Пять оттенков Абиссаля
Так Мандельштам подъяв железный шкворень у
Времени запруд заколбасил бобра у вечности
Взаймы извлёк ядрёный корень крупнозернистого
Покоя и добра...+)
+
И так оно работает конечно но вот в системе
Той и есть своё безумье но я бы и не поднял
Этой темы и даже б пребывал в благораздумье
Если б не детективы богословов о том о чём и
Это ль не понятно но кровь является как право
Да и слово что жребий словно равновероятно как
То в истории что слово то и дело что там фасад
В крови лучей закатных а вот поди же таки сделай
Всё что ужасно или непонятно всё то что даже нам
И кажется случайным во времени своём да и по сути
И есть глубины те в необычайном что не добраться
Кажется средь мути и тьмы и холода тех вод глубин
Ли психики и без различия планеты ль человека тех
Что вообще и никогда по сути не знали ни тепла ни
Даже радость солнечного света о том вот и поэт сей
Словно ёж а то же если сможешь то уйдёшь но сердце
Никогда не заберёшь...+)
Сергей Херувимкин 05.01.2021 14:44 •
Свидетельство о публикации №121010505158
Абисса́ль, абисса́льная зона (греч. ἄβυσσος — «бездонный») — зона наибольших морских глубин (глубже 3000 м), населённая сообществами бентоса океанического дна. Рельеф зоны представлен глубоководными котловинами, подводными хребтами и плато.
Натэлла Климанова 05.01.2021 15:44 Заявить о нарушении
Я реалист и в игры не играю.
Хоть хрен моржовый,- но я вас не знаю.
А на остальное мне поссаль.
Натэлла Климанова 05.01.2021 15:46 Заявить о нарушении
Согласитесь, что новые художники Апокалипсиса, это очень талантливые мастера 21 века? :))
Натэлла Климанова 05.01.2021 15:48 Заявить о нарушении
abissal-prodoljenie-knigi-50-dnei-do-moego-samoubiistva-5e49830869980506e8442cbc
"Абиссаль": продолжение книги "50 дней до моего самоубийства"
18 февраля 2020Нашумевший "Дневник Глории" от Стес Крамер в 2019 году получил долгожданное продолжение. Книга вышла в издательстве АСТ в 2019 году. Вторая часть называется «Абиссаль».
Книга наполнена сцена жестокости, есть совершенно отторгающие моменты, описания заставляют почувствовать запахи гниющей плоти, представить расчлененные тела распутных красавиц.
Сюжет
И все таки она выбрала жизнь…
Глория благодаря Алексу смогла совершить побег, инсценировав собственное самоубийство.
Ей предстоит научиться жить с новой внешностью и с новым именем, пресечь все контакты со школьными друзьями. Теперь она Арес. Да вот не может все в жизни девушки сложиться по-человечески. По пути в безопасное место вместе с Логаном, другом Алекса, Арес похищают.
Так девушка попадает в организацию под названием «Абиссаль». Но каждый новенький должен пройти серию испытаний.
Несколько месяцев Арес держат взаперти. Сначала ей запрещают пить воду и прикасаться к пище. Ладно бы, если бы и пищи-то не было, но изверги приносят еду с одурманивающими ароматами. Если девушка поддастся соблазну, Алексу грозит смерть, а ведь именно он придумал план по ее спасению.
Следующее испытание – ежедневное избиение. К ней приходит жуткий человек и заставляет драться. Пропуская удары, девушка остается избитая до полусмерти, и решает во чтобы то ни стало отомстить громиле.
Даже ежедневные визиты очаровательной блондинки не предвещают ничего хорошего. Она предлагает Арес убить милого пушистого кролика, а, получив твердый отказ, сама совершает зверское убийство, а трупики зверушек оставляет в заточении вместе с Арес. Запахи гниющей плоти, трупные яды сводят ее с ума, девушке кажется, что она не проживет больше и дня в этом аду, но однажды утром она просыпается в чистой камере. А следующая гостья мечет в нее ножи.
После извращенных испытаний на стойкость, выносливость, ловкость и ум, девушку посвящают в тайны семьи и заставляют выполнять различные поручения. Арес оказывается втянутой в междоусобную войну уличных банд. Постепенно она сближается с женой и детьми главаря Абиссали, даже чувствует себя частью большой семьи.
На протяжении всей книги Арес мучают угрызения совести: она мечется между тем, как должно быть и тем, как приказал Лестер, основатель группировки. Новость о смерти возлюбленного, Стива, убивает девушку. Она закрывается, отрывается от реальности, без тяжелых наркотиков она не может с собой справиться.
Психическое состояние девушки ухудшается день ото дня: ей мерещатся умершие люди, Ребекка упрекает ее в своей гибели, а Стив клянется в любви, гниющие трупы тянут к ней зловонные руки и призывают к себе…
Мы в вечной тьме, с горящими сердцами. Диктуем жизни мы свою мораль.Пути обратно нет.Свет растворился высоко над нами.Пути обратно нет. Мы не покинем АБИССАЛЬ.
Общее впечатление от книги
Книга наполнена тяжелыми мыслями, нет ни проблеска надежды на светлое будущее. На первый взгляд конец кажется позитивным: все довольны и счастливы вдали от уличных разборок, Арес ждет ребенка, а ее любимый возвращается к ней. Только эта идиллия зыбкая, ведь сволочная натура человека не может жить по-честному.
Несколько наивный взгляд на жизнь и чрезмерный трагизм принизили достоинство книги.
Из недостатков стоит отметить слишком лихое повествование, нелогичные сцены, отсутствие смысловых связок между эпизодами, да и объем почти в 600 страниц. Но все таки прочитать ее стоит, хотя бы для того, что бы на примере героев учиться преодолевать трудности на тернистом жизненном пути.
+)
Abismal = Шкворень
Сергей Херувимкин 05.01.2021 15:58 Заявить о нарушении
Перевод Е. Лысенко
Разорив сад, осквернив чаши и алтари, гунны верхом на лошадях ринулись
в монастырскую библиотеку, изорвали в клочья непонятные для них книги и с
бранью сожгли их, видимо, опасаясь, что в буквах таятся оскорбления их Богу,
кривой железной сабле. Сгорели палимпсесты и кодексы, но внутри костра,
среди пепла осталась почти невредима двенадцатая книга "Civitas Dei" (О
граде Божием), где повествуется, что Платон в Афинах учил, будто в конце
веков все возродится в прежнем своем виде и он будет здесь, в Афинах, перед
той же аудиторией, снова проповедовать это же учение. К пощаженному огнем
тексту относились с особым пиететом, и те, кто его читал и перечитывал в
отдаленной этой провинции, и думать забыли о том, что автор упомянул это
учение, лишь чтобы более основательно его опровергнуть. Век спустя Аврелиан,
коадъютор Аквилеи, узнал, что на берегах Дуная недавно возникшая секта
"монотонов"(называвшихся также "ануляры") исповедует веру в то, что история
- круг и нет ничего, что не существовало бы прежде и не будет существовать в
будущем. В горных областях Колесо и Змея вытеснили Крест. Страх овладел
всеми, но утешением послужил слух, что Иоанн Паннонский, снискавший
известность трактатом о седьмом атрибуте Бога, готовится сокрушить
мерзостную ересь.
Аврелиана эти вести огорчили, особенно последняя. Он знал, что в
богословских материях любое новое слово сопряжено с риском, но затем
рассудил, что тезис о круговом времени слишком необычен, слишком удивителен
и посему риск тут невелик. (Опасаться надо тех ересей, которые можно спутать
с ортодоксией. ) Все же ему было неприятно вмешательство - почти наглое -
Иоанна Паннонского. Двумя годами раньше сей муж в пространном сочинении "De
septima affectione Dei sive de aeternitate" (О седьмой любви Бога или о
вечности) узурпировал тему из области Аврелиана; теперь же, словно проблема
времени была в его ведении, он собирался наставить на путь истинный -
возможно, аргументами Прокруста, противоядиями пострашнее, чем сам яд Змеи,
- этих ануляров... В ту ночь Аврелиан, листая древний диалог Плутарха об
упадке оракулов, обнаружил в 29 параграфе насмешку над стоиками,
предполагавшими существование бесконечного множества миров, с бессчетными
солнцами, лунами, Аполлонами, Дианами и Посейдонами. Свою находку Аврелиан
счел счастливым предзнаменованием: он решил опередить Иоанна Паннонского и
сокрушить еретиков, чтящих Колесо.
Иногда мужчина добивается любви женщины, чтобы забыть о ней, чтобы
больше о ней не думать; так и Аврелиану хотелось превзойти Иоанна
Паннонского, чтобы избавиться от неприязни, которую испытывал к нему, но
отнюдь не для того, чтобы причинить ему зло. Сама работа над сочинением,
построение силлогизмов и придумывание едких выпадов, все эти "nego" и
"autem" и "nequamquam" умеряли раздражение, помогали забыть о неприязни. Он
строил длинные, запутанные периоды, загроможденные вставными предложениями,
в которых небрежность слога и солецизмы были как бы выражением презрения.
Неблагозвучность он сделал своим орудием. Предвидя, что Иоанн Паннонский
будет сокрушать ануляров в пророчески-торжественном тоне, Аврелиан, дабы
избежать сходства, избрал тон издевки. Августин писал, что Иисус - это
прямой путь, спасающий нас от кругов лабиринта, в коем блуждают безбожники.
Аврелиан, как старательный ученик, сравнил их с Иксионом, с печенью
Прометея, с Сизифом, с фиванским царем, увидевшим два солнца, с заиканием, с
белкой, с зеркалами, с эхом, с муллами у нории и с двурогими силлогизмами.
(Языческие легенды все еще жили, низведенные до уровня стилистических
украшений. ) Подобно всякому владельцу библиотеки, Аврелиан чувствовал вину,
что не знает ее всю; это противоречивое чувство побудило его воспользоваться
многими книгами, как бы таившими упрек в невнимании. Так, он сумел вставить
пассаж из "De principiis" (О началах) Оригена, опровергающий мнение, будто
Иуда Искариот снова предаст господа, а Павел будет в Иерусалиме снова
присутствовать при мученической гибели Стефана, и еще другой пассаж из
"Academica priora" (Первые Академики) Цицерона, где высмеяны люди,
воображающие, будто в то время, когда он беседует с Лукуллом, бесконечное
множество других Лукуллов и других Цицеронов говорят в точности то же самое
в бесчисленных мирах, подобных нашему. Вдобавок Аврелиан обрушил на
монотонов упомянутый текст Плутарха и свое негодование по поводу того, что,
мол, на язычника lumen naturae (свет природы) оказал большее действие, чем
на них слово божье. Труд этот занял у него девять дней, а на десятый ему
вручили перевод опровержения, сочиненного Иоанном Паннонским.
Оно было смехотворно кратким - Аврелиан взглянул на него с презрением,
а затем со страхом. В первой части содержалось толкование заключительных
стихов девятой главы Послания к евреям, где сказано, что Иисус не приносил
себя в жертву многократно от начала мира, но совершил это однажды к концу
веков. Во второй части было приведено библейское упоминание о тщетном
многословии язычников (Матфей VI, 7) и то место из седьмой книги Плиния, где
говорится, что во всей Вселенной не найти двух одинаковых лиц. Точно так же,
заявлял Иоанн Паннонский, не найти и двух одинаковых душ, и самый гнусный
грешник столь же драгоценен, как кровь, ради него пролитая Иисусом Христом.
Поступок одного человека, утверждал он, имеет больше веса, чем все девять
концентрических небес, и воображать, будто он может исчезнуть, а потом
возникнуть снова, - значит проявить вопиющее легкомыслие. Время не
восстанавливает то, что мы утратили: вечность хранит это для райского
блаженства, но также для огня адова. Трактат был написан ясно и всеобъемлюще
- казалось, он сочинен не конкретной личностью, но как бы "всяким человеком"
или - может быть - всем человечеством.
Аврелиан испытал острое, почти физическое чувство унижения. Ему
захотелось уничтожить или переделать свой труд, но затем, движимый
обозленной честностью, он отправил его в Рим не изменив ни одной буквы.
Несколько месяцев спустя, когда собрался Пергамский собор, опровергнуть
заблуждения монотонов поручили (как и следовало ожидать) Иоанну Паннонскому;
его ученого, сдержанного по тону опровержения оказалось достаточно, чтобы
ересиарха Эвфорбия осудили на сожжение. "Это уже происходило и произойдет
снова, - сказал Эвфорбий. - Вы возжигаете не костер, но огненный лабиринт.
Если бы здесь соединились все костры, на которые я восходил, они не
уместились бы на земле, и ангелы ослепли бы. И это я говорил неоднократно".
Потом он стал кричать, потому что огонь добрался до него.
Колесо пало, побежденное Крестом (В рунических крестах переплетены и
сочетаются оба враждебных символа - прим. автора), однако Аврелиан и Иоанн
продолжали свою тайную войну. Оба сражались в одном и том же стане, оба
жаждали той же награды, воевали против того же врага, но Аврелиан не мог
написать ни слова, за которым не таилось бы безотчетное стремление превзойти
Иоанна. Его страдания оставались невидимы - если тексты меня не обманывают,
имя "другого" ни разу не появляется во многих томах Аврелиана, собранных в
"Патрологии" Миня. (От сочинений Иоанна дошли всего-навсего двадцать слов. )
Оба не одобряли анафем, провозглашенных вторым Константинопольским собором,
оба осуждали ариан, отрицавших божественную сущность Сына, оба подтверждали
ортодоксальность "Христианской топографии" Косьмы, который учит, что земля,
подобно еврейской скинии, имеет форму четырехугольника. На беду, во всех
четырех углах земли объявилась другая, бурно ширившаяся ересь. Родившись в
Египте или Азии (свидетельства тут расходятся, и Буссе не желает принять
доводы Гарнака), она заразила восточные провинции и воздвигла свои капища в
Македонии, в Карфагене и в Трире. Казалось, она свирепствует повсеместно, -
говорили, что в Британском епископстве перевернули распятия вверх ногами, а
в Цезарее образ Господа заменили зеркалом. Эмблемами новых схизматиков были
зеркало и обол...)
Сергей Херувимкин 05.01.2021 16:09 Заявить о нарушении
но самым общепринятым было "гистрионы", данное им Аврелианом и дерзостно ими
подхваченное. Во Фригии их называли "симулякры", так же и в Дардании, Иоанн
Дамаскин именовал их "формы" - тут следует заметить, что этот пассаж не
признан Эрфьордом. Нет такого ересеведа, который бы с изумлением не сообщал
об их чудовищных обычаях. Многие гистрионы проповедовали аскетизм -
некоторые увечили себя, подобно Оригену, другие жили под землею, в клоаках,
иные вырывали себе глаза; иные ("навуходоносоры" из Нитрии) "ели траву, как
волы, и волосы выросли у них, как у орла". От умерщвления плоти и
самоистязания они нередко переходили к преступлению, в некоторых общинах
процветало воровство, в иных убийство, в иных содомия, кровосмешение и
скотоложство. Все они были богохульники, поносили не только христианского
Бога, но даже таинственных богов своего пантеона. Они сочиняли священные
книги, утрату которых оплакивают ученые. Сэр Томас Браун писал около 1658
года: "Время уничтожило горделивые гистрионические Евангелия, но не
Оскорбления, коим было подвергнуто их Нечестие"; Эрфьорд предположил, что
эти "оскорбления" (сохранившиеся в одном греческом кодексе) - они-то и суть
утерянные евангелия. Это кажется непонятным, если не знать космологию
гистрионов.
В герметических книгах сказано: то, что есть внизу, подобно тому, что
есть вверху, а то, что есть вверху, подобно тому, что есть внизу; в "Зогаре"
говорится, что мир нижний - это отражение мира верхнего. Гистрионы
основывали свое учение на извращении этой мысли. Они ссылались на Матфея VI,
12 ("Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим") и XI, 12
("Царство небесное силой берется") в доказательствотого, что земля
воздействует на небо, и еще приводили из Коринфян XIII, 12 ("Теперь мы видим
как бы скозь тусклое стекло") как подтверждение того, что все нами видимое -
ложь. Возможно, под влиянием монотонов они полагали, будто всякий человек -
это два человека, и истинный из них - тот, другой, на небе. Также воображали
они, что наши поступки отбрасывают неистребимое обратное отражение - стало
быть, если мы бодрствуем, тот, другой, спит; если блудим, другой целомудрен;
если грабим, другой честен. После смерти мы соединимся с ним и будем им.
(Какой-то отголосок этих учений есть у Блуа. ) Другие гистрионы считали, что
миру придет конец, когда исчерпается число его возможностей, и, поскольку
повторений быть не может, праведник должен исключить (то есть совершить)
наигнуснейшие дела, дабы таковые не запятнали будущего и дабы ускорить
пришествие царства Иисусова. Это положение отрицали другие секты,
утверждавшие, что в каждом человеке должна совершиться история всего мира.
Большинству, как Пифагору, надлежит пройти через переселение в многие тела,
прежде чем они получат освобождение; другие, протеики, "за срок одной жизни
суть львы, драконы, кабаны, вода и дерево". Демосфен сообщает об очищении
грязью, которому подвергали посвящаемых в орфические мистерии; подобно этому
протеики искали очищения злом. Они полагали, как Карпократ, что никто не
выйдет из темницы, пока не отдаст последней полушки (Лука XII, 59), и обычно
обольщали кающихся еще другим стихом: "Я пришел для того, чтоб имели жизнь,
и имели с избытком" (Иоанн XII, 10). Говорили они также, что не быть злодеем
- сатанинская гордыня... Множество разноречивых мифологий придумали
гистрионы: одни призывали к аскетизму, другие к распутству, и все - смущали
умы. Теопомп, гистрион из Береники, отрицал все легенды: он утверждал, что
всякий человек - это орган, проецируемый божеством, дабы ощущать мир.
Еретики Аврелианова диоцеза принадлежали к тем, которые заявляли, что
повторений во времени не бывает, а не к тем, которые утверждали, что всякий
поступок отражается в небесах. Это обстоятельство было необычным, и в одном
докладе римским властям Аврелиан о нем упомянул. Прелат, которому отправлял
он это донесение, был духовником императрицы; все знали, что трудная его
должность была сопряжена с запретом предаваться интимным радостям
спекулятивного богословия. Но секретарь прелата - прежде коллега Иоанна
Паннонского, ныне с ним враждовавший, - имел славу дотошного исследователя
ересей; Аврелиан к докладу добавил изложение гистрионической ереси,
встречавшейся в маленьких монастырях Генуи и Аквилеи. Написав несколько
абзацев, он собирался изложить ужасный тезис, что нет двух одинаковых
мгновений, и тут перо его остановилось. Он не мог найти нужную формулировку.
Поучения новой ереси ("Хочешь увидеть то, чего глаза человеческие не видели?
Посмотри на луну. Хочешь услышать то, чего уши не слышали? Послушай крик
птицы. Хочешь дотронуться до того, чего не трогала рука человека? Потрогай
землю. Истинно говорю, что Бог еще не создал мир". ) были чересчур
напыщенными и метафоричными для пересказа. И вдруг в уме его возникло
предложение из двадцати слов. Он радостно его записал, и тотчас же его
кольнуло подозрение, что эта формулировка - не его. На другой день он
вспомнил, что прочитал ее много лет назад в "Adversus annulares" ("Против
ануляров"), трактате Иоанна Паннонского. Он проверил цитату - да, она была
там. Аврелианом овладели мучительные колебания. Изменить или убрать эти
слова означало бы ослабить выразительность; оставить их будет плагиатом у
ненавистного ему человека; указать источник будет доносом. Он воззвал к
небесам. Под вечер следующего дня его ангел-хранитель продиктовал
компромиссное решение. Аврелиан те слова сохранил, но сопроводил их таким
предуведомлением: "То, о чем нынче брешут ересиархи, дабы смутить нашу веру,
сказал в нашем веке некий ученейший муж, более по недомыслию, чем из
греховности". Потом случилось то, чего он опасался, чего ждал, чего нельзя
было предотвратить. Аврелиану пришлось открыть, кто этот муж. Иоанн
Паннонский был обвинен в приверженности к ереси.
Четыре месяца спустя кузнец с Авентина, обольщенный лживыми уверениями
гистрионов, взвалил на плечи своему маленькому сыну огромный железный шар,
чтобы его двойник взлетел ввысь. Ребенок погиб. Ужас вызванный этим
претуплением, обязал судей Иоанна к неукоснительной строгости. Тот не
пожелал отречься от своих слов и повторял, что отрицание его мнения ведет к
гибельной ереси монотонов. Он не понимал (или не хотел понимать), что
говорить о монотонах бессмысленно - о них давно забыли. С упрямством,
отчасти старческим, он щедро приводил наиболее блестящие периоды из прежнего
своего полемического труда, но судьи даже не слушали того, чем некогда
восхищались. Иоанну следовало очистить себя от малейшего подозрения в
гистрионизме, а он доказывал, что мысль, за которую его обвиняют, строго
ортодоксальна. Он спорил с людьми, от решения которых зависела его судьба, и
еще допустил величайшую оплошность - спорил с блеском и иронией. Двадцать
шестого октября, после обсуждения, длившегося три дня и три ночи, его
приговорили к смерти на костре.
Аврелиан присутствовал при казни - отказаться означало бы признать себя
виновным. Местом казни был холм, на зеленой вершине которого стоял глубоко
вкопанный в землю столб, обложенный охапками дров. Чиновник прочитал решение
трибунала. Под лучами полуденного солнца Иоанн Паннонский лежал лицом в
пыли, издавая звериный вой. Он цеплялся за землю, но палачи схватили его,
раздели и наконец привязали к столбу. На голову ему одели пропитанный серой
венок из соломы, к груди привязали экземпляр зловредной книжицы "Adversus
annulares". Накануне ночью прошел дождь, дрова горели плохо. Иоанн
Паннонский молился по-гречески, потом на незнакомом языке. Пламя костра уже
обволакивало его, когда Аврелиан решился поднять глаза. Огненные языки на
миг замерли - Аврелиан в первый и последний раз увидел лицо ненавистного
человека. Оно ему напомнило кого-то, но он не мог сообразить кого. Потм
огонь закрыл все, потом тот кричал, и казалось, будто кричит сам костер.
Плутарх сообщает, что Юлий Цезарь оплакивал гибель Помпея. Аврелиан
гибели Иоанна не оплакивал, но почувствовал, что чувствует человек,
исцелившийся от неизлечимой болезни, ставшей частью его жизни. В Аквилее, в
Эфесе, в Македонии провел он долгую череду лет. Он устремлялся к
неприветливым границам Империи, в глухие болота и отшельнические пустыни,
дабы одиночество помогло ему постигнуть его жребий. Как-то в мавританском
шатре, среди ночи, гремевшей львиным рыком, он перебирал в уме сложное
обвинение, предъявленное Иоанну Паннонскому, и в энный раз соглашался с
приговором. Однако оправдать свой лицемерный донос было труднее. В Русаддире
он произнес теперь уже неуместную проповедь "Светоч светочей, возженный в
плоти отступника". В Гибернии, в келье окруженного лесами монастыря, когда
ночь близилась к рассвету, он вдруг услышал шум дождя. Ему вспомнилась
римская ночь, в которую он так же внезапно услышал дробный шум капель. В
полдень молния зажгла деревья, и Аврелиан смог умереть той же смертью, что
Иоанн.
Финал этой истории можно пересказать лишь метафорами, ибо он происходит
в царстве небесном, где времени не существует. Быть может, следовало бы
сказать, что Аврелиан беседовал с Богом и что Бог так мало интересуется
религиозными спорами, что принял его за Иоанна Паннонского. Однако это
содержало бы намек на возможность путаницы в божественном разуме. Вернее
будет сказать по иному: в раю Аврелиан узнал, что для непостижимого божества
он и Иоанн Паннонский (ортодокс и еретик, ненавидящий и ненавидимый,
обвинитель и жертва) были одной и той же личностью.
--------------------------------------------------------------------------------Популярность: 9, Last-modified: Thu, 14 Oct 1999 18:47:22 GM
Сергей Херувимкин 05.01.2021 16:09 Заявить о нарушении
Натэлла Климанова 05.01.2021 15:48
+)
И то, - правда !
Сергей Херувимкин 05.01.2021 16:44 Заявить о нарушении
Хорошо, что моё восприятие ограничено от подобно муры.
Но роман Булгакова "Матер и Маргарита" сделан мастерски, приближённо к человечеству.
Я рада, что занимаюсь катренами Бога-Отца.
Когда я читаю и перечитываю,то как будто заряжаюсь от них, как батарейка.
В этих катренах чувствуется настроение Бога.
Где-то ироничен.
Где-то хорошенько закутывает мысль.
Где-то у него печаль или исследовательский интерес.
А там, где катрен о том, что мозг у Вестника наполовину сварился, то,точно, в этом месте Бог выругался.
В общем, эта Книга вечная и читать, не перечитать. :))
Натэлла Климанова 05.01.2021 19:06 Заявить о нарушении
Действтительно, в России "что-то не так".
Натэлла Климанова 05.01.2021 19:34 Заявить о нарушении