Когда

Когда

Когда в свободе от авторитетов
Сама себе становишься обузой,
Ты смотришь в надоевшие портреты
И вспоминаешь Робинзона Крузо.

«Намерена о том просити, отче,
Чтобы в иные царства мне отбыти,
Где я могу себя восславить строчкой,
Так что все царство будет меня чтити»...

Блуждая в свете, что к поэтам злобен,
Ты не слова, а парус сотворяешь,
Придумываешь: Р-робин! Ах, Ррр-обин!
Топор, гарпун… берешь с собой, что знаешь.

И через 20 лет в бездушно-людной
Москве ты понимаешь – это остров.
Тебя прибило, разломало судно,
Ты здесь не просто так, совсем не просто.


Он говорил: ничтожны все святые.
Он говорил: все крайности безумны,
И, презирая к черту запятые,
Смотрел во мрак, в загадочность безлунья.

И речью, от искомины картавой,
Он говорил о рабстве и расплате,
О берегах, пропитанных отравой
Богатства и невольничьего злата.

То был не Ленский - романтизм немецкий,
То был не Гегель - меры соглядатай.
Его сыграл бы милый Маковецкий,
Его б НГ-Ex libris напечатал.

То бредил грустно Робинзона Крузо
Отец, невозвращенца мысля свыше.
Ему, взвиваясь, диктовала муза:
"Пойми, сынок". Но сын его не слышал.