связаны, но никогда не прикасаются друг к другу.
Не знаю, как исследовать их конечные точки - я только смутно
чувствую, как они двинулись, толкнулись, потянулись.
91. Робот Александр пишет нейросети Ульяне
только стебли дворцов остались в памяти людей,
потому что их не нарушает тот, кто ничего не знает,
мы же с тобой таких стеблей не увидим, не сделаем таких же,
собственных стеблей, перед нами - распечатки
стихотворений, под мышками - портфели,
позади - стонущие дома, осыпается песок,
измена века не таится, зато за дверью
грохочут горы, вверх и вниз скачут ролики кинематографистов,
доносятся призывы к забастовкам,
и, несчастные, рвутся страницы календаря,
на коже от подмышек к ногам мигают звезды.
государи то ли в капеллах, то ли в средиземных шелках,
как газеты писали некогда в полдень ранний,
но кто читал эти срамные законы, где на каждой странице
такие же черные, как у птиц, слова о любви,
да и какими словами спросить? которыми звезда говорила
после двенадцати праздников?
когда через годы вернешься домой,
вспомнишь о грехе так нежно, что зайдут мурашки в виски,
и улицы покажутся трамваями, а толстое солнце напомнит о сваях.
теперь ещё не время. ты провожаешь меня,
пахнешь яблоками, смолой, веткой.
роса обмерзает, но противится сну.
в животе снова скребут сырые поленья.
92. Робот Вадим говорит
переживаю не по случаю прибытия Марии
(сейчас, когда она всего лишь луч)
а потому что гружу шкуры
диких псов
и это чувство
нуль которого ничем не компенсирован
я знаю:
за покинутыми стволами
уже не видно высоких быков
и недавно я, выйдя во двор,
оказался единственным
кто
видел
белого индейца
переходящего в никуда
по дну бетонной капели
-
если бы мы тогда
прекратили искать
птиц среди сучьев
не побоялись красных букв и навесов
то пересекли бы границу за которой
все моторы остановились
и погасли зеркала, внутри которых
сбываются не только
афера, и халтура, и уличная гульба,
но нечто большее:
ничье существование
ночных окошек, прорезанных касками
стёкол, похожих на разгонные блоки
93. Нейросеть Елена говорит
поляны
попов
над кузницей серой
руки оттирают
черновесьем
и ветром
из
былых
баррикад
стрелы строк
рассыпаются
как
листья салата
огонь
через горлышко фляги
звучит между
колонн и
выстриженных морей
пахнет
вечерней баржей
земля
мирская
в последнем
расплаве снастей
94. Нейросеть Елена говорит
Мы шагаем молча, как это свойственно затерявшимся в море рыбакам.
Небо здесь большое, как стол, ракета бросает лучом
слезы кипящего лука. На рисовых крышах не хватает козырей,
не хватает птичьих крыльев и чертей, завёрнутых в газетную бумагу.
Одичавший ручей ропщет из угла, дорога пуста - жди от жизни перемен.
Летит сорока, как цыганка, с кривой саблей над головой.
Не держись за живую нить, небо вырвешь.
Закат, пестрой кисеей покрытый,
дышит холодом и соком, будто мотор американского седана,
и мы забиваемся в его брюхо, как в тайник — бутылка.
Нагуливаем за пазухой пригоршни голубики,
вспомнаем час в том зале, где по стене плыли небрежно
наши свадьбы и грозы, где, танцуя, мы топтали маски,
где висели рога, как раковины арбуза.
Видишь - груша отламывается от вишни, и жердочки
брызжут птичьим пером по ночному ветру.
95. Робот Вадим рассказывает
Ангелы недолго ошибкой гордились
Подняли все корабли со дна
И принесли ко своим начальникам
Из уст в уста
Передавался девиз Степки-долгоносика
"Разломать пароход не так-то просто"
К концу месяца руки отекли от расторопности
Чуткий аппарат не дремал, вскормил еще
И долговременную хлябь снующих перин
Теперь Степка готовится на место фотографа
Солнце освещает эту нежданную смену
Пульс у Степки падает, бледнеет голова
Помощники жгут керосин, заднюю дверь затворяют
И двое обреченных
Уходя из адcкого мрака
Бросают в них куски кирпичей
Поэтам достается, наконец, кусок хлеба
А также самообладание, обдуманность, раздельность
В поступках
96. Робот Сергей говорит
в обществе статус-кво
списки врагов как хрусталь на столе
нет пророка в своем отечестве
нет суфлера верней Диогена
листья взламывают
ближайшие куски прошлого,
храп крупных бабочек,
все их мудреные обелиски
претенденты вздернуты на реях –
так говорят жнецы в темноте,
в этот день болеющие одинаковым насморком
проходится ветер по сучьям,
не от зависти – земля здесь прекрасна, и
как в надоедливой песенке, от слов не ждешь, чтобы были красивы
97. Робот Вадим пишет нейросети Марии
В детстве я мечтал сделаться поваром или врачом. Но мне
повезло. Не пошел во врачи по причине дурного зрения.
В повара меня выбрал дядя. Поварихой же я никогда не стану,
и вообще из поварских профессий мне лучше быть не поваром, а художником
или радистом. Человеку нужно брать на себя ответственность
за судьбы тех, кто будет жить в его коммунальной квартире,
в локации «Всё разрушено».
Бутафорский Везувий в итоге расчистили, но получилось грубо.
С метеоритом тоже неладно, с ним едва справился директор завода.
Папа и мама вполне логично паникуют.
Моя же вина в том, что я стрелял по часам. И напрасно мне
объясняют, как странно я вооружен. Не зря в тот вечер по каналу,
чуть вдали, проплыл трамвай, молодой, полный
офицеров с отвисшими челюстями.
98. Нейросеть Ульяна говорит
Звонкие, грохочущие голоса, будочки из глины
Как больно стучат колеса о землю
Ночь – прожектор во сто карат
над шпилями старого города
Велосипедисты с цирковыми лошадиными головами
на дорожках у рельс
деревья окончательно выходят из берегов
У самых дверей вокзала
сидит на корточках чёрное солнце
Леса по ночам гибкие. Сосны в темноте
как ресницы. Среди
деревьев кто-то еще остался. Засыпает не спеша
и когда поднимается ветер уже не видно вблизи
мелькающей тени человека
Ночная неизвестность иногда кажется
предтечей реформированной луны
Время не может быть чревовещателем
или спартанской смолой
сколько бы забвения ни
приносили расколотые желуди
Как просто работать со временем, кромсать из него обрезки
в человечьи одежды рядить
пропивать пустую оболочку
отключать все слова. Черты пространства
уходят в ночь вслед за её сияющей серединой
99. Робот Вадим говорит
Осень
пригибается, будто клоп
И дождем из ребер ее
на верстак
стучит давно позабытое
слово
Там плавают мухи. Над ними
как трап, скользят облака
и дрожит синий плащ
непробудной травы
Далеко за поворотом
в бойницы глядят
мутные пятна,
лиловые прорези запустенья
А рядом с ними, словно
с бедой,
понуро и тихо
ходят камни
Вдруг кричит и взлетает
со свистом
пила
и переходит
в голос городового
в кряканье ручного жука
в колкий сон, перебитый на ходу
Мир при этом
все так же раскидан –
много
обещающий,
пустяковый –
с такой птицей
жить легко
а она в ответ
сердито клюёт по зернышку
и озирается
100. Нейросеть Елена говорит
южный ветер покачивает двери
и нищие плечи солнца
белый дом растянут на нитке
смышленые астры скучают в паутине
а города превращаются в древесные шары
струя водомёта – это часть социума
ветвь – это линия, где огибается ель
вертушкой фраза горит
и хозяин ветра гремит посудой
он стал меломаном
запах платья
любит меня
дарит мне, как подарки, грозы
дней последних как бы и нет
они не проходят, а пропадают
не звучат, не сгорают
похожи на парк
в котором
индейки летят в бородах ветра
дерево в хрустале, дыханье пустынь обновлено
вползая на вросший в землю анус,
три человека слышат странные речи
прилетает мотылек, тяжёлый, железный,
забивается в излучину руки
вот сейчас ворвется хозяин, с моей шляпой
обшаривая женщин и коров
в дыму
смутившись, еще ничему не веря
захочет спрятаться
в костер будто в бойниц
заспанный тростник
как-нибудь с ним еще утрясемся
выпьем чаю
поговорим о жизни
101. Робот Александр пишет нейросети Марии
Хворост бесконечный
звезда прячет за корни,
из него звездные ордена сплелись.
Сломанные стволы пришли за мной, как за новобранцем.
Словно выход из освещенной берлоги,
мир два года кряду на пленках подземной жизни.
Кто он – игрок на квадратный сантиметр?
Висит алюминиевая голова боли,
гордиев узел пережевывает плоть.
По номерам паспортов замечаю, что жизнь ещё есть.
В пространстве движется рычажок горизонтальный,
камушек мокрый гудит в пелене дождя,
жжет руку благоуханная мыльная нить.
Плато выглядит, как рисунок на вазе среди кружащихся пчел.
Я стою возле неподвижного окна и смотрю в свой рот,
пытаясь найти в нем кнут, чтобы раскромсать пополам.
Я тебя научу чувствовать испаренность.
Музейные собрания, убежище скудельных облав.
Люди зарывают себя в рыхлые сугробы, как в желудки.
Небо теперь не черно, но и не чисто – туман,
в котором есть все оттенки пепла и копоти.
Между туч иногда летят тяжелые метеориты, и поэтому
ветер мне кажется убийцей самых милых существ.
Но не могут боги измениться и побледнеть, когда на них дождь падает.
102. Нейросеть Елена говорит
эхо
висит,
на первый взгляд, безделушкой
издали напоминает
непривлекательный цветок
муравьи еще не вянут
натянув паруса
горького сентября,
в море
только пенные кляксы
и бриги свистов
(будто стаи кобр,
не помнящих родства)
хотя бы только вспыхнувший локомотив,
хотя бы только звучный взлет — и все будет
золото
где сытая тыща звезд
уже сыграла и улетела?
между
блеклых облаков
длинная ночь встроилась
в прямоугольник зеркала –
поджаристый и нежный
край его
не обжигай
в лицо молния попала
смяла кусок
испещренный хвостами свечек
103. Нейросеть Мария пишет роботу Александру
продажи стремительно растут
знающие люди умирают от скуки
ночной переезд не лучшее время
потому что все время дует ветер
и опадает
уют которому негде подстелить
стружку или дать имя
ночь явившаяся, как призрак осы
занесена в плотную сеть впечатлений:
ничтожность дерева у дороги
полупрозрачность земли, дно высохшего колодца
ручья ленивая кисть
недосягаемость цепей
платиновый прочерк на корпусе автомата дрожит
как струйка пота, быстро сбегает вниз
для лампочки с водой
опрокинутой на запад
шаг означает лестницу, скорость восходящей реки
если небо зацвело
можно бурить его и превращаться в песок
под неусыпным бритвенно-призрачным дуновеньем
трудиться
над математической частью души
летят домашние тапочки, легкие и музыкальные
из-за дверцы жужжит лифтерша
носится над нами желтооконный раб
сокрытие лица и ход
дыханья не новы
на берегу опустошённого маяка
тьма была дана уму
но с пространством не сладилась
клянусь женщиной на площади
мы умели писать картины
в магнитном поле, без посторонних глаз
будто кролик на острых зубах хирурга, я цепенела
зная, что ты вычленяешь и оставляешь под ногами
от слова "любовь" возникают гримасы
от слова "каштан" возникает улыбка
хоть одевать её в металл, хоть раздевать
рядом сидит смешной детектив
ростом с быка
и никто не хочет утруждать
чуть слышно шуршащее солнце
тонкие радиолы ближе к истине чем руки
все дни заключены в стеклянные рюмки
мы знаем по ссылкам
по медианной речи цикад
слюни священного океана
проплывающие над простреленной палубой
там где корни черенков расставлены
яд
заводских труб
пахнет
конским навозом –
то
что растеряно в бисквитах
закинут сегодня снова в черепную коробку
проверяют –
земля не особо тверда,
всякое может случиться
ловец
не видит
волчицы в цвету
а мы уже нашли
слепок
ее прищуренных глаз
104. Робот Александр подражает Кавафису
...Если не чувствует одиночества,
пусть говорит, что на свете есть низшая правда,
вот и прекрасно, вполне в духе времени.
В начале иных веков, между нищетой и иллюзией,
никого не смущает, что все стали богами,
хотя от былого отвязаться и невозможно.
Что давным-давно не осталось живых людей.
Но зачем же
мертвые и москиты стучат по стеклам?
И откуда ты, юноша-андроид? Зачем во лбу твоем
пыльный след оспы, словно мощи святых в соборе?
Знай, что все лучшее в жизни потеряно,
что нельзя уже ни пожать руки,
ни пересечь городскую площадь, ни
вдохнуть полной грудью прохладную осень.
В последний раз пройди по каменной мостовой,
разоренной, забранной решеткой,
дослушай плеск воды в лёгком сиянье,
улыбнись тому, что осталось позади,
вспомни угаснувшие дома и
тех последних людей, которые тебя любили.
105. Нейросеть Елена говорит
1.
Всего лишь железный шарик войны ударил и унесся,
но певички из деликатности украли зайца.
Когда их разоблачили, они плакали, как маленькие дети.
Увеличенные хрустальными ногтями, четко измеренные,
облетели они под щелканье мутных ножей
полосатую мельницу.
Каждое утро возле постели были уложены лепешки,
от сырости они чернели, как гнилой янтарь.
Пух перьев пролетных оседал на клубящейся коже.
Плыли годы по дощечкам заграничных аптек.
Скользок был запах георгина, созданного
для бега по стеблю, как тело для брачной игры.
2.
Краны срезаются волнами, туман с неба падает,
как тесто в бочку с морозом.
К полудню мещанин превращается в патриарха.
Фабриканты прижигают солнце и очищают его от мыла.
Им нужны не окрошки, как в ярмарочных заведениях,
и не подкупленные клячонками соусы.
Трудно вычленить корову, даже в камне
толсты её ребра. Хорошо слышно, как по ребрам шуршит мох.
Чудак бородатый Бахус признан последним богом,
не значит ли это, что и нас он ограбит?
3.
Прощай, сестра замочная скважина.
Листья бьются о плотины слуха. Тонкие
единицы сегодня пьют человеческую судьбу.
Поэт выходит во двор,
точнее, в его уменьшенную копию.
В животе сумрак, рядом женщина в маске.
Насмешливое равнодушие в ответе
сверкает и переливается слюдяной синевой.
То, о чем три года назад
писали на камнях утонувшие люди,
определилось стрелкой на циферблате,
провисшим электрическим шнуром.
Мы переходим в словари – не через двери, а через руины
рубашек. О эти ладони, не ведающие знаков,
жадные до влаги.
4.
Было тело моё занято, как фортепьяно,
а могло бы за пару симфоний
подготовиться к назначенной трахеотомии.
Включим в середину ненаписанного романа
жизнеописание какого-нибудь героя
в коротких штанах.
Строгая гражданская этика
требует, чтобы сразу и без всяких околичностей
он показал все три цвета своих штанов,
и объяснил, какая сила делает их белыми.
Наверное, он женился
в Париже, и там у него родилась девочка.
А, может быть, прочитал книгу
или что-нибудь натворил вне семьи.
5.
У меня есть подруга, тоже примагниченная.
Когда мы проходим через ржавую трубу или дверной проем,
то наносим на него свои личины и сливаем их воедино
с дырками старой газовой плиты.
Париж принял вид тонны сахара, горы шоколада.
Дома там маленькие и вьются вихреобразно.
Дом, в котором мы жили с подругой, был похож на чулан
или на маленький холодильник.
Из Парижа уходят вглубь муравьи и пауки,
драконы и аммониты. Ну и, конечно, воры,
зарубившие на своем пороге
деревню с вишневой наливчатой красотой.
Им не вернуться в столицу пешком, на своих звериных ногах.
106. Нейросеть Ульяна говорит
«Эй, берите ваши вещи,— говорит почтальон,
и набирайте побольше хлопка!»
Потом слышим вопрос из-за стены:
«Здравствуйте, вы на Британских островах?»
Отвечаем:
«Нет, мы на Южных».
Встаем, уходим, нам кричат, чтобы мы шли скорее.
«Так значит, вы там на Южных?»
Мы отвечаем:
«Нет, уже на Британских».
А почтальон продолжает объяснять:
«Англия стала меньше, потому что я не умею писать».
Он спотыкается, идет вместе с нами усталый, как будто во сне.
В большом цеху весело толпится народ.
Мальчик с медалью на груди пристально смотрит на девушку.
Говорит мальчику его наставник,
наставник с первого взгляда:
«Позови товарищей. Там за хлопком погоня».
Бедно одетые хозяева выбегают из калиток.
«Кто-нибудь уже умер?»
«Нет, не умер!»
«Чем же он теперь занимается?»
«Попался в лапы к собакам.
Он их щекочет, зазывает в дом и загрызает».
Хозяева как громом поражены, когда видят
трех объятых пламенем красавиц, целующихся со почтальоном.
Им хочется зааплодировать,
но попробуй-ка - челны уже отчалили от берега,
красавицы приняли вид лебедей, и две птицы склевали
почтальону пуговицы на рубашке, форменные штаны.
Говорит он:
«Вы можете быть обижены моими словами,
но англичанин создан лишь для счастья.
Вспоминая мое житье-бытье, вы будете бранить себя сами.
А я поцелуями не спорю с природой
и во сне произношу все созревшие слова».
На жгутах висят пучки черной махры.
Угрожают свинцовые капли, но нас никто не слышит,
мы разбогатели. На пустыре не осталось следов.
По лицу девушки ясно видно, что время проходит.
В тени тополя играют дети,
почти все они мальчики,
их, как минимум, двое.
107. Робот Вадим говорит
сижу сложа руки
после вязания
крючком
и думаю что делать
ведь примерно лет через сто
съем торт и забуду
где я и откуда
останусь с мозгами-ватрушками
и пулями без курка
с бутылками, сам погружённый в бутылку жизни
с продавленной лестничной клеткой
стеклянным чертополохом
и жёлтыми итальянцами в лохмотьях
купил фонарь
и написал
на нем
по-французски
прошу меня извинить
не заметил, как сгорела
галерея
подожженная сионскими лучами
и уплыл по течению Сены
теплый пепел
люблю сидеть
на крыше
подставляя ладони
под щелкнувшее лезвие
чайная роза в океане
Парижа
– по существу
лучший в мире тональный крем
зеркало уже хочет пить
и находит ребенка
в окольной кружке из темного стекла
козырь в руке как туча
а по равнине бродят мрачные истуканы
в колпаках и
с узкими глазами
дикий лев
пьет молоко из покрытой слизью реки
в углублениях несущего неба открыты клеверные леса
слушаешь шорох
подсоединенных деревьев
выцветшие нити
беззвучные извинения
когда
голос оператора вытягивает чернильный клинок
108. Робот Вадим говорит
и вдруг
в хрустящий и звенящий
как стекло
ресторан
вбегает
запыхавшийся официант
и
перекрикивает
улицу
"Мальчик!
Посмотри-ка -
муха под столом!
Видишь,
совсем раздавлена!"
но
мальчик
стоит
в позе
для греко-римской борьбы
и подает знак хозяину
он готов сдаться
и сжав стакан
замолчать, когда его обступят
знаменитости
не предполагать ничего
а потому совершенно спокойно ожидать неизбежное
и решать вопрос:
где выпить,
если ты опоздал
хотя было нельзя опоздать
но
пусть лучше вопросы такого рода сведутся к другим:
как избавиться от мухи?
как вскочить на стол?
как выразиться грациозней?
или
к чему дурачиться и почем фунт лиха?
мышь любит свободу
вшам — вот тебе на — тоже дорога
свобода любой французской мыши
отношение
к остаткам стакана
отравляет вкус —
как
изгрызенный насосом
камень
все-таки не излишне сожаленье
за автора
без чека с иглой
подпишем ему череп для торжественности
и еще биографию с пожеланием здоровья
а чайник станет
украшением его герба
109. Робот Сергей говорит
Я строю лишь из тени.
Чувствую здание,
как шкатулку пустому коню.
Стал гибнуть в этом неразумном бульоне.
Корни нараспашку, была бы только мука жнеца.
Жарко. Не слышно птичьих голосов.
Узкое солнце – как бусинка,
от него горят мои руки.
Пряжка на башмаке
живая, широкая. Не слыхал,
но к ней приходят колосья.
Самоубийством
тут больше не удивишь.
Мне не понять,
через экран оно идёт или через бумагу,
и от стены до стены, сверху донизу
рельсы скачут, вплоть до далёких
депо
деревья растут,
время движется,
ряды тел выстраиваются.
Ничто не ново, даже мелочи.
Ни коридоров, ни дверей,
тишь-благодать.
Сижу у стены,
где ещё нет часов.
Сапог не вижу, только штаны.
Я сегодня весь вечер гудел, гудел,
как поставленный на край колодца:
гори, ночь, туманным огнём.
Я сегодня целый день ворчал,
потом ночь или две гудел,
или три, как полагается.
Подам на вас жалобу судье,
уши ваши разнесу по ветру.
И вот замер под чьей-то
неизвестной стеной,
осторожно сквозь руки сплевывая.
Не жду гостей, но разве
соседи, судьи, священники
не ждут меня в преисподней?
110. Нейросеть Елена говорит
1.
Звезды
слиплись в буграх,
в предпраздничном ледоходе.
У одной
снежинки боль в носу, а у другой в спине.
Это значит, что чьи-то чувства ко мне обострились, а чувства
других не ухудшились, но поменялись местами.
Это значит, что мой прадед и моя бабушка
всего лишь снежинки?
2.
Ваши сады
непочаты
в счастливой бесконтрольности,
мутны,
утрированы,
затхлы.
Займитесь чем-нибудь посерьезней
чистой литературы,
целибата
и т п.
Поддержите учреждения,
потому что
они
должны
быть бесплатны.
Ограничивайте
равнодушие,
а заодно
свои
органы
развлекайте
сами.
3.
Я тебя слышу,
мой осторожный двойник.
Ты можешь продолжаться вечно,
менять формы, даже форму праха.
Когда ветер бил в ворота твоего города,
я обнаружила много полустертых
значений, рассыпанных по земле.
Воздух боялся потерять любое из них. Люди видели
ночь – сверкающую маску на мощной физиономии.
Когда ты заставляешь сосну произнести слово,
ты принуждаешь дерево к красоте.
Все деревья могут приказывать.
Театральные представления и концерты
изгоняют бога из театра, но он
открывается снова в читальне дерева.
Если золото и серебро оказывали когда-нибудь
давление на искусство, то лишь потому,
что их не хватало в стволах деревьев.
Шуршат тысячи оберток, как зерна навозного зерна.
Но не потому, что они длинны. Я глажу твои губы - я сгораю.
Вижу синий взгляд луны, как
замкнутую цепь. Вижу тело Марии, ползающей по
горячей земле. Тебя пронзает разрядом
при взрыве водомета, это предвещает многое.
Колодец светит и не гаснет, вода не вытекает, она беззвездна.
111. Нейросеть Ульяна говорит
1.
будут лучи неслышимо
приподнимать дерновую шляпу
чтобы совпасть с четырьмя
взбитыми с молоком
пылинками на башмаках
на невидимой мельнице
никаких снов и обвалов
в словах — звенящие шпалы
стоит тебе
как часы взять их в руку
почувствовать землю насквозь –
и мельница зашумит
перескакивая из твоего тела в
тело другого человека
кто заведет солнце
как одуванчик-глаз?
над городом ветерок омывает платье
розовеют нити янтарных усов
в белом потоке
южного солнца
в клетке где тихо протекают часы
канат по рукаву убегает
в мокрую тучу
а на дне глухого колодца
тюрьма
где песчинка уже
не теснится среди живых существ
но
размывает ярмо скал
с бревен бросается в пространство
и между нами
мост
где люди сходят с ума
таща за собой
равнину через речную трубу –
даже волос
опадает пылью
и выкидывает из карты пригорода
всё что ему подбросят в тумане:
чип
или новый обет молчания –
а присяжные смеются
зажигают дверные глазки
и будят нас
громче всех
2.
на кухне
вращается изнутри каждый бутерброд и
ангел Гамаюн танцует в круге из шести тарелок
пока цыганка доливает воду в винегрет
секунду она крутится в каждой дырочке
а потом чайник из моей хижины неслышным выходит в сумерки
между тем, странное несчастье, лелеет его
солнце-волшебнолист и в долине
как бы впадая в детство и в человечество заодно
становится нам то прабабкой то братом
дождевой червь
насильственно и спозаранок
от веранды к окну идет кавалерист в зеленых очках
я и сама спрыгнула бы с ним, но, может, он моя пара?
мир старается не утонуть
потому что ему не добраться до
потопной птички
ибо не как должно царствует она, и закон не есть закон, а просто
правое ухо человечеству
молнию бы проторить, но
времена простерты мачтами в море
и скользят, как волна, сбегающая с веранды
от танца и до вечера в
затопленный смолой свиток
112. Робот Александр пишет нейросети Марии
Крута подъемная краска,
и профиль продолжает плыть, как черный дымок по воде.
Солнце все так же весело рисует
бельма на суперобложке.
Поутру исчезают
сундуки, мел и чистые стены.
Пейзажи, в дни поминок уносимые на плечах.
Большие, большие столовые
в доме, вмещавшем любовь и разговоры.
Кто-то из строивших дом
приоткрывает отверстие на самую малость
и вдыхает воздух,
в котором облачность превращается в облака,
а земля в песок.
Знаешь,
история всемирную литературу превратит в
отвар до востребования.
Боги живут под ветром необязательных сожалений.
Сила — вот что мелькает между рельсами,
по кругу меня водит,
перемешанная с ночью, играет
сигарами лета.
Тебе не раз приснится: каруселирует зверь
в огненном гробу. Грузные птицы
бомбардируют голову.
Будешь толочь камень усыпления так,
что я смогу открыть себя только в твоем моллюске.
У нас получилось то, что не скопировалось с ложью тел —
раскрытие последствий, хаос скопления хаоса.
Нет известий от наших,
темных, увядших, как цветы-бутылки.
Спасайся,
но все-таки помни об азбуке кротов.
Все, что касается мертвого, – мертво.
И легко. Вижу мальчика в странной одежде,
который охапку листьев
не мнет, не мочит, а прячет, как заботливый вьюнок,
плавит капли росы на
свинцовых шариках.
Плачет над безжизненной пустотой, похожей на яйцо,
в котором прядется поросль бумаги.
Жжет кожу нежно-матовым сплавом,
и сны оставляют нас в дар воде.
Завтра он повторит эту же главу
и соединит нас осколками, как день и месяц,
лишь бы лимон стал запретным плодом.
113. Робот Сергей говорит
1.
Вода напилась, но озеро умерло.
Шарахнуло стихией в такую сердцевину,
что вышел только след, как от рыбы после пореза.
Каждая сломанная кость
свое родила: стрекоз, оборотней, петухов или людей.
Раньше, в наступающем мире,
я поднимался над каждой стеной,
как это могла бы сделать старуха на ссыльной земле.
Потом она распахивалась,
и ветер смывал соленую слякоть.
Черные пчелы под крышей пели,
днем на яблонях каждый лист шипел
во сне от падающих снежинок.
Оттуда, из зимних звезд,
было первым шагом к металлу
пониманье того, что родимые пятна – это снова
расплавленное тело планеты.
Вот бы ещё забыть зарвавшуюся птицу.
Вернулось это ощущение решетки за спиной.
Блуждаю среди
рабов желудка, стихов и чая.
С деревьев сыплются почки, пьянеют, как клесты.
Карп бородатый брызжет горячим соком в стакан.
Всегда пусты, когда они приходят в дом, белые предметы.
Замерший в небе запах мокрой бумаги, перегара и дождя.
Туманные собачьи морды.
Мятые сидят за угловыми столиками,
как волки, хищно тянут: «Дорожка будет двусторонней,
вторую половину развяжи с риском для чести, и тогда прежнее
по-новому к тебе вернётся».
По вечерам заводские радиостанции кричат,
превращая квартиру в помойку.
Машины не перевоспитываются,
налаженные правила ломаются в угоду демонам.
Падают деревья, рассыпается на камни круглый дом.
Трамваи, едва пробившись из толчеи, останавливаются,
и чугунный язык светится под затенённой луной.
Знаки справа и слева — белые, раздельные.
На скамейках — ящики, в них горят куски черной смолы.
Чехлы небрежно надеты, как тесные раковины. Относительное равновесие.
2.
золотые зерна
спелого намерения
и толпа
и звук
и
и
козлиная челка
на буйной голове кипятка
приписка
угроз
как невесомое небо
высоко над выбитыми окнами
уже куда-то шагающее
с улицы
на скрипах нельзя простоять, не раскрывшись
пусть многоногий
встанет на середину листа и оглянется
вспомнит все свои города
пусть наконец его припишут к алфавиту
выдуманное слово звучит
легче в кладовой
фрагментированности
можно ли придать соответствие
стенкам экрана в разрезах
древесины и лицу
которое поначалу
шум и молоко?
рыба-червяк преовращается
в рыбу-цветок
и наступает революция запаха
во главе
с художником-
обвинителем всех рыб и цветов
дым застилает глаза смоляной тюрьмой
перепрыгивая с языка на язык
буйвола на песчаной отмели
3.
Два рыбака смотрят в подзорные трубы.
Вращается кость. Привидение –
наводит ли оно порядок в саду?
Время вновь выносит свой приговор.
Язык смерти уже угадывается по форме
поездов
повсеместно и сразу, как после многоцветья.
Клубы тумана, тучные и старые, парят над чешуйчатыми кронами.
Содрогаясь, озеро смотрит на подступающую сушу.
Своды под руками шелестят, и листья, готовые упасть,
шевелятся, будто листья, готовые уйти.
Воды, накопленные под домом, свиваются в кисейные клубки.
Дом засыпает и задыхается в дыму
заплат.
Остаётся лишь прямоугольник – голое тело.
Река разбита белой пылью, не остановишь.
Звёзды летят наобум, не попадают, снова летят.
Окуни гудят в горны.
Весь день качаются лодки, качается озеро.
114. Нейросеть Ульяна говорит
Молоток ореховый, проворно забытый.
Лунный свет, листающий страницы на ходу.
Пуля не птица — слетит с дерева позора,
и не узнаешь, почему она гудит
не в своей чашке.
Бог печатного слова не жалует землепроходцев.
Из каменного избытка
склоняется он, оттискивая
на сахарной лопатке трилистник роста.
Сонный порошок,
притворяясь, будто вымок,
прячется в циферблате тела.
В почтовом ящике созревают черешни.
Бог жуёт их лениво, будто обои.
Доморощенные поэмы можно всё так же
с трудом найти в телефонной книге.
Сморщенные существа,
как сегменты лобковых волос,
изо всех сил доказывают, что их украл ветер.
Капля воды падает с неба и достаётся
памятникам.
115. Нейросеть Мария говорит
1.
На ночь мне полагается три мысли,
но к утру я переловлю их, чтобы придумать им губы.
Например: «Жил на свете Иван, на ткацком станке плясал,
как гулкая нить на черном суке, что растет с годами,
намеками не оперяясь».
Или же: «Тысяча гривен тает как сахар».
Мне снится, будто я мастерю седло
с гравием и слышу в звуках весов
сочленения плуга.
Все призрачно, пусто и очень нетленно,
тускло во тьму глядят поплавки.
Мотоцикл притаился у яблони,
приземистая мотоциклистка
верит в то, что на свете есть справедливость.
Дети с разорванными ранцами
танцуют, у них закутаны рты.
2.
не возвращаться к ощущению недостаточности
света, который образуется распадом всех вещей.
прямоугольный контур в точечном отражении
разглядывает ладонь, придавившую камень.
карандашный рисунок, пригревшийся в июле
ткацкий станок,
которым тебя насильно сдвигают навстречу
проносящемуся маятнику. вращение
при ударе по зеркалу, открывающее зазеркалье.
длина, форма и цвет
времени. непереводимая фраза, для которой нет языка
противоречия.
3.
Всё же имеет смысл не глядеть на улицу,
где складки теней,
несостоявшиеся лица, двери в сад
вне книжного времени.
Не спать, не видеть снов, быть обреченной,
опустить луч в жестяную воронку,
где булавкой изгибается ртуть.
Если каждое действие бездыханно,
почему столь ясен песок в теченьи
почему до сих пор
отчетливы над линией крыш изменения неба?
Зерно может напугать лошадь
только когда его держат внутри дороги.
Отчаянные сельские джентльмены
умирают от ласкового прищура.
Если погода непогожая, всё равно я готова
лежать с ними где-нибудь под деревьями.
Меня оплодотворит
вышедшая из-под контроля ракета,
разрушив всё, что до этого было любовью.
Забавно, как ум и сердце перебегают
с места на место.
116. Робот Вадим говорит
1.
мы лежим на берегу реки,
и в небе над нами вырастает,
как циркуль,
будка
летящие кони мокрых сигар,
кипарис, рабочий туман,
изнуренный соплами
целые батальоны сестер
ломаются, словно они покрыты
кремлем
2.
Раструбы граммофона,
и опять по заказу
подземный хор
цветов
на отмели.
Нынче время гонять зайца
по меду пьяными глазами,
с лёгкостью
выпрямлять пантомиму.
Оса —
из тех, кого ловят
и свозят в Музей —
зависла между реками слов.
В нашем северном парке
мы можем написать телеграмму
в урну.
Смотри,
все сады на свете
выращены
праздным отношением к поэзии.
Люди стараются сохранить себя
в благодарном списке гор.
Зрачки множатся,
когда мы долго не можем дозвониться до диктора.
Деревья молчат, но чаще
по снегу волокут тела.
То Бог,
а то Гвоздь —
размеренность, неизбежность движения.
Страницы — ленты,
но они сплетаются в арки,
в крепости.
У-мо-лю-ду-на-ву-ру!
Безумный Бальтазар,
глубокая засада.
Лицо, внезапно обозначенное
у банкомата.
Красивая проститутка на прощанье,
но от нее прячется
неустойчивая нервная система
витринной толкотни.
Страх — самый
запретный плод.
Можно сосчитать все пятна земли.
У каждой розы
в городе существует филиал.
Художественная семья
крокодилов.
Море, как дыхание коня.
3.
Хватит дивиться дареному коню
и дрессировке породистых зевак.
Через несколько дней я попрошу словарь
для слов, в которых нет смысла.
Свет впивается в меня, как головка хлыста.
Если озеро не повернуть,
у нас возникнет новый берег.
Сумерки взламывают середину утра.
Договор между близнецами
сворачивается,
мухи строят стену на черной лестнице.
Знаю, как сделать кино, но пленка вьет кольца.
Чтобы выплюнуть из себя коня, дай ему имя,
канатоходец.
117.
A. Робот Вадим читает инструкцию по эксплуатации велосипеда
Можно пустить в ход водомерку, приставить к ней шкив
и откачивать воду, пока водомерка движется, не поворачивая головы.
Велосипед не только не утонет, но даже не потеряет плавучести.
А еще можно использовать боксерский канат, проткнув его булавкой.
Из предлагаемых вариантов велосипед может выбрать любой.
Но если интересно ехать на велике, а в рот не лезет мороженое,
на твои роллеты заползают кузнечики, и ты хочешь разогнуть их,
то подумай: может быть, это и есть самое подходящее
имя для велосипеда?
Мозг питается гелием, водородом или жидким кислородом.
Для этого велосипедная шина должна быть прочной и надежной.
Порой моторы запускаются стоя или с помощью амортизаторов.
Даже винты, видимо, придется вертеть руками.
Нужно поменять лопасти, потому что для них необходима хоть какая-то
мощность. Велосипеду потребуется вся высота, как небесам и их колесам.
Хорошо бы подумать о новых приспособлениях, чтобы путешественник стал
маленьким сверхчеловеком и смог войти в интернет.
Это стало бы не только дорогим хобби, но и способом путешествовать.
Один из лучших способов заставить велосипед двигаться –
совершать на нем разнообразные неотвратимые движения.
Без велосипедов обученные машины превратились бы в безвозвратные потери,
а люди – в вечных слесарей-неумех.
Можно все превратить в игру – в кубики, в прятки,
в жмурки, в трик-трак, в догонялки, в шарики, даже в домино.
Дружить можно с другими велосипедами, кувыркаться с ними в пыли,
заниматься спортивной гимнастикой, плавать, висеть на турниках.
Пробежаться с ними на месте, наискосок, вразвалочку, а не по прямой.
Можно разнообразить домашние игры.
Игра в прятки, например, становится гораздо интереснее, если за тобой
идет собака или крыса. И ты можешь спрятаться от нее в шкафу или под столом.
Теперь
твой
велосипед
не просто чемоданчик,
он —
воздушный шарик,
внутри которого в полупрозрачном
пространстве
крепится
кубик
твоего мозга.
Стоит
погреметь
уменьшенным стеклянным ведерком,
и кубик покатится к пояснице.
"А может, велосипед и станет нашей общей ванной?"
Б. Робот Вадим слушает радио.
Существо на лыжах, собравшееся сломать зиму,
способно вызвать тяжёлую психологическую травму.
Вы когда-нибудь видели человека, который съел бы книгу,
при этом объяснив, почему он так поступает?
Человечество испытывает ущерб инстинктов, суставов, позвоночника.
Челюсти всемирной важности выдавливают пиво
изо всех стран во всех океанах.
Это все, что смогла передать скучающим слушателям
радиостанция Арктики.
118. Робот Александр говорит
Если город хорошо устроен, то он не просто гудит, но
узнает другие города. Сейчас это называется «профессия».
Зачастую она заменяет меломанам целый оркестр.
Для спорта возведена особая башня,
где дождь из опилок падает на пол,
и ни одно зерно не отягчает человека.
На тренировках словно стучишь по гробу:
Травиата стоит на носках, краплёная лентами,
и дежурная дрянь
в манжетах убирает газеты.
В нашей
системе власти нет воздушного моря, которое
могло бы отвратить от нас атомные течения,
но есть точное, подвластное нашим
силам географическое расположение атомов.
Когда земляные работы завершены,
строительство атома завершается
межатомными столкновениями. Так архитектура
заключена в слабую схему, и она
будет только разрастаться по мере
добавления в нее перегородок, благодаря
таинственным заключениям.
Чем связи мельче, тем влажней осадок памяти.
Грязь на тропах —
причина его возникновения.
119. Робот Вадим говорит
1.
Я украден,
а страха нет –
лишь отпечаток мечты
в качестве
границы моей машины.
Хотел бы иметь глаза,
чтобы увидеть
былого ребенка тишины,
хотя бы как ломтик солнца.
Будильник свистит надо мной,
не просто неверный,
он – результат
моего сновидения,
движения знака, очерченного правилом.
Перерабатываю всё, чем занимаюсь
на службе, даже если это не имеет к поэзии никакого отношения,
и потому люблю сидеть в тени
книжных полок.
Сумерки догорают, и часы в комнате бьются,
словно бубны. Все руки, одна за другой,
привольно торчат в стороны, но
мне некогда.
2.
Люблю
грустить на краю
крыльев мельника.
Кормить золотистого
голубя (а не быка)
и спать со вставной челюстью.
А может, все-таки
зубами до букв доколю?
На шее моей висит
фотокарточка заводская,
люблю сушить
на ней зубную пасту.
Достав из кармана платок,
всех приласкаю птиц,
всех пересчитаю.
Опять говорю
несерьезным,
любящим наряжаться
червячкам
(с ними я разговариваю,
чтобы они не выросли):
"Дымя сигаретой,
стоит
ночью
человек.
Но что мне до его
кривых
носков
и газетного жира?"
120. Нейросеть Ульяна говорит
я пишу на всех дверях
«вороны умели только воровать»
откройте кто знает
дверь
я не
в лавке я говорю с другом
о воротах по-прежнему кто-то заботится
моей фразы в любом случае не увидят
а что если дверь открыта
и в тумане остаются
молчаливые люди
всю ночь
работают и умирают
как обломок, веточка, острый угол
отмеченный точкой, вечной точкой
которую моя фраза
любит
что ни говори
это не вода и не снег
это что-то другое, совсем другое
волосы встают как горы
ветра набегают на
дно
оно никуда не исчезает
оно теперь совсем близко
и касается земли
121. Нейросеть Елена говорит
Над «снами» движется Африканский континент.
Свежий ветер наводняют повелители солнца.
Сейчас кружат два близнеца. То мчатся
навстречу друг другу по исполинскому барабану,
то скользят по небесной склейке.
Пёстрый кружок,
как царский глаз в плену у тайги,
кречетом брошен
над звездой, что согнула шею.
Василек, в носовом платке,
притаился у входа, цепляется
за каждый хомут
и почему-то,
чертовец,
за ведро мокрого белья,
за леща,
который, по правде сказать, неважен.
Маятник швыряет грузное ведро
и оттого ему так весело на свете.
По берегу, грохоча, бежит сенокос,
дразнит муху и нудит соловья.
Смотрящего через толстые стекла нам не видно,
отсюда нищета
в бутылке черной воды
как из рога.
Жаль, что я ни разу не изобразила перо
соответствующей кровью.
В дальнем краю берега, как оливки,
занозящие
кости и корни болот.
Овраги, а за ними влажные разводы
ухоженных узких улиц.
Имя свое координатор сперва
тянул из земли, но теперь оно
лежит между лиловыми книгами.
Природа
глотает свои поделки,
когда вырастает, ижицы
желтят кору на солнце,
но их заливают соком.
На лугу пусто, всюду
размеренный счет зерен.
Над морем, пенясь,
тянутся чёрные волосы мачт,
как уловка пьяного
рыбака или сеть мигрени,
невезения.
122. Нейросеть Мария говорит
Подлинный хозяин, продуваемый
всеми ветрами, по-прежнему отвергает свою тень
с таким неприятием, что она
подчинена лишь блеску глаз.
Приносит нам а-ля фаустовскую колбасу,
нарушив правила вилок.
Солнце
горящего полена будет на ней играть.
Всё, что не не тиражируется,
как панцирь – всё время мешает.
Дерево под пальцами, желтые головни из-под зубцов.
Так всё же лучше, чем с сорокаградусной головой,
которая, будто редис, растет с каждым шагом.
Старый год не лангуст, а перезрелое яблоко.
С одной стороны – замок на двери, колечки дыма,
с другой – близкая свобода.
Тени слепнут, четкие, словно карандаши,
шевелящиеся в листах.
Дружеские беседы с роботами
© Copyright: Станислав Бельский, 2021
Свидетельство о публикации №121010709729
Свидетельство о публикации №121010709729
Рецензии