Яма гл. 13

13

Поскольку иссякла от споров компания,
Досадой, уныньем охвачены все,
Но даже не всем им дошло до сознания,
В какой разыгралась вся ссора беде.

Всеобщим молчаньем закончилась ссора;
Швейцар в наступившей у них тишине,
Неся пред собою поднос, как опора,
На нём – и визитка, две рюмки в вине.

Визитка была от артиста театра,
И подпись – Евмений Лаврецкий-Эгмонт,
Красива она, та визитная карта,
Доценту он здравницу шлёт, как экспромт.

Он пьёт за здоровье светила науки,
Хотелось и чокнуться лично бы с ним,
Он здесь пропадает от мерзостной скуки,
И нужен культурный и светский режим.

Все дали согласье ему к посещенью,
Самим бы встряхнуться, явить интерес,
Заглохли у них все благи намеренья,
Мужской от размолвки исчез их прогресс.

Немая картина явилась актёру:
У Павлова Катя колени заняв,
Болтая ногами, нашла в нём опору,
Тем самым его как к себе привязав.

А Вельтман сидел на диване у Паши,
Она показалась ему всех их краше,
Нагнувшись, он гладил её по плечам,
Затылке, спине, по рукам, волосам…

Она улыбалась бесстыдной улыбкой…
Актёра встречая уставшей в любви,
Она отдыхала, насытившись пыткой,
Смешением женской с мужскою крови.

Явился актёр и в неспешном знакомстве
Он руки компании всей пожимал,
И с видом кутилы, погрязшим в нахальстве,
Он ролью такою себя награждал.

Он был не один, а явился с эскортом:
Две дамы, похоже, охрана его,
Одна из них с видом, потрёпанным сортом,
Она – Генриетта, и старше всего.

Всего – значит старше девиц-контингента,
Отеля и дома всего самого,
Но не лишена она тоже клиента
И даже бывает и не одного.

Хотя она старше, как старая лошадь,
Но женщина, всё же, ещё – с красотой,
И опыт богатый, отсутствует похоть,
Актёр её часто уводит с собой.

Вторая участница – Манька Большая,
Пока мы не знаем, зачем она с ним,
Подсевши к доценту, душой отдыхая;
В речах зазвучал его новый мотив.

Актёр в разговорах – как будто на сцене,
Беседы в спектакль превращает свои,
Экспромтом готовит он речи к замене,
Звучали из уст словно чувства любви.

В компаньи студентов и в людях науки
Он старого роль разыграл добряка,
Он сам был студентом и гибнет от скуки,
Общенье нужно; ему на;верняка.

-- Душой отдыхаю среди молодёжи
От этих житейских, обыденных дрязг,
Бывает, порою, я лезу из кожи,
Услышать мне свежий и умный рассказ.

А вера в сплошной идеал совершенства,
Порывы стремлений науку познать,
И нет для меня больше счастья, блаженства,
Студенчество наше святыми признать.

-- Шампанскава, кёльнер! – Увесистым басом
Он вдруг заорал – кулаком по столу:
-- Мы все рождены с нашим русским заквасом,
Так русской науке воздвигнем хвалу!

Лахонин и Ярченко не отставали,
Вошли они в раж, не остаться в долгу,
Возникла попойка на почве уда;ли,
В пылу опьяненья решая судьбу.

Бог знает, какими путями внедрились
И Колька-бухгалтер, и Мишка-певец,
Они, как всегда, и не раз прослезились
Под звуки бессмысленных песен, в конец.

Проснувшийся Ванька, по прозвищу «Встанька»,
Примкнувший на запах халявы-вина,
Узнав, что зазноба, которая Манька,
В компании место себе завела;

Подался за нею, и тоном просящим:
-- Ей богу, всегда я науку любил, --
Просил угостить: «За здоровье дарящих!» --
Он тост произнёс, за чей счёт он и пил.

В гостиной вдруг сделалось тесно и душно,
Смешались все гости в один интерес,
Теперь никому уже не было скучно,
Достигнут в разврате достойный прогресс.

Девицы, проделав интимную встречу,
Спешили в гостиную, пили вино,
Садясь на колени, хватая за плечи,
И пели, целуясь уже заодно.

Опять уходили, танцуя по залу,
И снова являлись к гостям в кабинет;
Вернулась и Женя, Бориса ей – мало,
Он спал в её комнате, сделав обет.

Актёр оказался не лишним, с талантом,
Он верно проделывал звуки пилы,
И очень смешным, но противным дискантом;
Жужжание мухи – поймать не смогли.

Смешно представлял разговор нервной дамы,
Она с телефоном, укрывшись, в углу,
И пенье пластинки, достойное Ямы,
И пение зимнего ветра в пургу.

Он на; руки по;днял Малу;ю Маня;шу,
Бортами её завернул сюртука,
Мартышку она воплощала, как ношу,
А сам, вместе с нею, схож за; паука.

Актёрской игрою поднял настроенье,
Кричал зычным голосом: «Кёльнер! Вина!»
Нача;лся по дому шабаш, как веселье,
Родилось в нём русское чудо сполна.

Играл из «Кармен» сегедилью Толпыгин,
А Ванька плясал под неё гопака,
Выкрикивал в такт своей пляски «Топтыгин»:
-- Пляши-ка, Матвей, не жалей каблука.
 
Актёр отличался похабностью шуток,
Пленил всю компанию цикл «Анекдот»,
И вместе с потоком смешных прибауток,
Он не; закрывал извергающий рот.

Девицы визжали от дикого смеха,
Сгибаясь от приступов, как пополам;
А Вельтману с Пашей ничто не помеха,
Покинули оба всеобщий бедлам.

И так поступали и все остальные,
Под звуки веселья и общий шумок,
Светила науки, попарно хмельные,
Бежали в укрытия и – под замок.

Последняя точка опоры науки,
Наш благоразумный, брезгливый Рамзес,
Не справился с чувством желаний и муки
И тоже в болото природы залез.

Их всех взволновала лишь гордая Женя,
Глазами Рамзес указал ей на дверь,
Она же, с повадками чувственной лени,
И взглядом угрозы и злобы, как зверь…

Его проводила убийственным взглядом,
Но всё ж, сознавая безжалостный долг,
Хотя и наполненный жизненным ядом,
Отказ на работу свершится не мог.