Judah

На рельсах лежала правда, пятирублевой монетой.
Кто-то схватил её жадно,
за секунду до сопряжения
пальцев тех грязно измазанных
не то соусом, не то выделениями
физиологического характера,
с колесными парами скоро идущего
в направлении судьбы красочной.
Когда-то забытая, потускневшая
правда, ненужная вовсе,
«простячая», готова была быть раздавленной, если бы не одно, как говорят “но”, оно идёт после всего, что красиво слишком поёт.
И вот в сей истории “но” подскочило лошадкою, походкою шаткой,  схватило эту неважность, крадучись, 
побежало глашатаю, выровнялось на орбите и прокричало украдкой.
- Видели? Все вы видели?!
Смирно, словно на плаце, гордо подкинув голову, взяв священных писаний кипу, повесив заповеди на свою шею уродливую, гнилыми нитками
обмотав свою голову.
Залаяла, вновь, но уже громче, - смотрите, у него «крест на неосвещенной цепочке»! 
Мерзкой наружности личность, но это лишь всё внутри, на самом же деле нынче таких ты не выловишь из толпы.
Червями ленточными они копошатся в кишках твоих и всё тобою сказанное изворачивают будто через пищеварительный тракт пропустив.
Слова твои будто пережевав
и испражнившись ими в фиалковый сад.
Дурное и пахнет отвратно, но выглядит так будто правда, картинка здесь нынче правит, а все что внутри отрава.
Не пробуй, не нюхай, не трогай.
Смотри и верь на слово будто с иконы сошедшая, воистину воцерковленная, но далеко не девственная, грязная и оскверненная, думает что спасённая, грехи что уже отпущены и нынешние, и прошлые, думает что жизнь улыбнувшись раз, не может больше убить радость, что сочится из этих глаз.
Но забыв помолиться однажды на ночь,
Тебе приснится та ватага страждущих,
Что ждет твою душу в местах живым неведомым и по тропинкам горящим тебя уведёт, та, что лишь этой дорогой живёт.