Шестьдесят девять

I.

Дорогая,
я вот, что понял:
совесть - штука сентиментальная.
Так, боишься опоздать на свидание,
все попутно давя, невзираючи,
насекомых.
Совесть нам неуместна, тем более -
ты приходишь всегда с опозданием.
Не падение - греховзлетание
наша страсть. Тянет ложа из облака
нас влекомых.


Так что ты не стыдись сией пошлости.
Ни своей, ни моей. Наверное,
нам не стоит скрывать, что было в нас
заложено
боженькой.
И давай в ротовые полости
впускать самое сокровенное,
что "на шее ноги" растет моей
и над твоей
восхитительной ноженькой.

Будь же воля моя,
я бы всю тебя
целовал и ласкал и жал к себе
непрерывно. И я бы вот так застыл
в, самой лучшей с того, бесконечности!
Пусть бы это была и прилюдия.
Знаешь, мне, как туристу, в твоей судьбе -
лучше, чем Петербурга разводные мосты, -
разведеный шпагат в поперечности.

Признаю, - в Петербурге красиво, но,
если не было б только тебя бы в нем,
я б не жил здесь. Как я бы вообще не жил,
если не было б только в тебе меня.

Воскресите Петра - я б спросил его:
В чем величие? Ведь оно явно не в том,
чтобы строить постройки для ныне живых
на костях, восклицавших "Империя!".

Раз уж Петр жестокий велик при том,
что людей ради дивных строений губил,
тогда люди, хвалящие Петра и строенья, -
жестоки.
И я буду уж лучше хвалить притон
с всей продажностью и лепетом развратной любви.
Ведь она не убила еще никого,
имея во власти стольких.

Дорогая,
никто не умрет с наших ласк,
и поэтому в этом величия больше,
чем во всём оружии мира в раз,
всей кровавой военной истории.
Исторической задницы оглушительный лязг
из штыков меня не завлекает, а гложет.
Более, чем себя, я люблю только нас.
В том клянусь своим семем - не кровью.

Дорогая,
будь я христианский поп,
Тот, что злата и сытости не стыдится нисколько, -
я, целуя кресты, повергал бы в шок.
Но мой крест - твои позвоночник и талия.
Если б был я монах, убежденный, что
похоть - грех и что надо уйти от мирского, -
От твоей красоты я бы вряд ли ушел,
с крыши храма б кричал "святая!".

Слуги божии, что борются с пороком страсти,
что несет в себе лишь наслаждение, радость,
вы бы лучше боролись с такими, как вы
и с своим отвратительным богом.
Жизнь ужасна. Столь малое держит нас в ней.
И за все хорошее, что нам досталось
нужно цепляться. Но такие, как вы
нарекают и радость пороком.

Нарекают убийц, что идут на войну
мол убийство дозволено, за царя - можно!
Невиновен солдат, ведь его обманУт,
вы убийцы, как царь, как и бог ваш.
Так что я б не поставил попам бы в вину,
не сказал бы, что те допустили оплошность,
если беглым солдатам, что к ним придут,
в темя дали б кадилом наотмашь.


II.

А, впрочем, к черту все.
Тоска по умершим и их убившим -
не бессмысленна эта тоска ли?! -
Лицо человечества находится в вымени Земли,
и наши лица - не исключение.
Но, попав в твое вымя,
я думал, что нахожусь в Раю.
А теперь, Дьявол, где я?

Как твои формы меня ласкали,
суметь бы предать своим словам такую форму,
чтобы они тебя ласкали
также,
как мои пальцы ласково выводят эти буквы,
также,
как мои губы ласковы, когда я произношу твое имя
(и будто счастлив им я)
и позу
69.