Из Чарльза Буковски - ночь в которую они забрали У

                Чарльз Буковски


                ночь в которую они забрали Уайти


                чуткий сон и отслаивающиеся обои
                симптомы мрачной спячки
                а в 4 утра Уайти вышел из своей комнатёнки
                (утешение бедняков многочисленно
                словно летние маки)
                и начал кричать: "помогите! помогите! помогите!"
                (старик с волосами такими же белыми как слоновый бивень)
                и его рвало кровью
                "помогите мне помогите мне помогите"
                и я помог ему лечь в коридоре
                и постучал в дверь хозяйки
                (она такая же француженка как лучшее французское вино
                но жёсткая как американский стейк) и
                я выкрикнул её имя: "Марселла! Марселла!"
                (скоро придёт молочник со своими
                чистыми белыми бутылками похожими на охлаждённые лилии)
                "Марселла! Марселла! помоги мне! помоги!"
                а она закричала сквозь дверь:
                "ты, мерзавец-поляк, ты снова нажрался?" потом
                обжигающий взгляд у двери
                и она
                размером с красную реку
                со своей прямоугольной головой
                ("о, я всего лишь пьяный поляк,
                дрянной пинч-хиттер автор посланий в газеты")
                а она говорила по телефону словно леди заказывающая хлеб
                и яйца,
                а я держался за стенку               
                грезя плохими стихами и собственной смертью
                и привалили два чувака...один с сигарой, другой -
                небритый,
                и они заставили его встать и спуститься вниз по
                ступенькам его голова цвета слоновой кости пылала(Уайти
                мой собутыльник - все эти песенки: "Пой цыган, смейся
                цыган, говори о войне, сражениях, классных шлюхах,
                отелях в трущобах, плавающих в вине,
                в безумных беседах,
                дешёвых сигарах и злости)
                и серена его утащила, кроме его красной части,
                а меня стало рвать и французская росомаха кричала:
                "вам придётся утром убрать всё это, всё это, тебе и
                Уайти!"
                а пароходы плыли и богачи на яхтах
                целовались с юными девушками что годились им в дочери,
                и мимо прошёл молочник и пристально всматривался
                и неоновые огни мигали продавая
                что-то вроде шин или масла
                или нижнего белья
                а она захлопнула свою дверь и я остался один,
                пристыженный
                это была война, война вечная, война что никогда не
                заканчивается,
                и я вопил на шелушащиеся стены,
                немощность наших костей,
                на наши испитые чокнутые мозги,
                а утром начал прокрадываться в коридор -
                смыл всю воду в сортире, в ней был бекон, кофе,
                было похмелье, и я тоже
                вошёл и закрыл свою дверь, сел и ждал
                солнца.
               

                Примечание:пинч-хиттер - запасной игрок в бейсболе

                from: "The Roominghouse Madrigals"
       
         
                06.01.21`
               





    The Night They Took Whitey


  bird-dream and peeling wallpaper

  symptoms of grey sleep

  and at 4 a.m. Whitey came out of his room

  (the solace of the poor is in numbers

  like Summer poppies)

  and he began to scream help me! help me! help me!

  (an old man with hair as white as any ivory tusk)

  and he was vomiting blood

  help me help me help me

  and I helped him lie down in the hall

  and I beat on the landlady’s door

  (she is as French as the best wine but as tough as

  an American steak) and

  I hollered her name, Marcella! Marcella!

  (the milkman would soon be coming with his

  pure white bottles like chilled lilies)

  Marcella! Marcella! help me help me help me,

  and she screamed back through the door:

  you polack bastard, are you drunk again? then

  Promethean the eye at the door

  and she

  sized up the red river in her rectangular brain

  (oh, I am nothing but a drunken polack

  a bad pinch-hitter a writer of letters to the newspapers)

  and she spoke into the phone like a lady ordering bread and

  eggs,

  and I held to the wall

  dreaming bad poems and my own death

  and the men came…one with a cigar, the other needing a

  shave,

  and they made him stand up and walk down the steps

  his ivory head on fire (Whitey, my drinking pal—

  all the songs, Sing Gypsy, Laugh Gypsy, talk about

  the war, the fights, the good whores,

  skid-row hotels floating in wine,

  floating in crazy talk,

  cheap cigars and anger)

  and the siren took him away, except the red part

  and I began to vomit and the French wolverine screamed

  you’ll have to clean it up, all of it, you and Whitey!

  and the steamers sailed and rich men on yachts

  kissed girls young enough to be their daughters,

  and the milkman came by and stared

  and the neon lights blinked selling something

  tires or oil or underwear

  and she slammed her door and I was alone

  ashamed

  it was the war, the war forever, the war was never over,

  and I cried against the peeling walls,

  the weakness of our bones, our sotted half-brains,

  and morning began to creep into the hall—

  toilets flushed, there was bacon, there was coffee,

  there were hangovers, and I too

  went in and closed my door and sat down and waited for the

  sun.