Направление Ольховатка

                Курская дуга
                Пролог
С рассветом молились Богу:
«Пусть минует нас сия чаша!»
Смотрел политрук не строго:
Нам стоять тут за веру нашу.
Полем тра;вы промокли росою,
Так пролитые слёзы не видно.
Одевались все в чистое к бою
У русских берёз беззащитных.
      
              1.Сгоревшее небо
А с запада небо чернело…
"Воздух!" - выкрикнул кто-то.   
Волна за волною. Шли смело.
И мощью давили на роты.
«Вас «сделать» решили навалом», -               
Гудел клин, не птичий, по небу.
Тихо  и  пусто вмиг стало,
Запахло сгоревшим хлебом. 

Войну смотреть интересно
В сторонке. Пишите этюды:    
Вон, падая вниз, неспешно
Самолёт стал железа грудой.
Большие, те плыли степенно,
«Ястребки» меж ними шныряли.               
Они в синем воздухе летнем               
«Чужих» в сектора разделяли.               

Вот уже белизна парашютов
Чёрно-жирным по небу дымом
Потянулись, подбитые, к югу,               
Завихляли, прикрывшись своими.
Но армада, зная, что встретят,               
Всё летела, летела, летела.
И над полем брани третьим               
Завертелись опять карусели.               

В тылу что-то густо горело,
Из дыма зенитки долбили.
Они дружно делали дело,
Небо в полоски покрыли. 
Но  грязною линией книзу
«Meссершмитты» гадили небо.
Мы им с пулемёта сюрпризы.
Тут каждый, что мог, делал.

Зенитки  подавят, возможно,            
Они в мясорубке, где пули,.          
А над землёй, метров десять,
Штурмовик, и уши рвануло.
А вот уже танки, где  пашня,
Несутся бронёю трехслойной.
Трава их закрыла по башню,
Грохочут, спешат на бойню.

        2.Танковый клин
Угло;м идут полем, клином,
Где сапёры путь им закрыли.   
Дрожит земля беспрерывно.               
Один, вот второй задымили,
А третий - сорвало башню.
В небо рванул столб дыма.
Шутил бронебойщик в засаде:
«Для нас вся работа мимо.               

И коли так будет дальше,
Останемся мы без награды».
Стена огня приближалась.
Дымовые летели снаряды.
Разгоралась трава от ветра.
Во рту горечь сажи с дымом.
Позиции в облаке пепла,               
С трудом даже руки видно.

Вонь горелой взрывчатки
И пепел в горле и лёгких,
Чёрной густою струйкой
Пот стекал в гимнастёрку.
Боец тащит ящик патронов,               
В затылок каской молотит,      
И, матом ругаясь, по-русски
Крикнул: «Ну, что за работа?»

А ветер раскачивал кроны,
Он будто хотел всем сказать
Сквозь раненых крики, стоны:
«Вам, братцы, ни шагу назад».
И тут же принёс звуки мины,
Что в той стороне рванули.
Так, значит, клубок змеиный
Втянулся, где «поле обули».

В животе на минуту застыло,
За дымом ревут где-то танки.
И сердце тревожно забилось:
С чего бы они сразу в дамки? 
Вот нитка средних, вылазят!
Им полк раскатать - не заметят.
Допёрли, про видимость, мрази.         
Ну что же, как надо встретим.   

Вот крик: «Батарея, к бою!»               
С испугом дрожащей луны.               
Земля затряслась от боли,             
От взрывов, не зная вины.            
Наводчик себе сквозь зубы:
«Тут, сволочи, не фатерланд               
И тут не парад, - выдал грубо. -       
Сейчас покажу путь назад!»

Клин продвигался без спеха
(тяжёлые быстро не ходки).
Не цель мы им, мы – помеха,
Но бьём их прямой наводкой.
А вот, как собаки за зайцем,
Стволов разворот в батарею.
Будут ровнять нас, братцы,
Осколочными и шрапнелью…

И четыре факела к клину,
Рысью на встречу с опушки.
Разрыва снарядов не видно,
Противотанковой пушки.
Бронебойный. Он дело знает
И броню прожигает всюду.
Всё газ раскалённый сжигает
В танках за доли секунды. 

На фланге из рощи вспышки.
То бьют по моторным отсекам.
Выстрел. Ещё один выстрел.
В ответ «шмайсе;ров» стрекот.   
Но башня сгоревшим толом
Полыхнула огненным шаром.
Заряжающий крикнул: «Готово».
От взрыва пахнуло жаром.

И вновь панораму на танки.
«Главный пятьсот! Быстро! 
Всем по местам с землянки! 
Заряжай! Торопись! Выстрел!»
Где пулемёт - броня  тоньше
«Огонь!». И в ответ с посёлка
Взрывом на землю брошен,
Услышал лишь свист осколков.

Ещё плюс один факел в небо.
В рыданьях мать их танкиста.             
«Зачем к нам послали их, фрау?»               
Под грохот возникли мысли.
Их огню в ответ удивлялись:
Как позицию взрывы смесили!             
Нашей пушке хана, отстрелялась,
Станины крест-накрест скрутило.               

В том бою искажалось время,
То растянется - то замирает.
Рывок, бросок, закрыть темя,
Всё за доли секунды решаешь.
Бывало, смертельно уставший,
После жуткой разящей атаки,
Узнаёшь ты, что в этой каше
Прошло лишь минут десяток.

Всё поле воронки вспахали,
Сутками взрывы и взрывы,
Да голодные пули искали
Кровь для себя в перерыве.            
В бою лязг и скрежет тонут,
Всё горит -  и земля с водою,
Как бумага, горела со стоном 
Плоть людей, ни-че-го не стоя.

И болтая ногами, как фантик,
Снайпер взлетел при взрыве.
Осколки снарядов «гладят».
Сержант: «В укрытия, живо!»
Рты, забитые газом с грязью.
Рвёт лёгкие крик в телефоны.
Блиндаж у комбата без связи,
Но зато там - определённость.

Отдышались. Грудина в хрипе.
Рассмотрели в бинокли поле.
В воронке, где вырваны глыбы,
Сестрёнку помочь так молят!
Танкист ей сказал виновато:
«Как жаль, броня жидковата».
Уходящему в вечность солдату
Вспоминалась любимая, хата.

Полем танки их ползали долго.
За собою шлейф пепла и глины,
И плевались огнём ещё много,
Но нет больше мощи их клина.
Пусть «пантеры» утюжат окопы,
«Тигры» в тыл с огневого кошмара,
Завернули с крестами «коробки», 
Сбили их с направленья удара!

На войне этой всё смешалось:
Артиллерия, танки, пехота.
Только нас им убить – мало!!
Им надо чтоб дрогнули роты.
Чтоб кто-то сказал: «Одна жизнь.
Ты спасись. Зачем это небо?
От горевшей земли откажись,   
Чем поможет горелый стебель?»

Погибаем мы все тут задаром,
Пусть другие с криком «ура».
И таких вот нашлась ещё пара,
Загундосили: «Всё здесь зазря».
Старшина, желваками играя,   
День десятый в бою подряд:
«Зря  Отчизну не защищают!
Вперёд! Мать твоя попадья!»

Окрестили огнём - не любовью,               
Чтоб фашизма развеялась мгла.
Здесь земля пропитана кровью,
Здесь дивизия в сутки легла.
Старшина гимнастёрку поправил:
«Слей, сынок, мы как чёрти в аду».
Черноту смыл с себя и добавил:               
«Завтра в бой тебя сам поведу».         
               
3.Маршевая рота
Не писали всё в тактике боя.         
А осядет пыль маршевой роты,
Поле боя считать своим стоит,
Коль прошла сапогами пехота.
И нет чувства вины у обочин,
Всё пестрят нескромно цветами,
А свободны они ли? Так точно
То дороги не знают и сами.

И ласкающий тёплый воздух
Заполняется топотом мирным.
Одуревшей, уставшей пехоте
Ремни в кровь натирали спины.
Им винтовка казалась пудом,
А кроме на них было столько,
Что не всякий снесёт эту груду!
Ещё в горле ссохлось и горько.

Не нащупать фляжку в дороге               
И слюну не глотнуть – густая.
Волдырями покрылись  ноги,
Под ремнями жжёт и мешает.
Одна мысль в голове: «Сгину»,
И команду «Стой!» не услышав,
Каской ткнулся в мокрую спину
Позади топтавший парнишка.               

Заструился дымок самокруток,
Так кисет доставать неохота!
Лёг на спину боец на минуту,
Глянул в небо, забыл о заботах.
Облака проплывали, как стая,
А края их что рваные шрамы.          
Он задумался: «Вдруг угадаю: 
Уцелею. Смерть. Может, раны?»

Шелестели по небу снаряды,
Но разрывов не было видно,
Отдалось где-то эхом позади,
И ложились плотно, солидно,   
Словно лопнуло твёрдое слово.
Всё пронизано чьей-то болью.               
Утром солнце встало багровым,
Будто за ночь напитано кровью.

Вообще не хотел шевелиться.
Руки,  ноги поднять неохота,               
Но «Подъем!» проорали в лица,
Штурмовой стала за ночь рота.
Прошли линию старых окопов
И вторую - по виду обжи;той.
Их бойцы покинули скопом,
Аккуратно прикрыв нарочито.

Рота дальше. Открытое поле,
На котором намедни потери.
Танк подбитый в копоти горя
И танкист от горя весь серый.         
Бугорки в обгоревших травах
Тоже рядом с ним, будто снопы,
Словно ветер-растрёпа браво
Разбросал  ураганом копны.

Куда шли, там ещё не стреляли,
По изрытой воронками степи.
Слева шум: то с гнезда подняли               
Чудо жизни! - таившийся стрепет.               
Зной попозже, пока прохладно,
Метров двести ещё, где пепел.            
«Батальон! В колонны повзводно!»
И легли, развернувшись в цепи.

             4.Атака
В атаку подня;лись совместно.
Почувствовал вдруг, что оставил               
Часть себя самого в том месте,
Где лежал. Давай, православный!            
Ощущалось одно: ты слитый
С общей массой всего батальона,
Существом всем своим хлипким
Сжавшись в комок опалённый.

Пот потёк по лбу ручейками,
И в горячке, аж зубы заныли,
Через время зашлось дыхание,
Всё плыло;, ходуном заходило.
И подсумки  бежать мешали.
На глаза всё каска сползала.
С винтовок ещё не стреляли,
Дым и копоть цель закрывали.

Старшина: «Бежишь?». Я - «Бегу!»
То и дело у нас перекличка,            
Ощущенье: нас двое в пургу.               
В роте смерти и смерть привычка.   
А мне бы с ней не встречаться.
Кто-то раненый взвыл от пули,
И от просьбы: «Добейте, братцы»,
Побежал, как хлыстом стеганули.

Услышал стрельбу и вспышки,
Но откуда, неясно за пылью.
Выстрелил в тень цвета мышки,
Подбежал и залёг весь в мыле.               
Трупы немцев лежат с крестами.
Присмотрелся, кого же убили?
Мундир с зака;танными рукавами 
Да ещё сапоги - в нашей пы;ли.

Так хотелось мне что-то поня;ть.
Пусть фашист, но всё ж человек,
И если б не я, так он бы меня.
Так решается всё сотни лет.   
Посмотрел на него ещё раз.
Роте снова бросок до криницы.
Малою группой остатки взводов
Очумевших выбили фрицев.

Азарт боя и натиск не снижен. 
Мы будто летели сквозь пули.
И снова поднялся, не слыша,
Почувствовал, - все рванули.               
Добежал до хаты взопревший.   
Барабанят в висок сердца стуки.               
У ствола с листвою сгоревшей
Выше локтя схватился за руку.

В рукав потекла густо липкость.
Незнакомое чувство тревожит,
Может, в плечо, может, ошибка,
Может, легко, а может - не может.
Бинты по карманам.  И, сидя,
Достаю их, как детям гостинцы.            
Повязку на рану, но видел,      
Что уходят вперёд  пехотинцы.

Я за ними, зажав в плече рану.
Страха нет, давно отпустило.
Ведь бояться нельзя постоянно,
Как нельзя быть вечно счастливым.
Внезапно, родившись без смысла,
Страхи цвели, а затем отшумели.    
Что убьют, привыкаешь к мысли,
Как к прокуренной дымом шинели.

Всё бегу, чувству долга внемля,   
То бороздкой, то мягкой ботвою.            
Приподнялся, выплюнул землю
И опять падал в грязь головою.
Проползали беззвучные танки,
И с открытыми ртами пехота.
Контужен? Давай в землянку!          
«Я с вами останусь. Я с ротой».

Наши танки прикрыть. Пехота?
Кто остался за семь часов боя?
Взяли третью деревню с ходу            
И прошли ещё одним полем,
Шли навстречу закату фронтом 
В туче дыма сгоревшей деревни.
Солнце скрылось за горизонтом.
Штаб. Учёт потерь ежедневных. 

А вот кухня. Повара, поварёшки.
Так устали, что есть не хотелось,
Ведь с утра, не увидев ни  крошки,
Желудок усох, совсем опустелый. 
Горячий кулеш, пшёнка-тушёнка,               
Сухари - войны признак унылый.      
Надо поесть. Есть ещё работёнка.               
Нужны будут всем завтра силы.

Живой кто? Старшина сосчитал,
Двенадцать в роте после оврага. 
«Думал погиб», - он запричитал,
И глаза заблестели  влагой.         
В драке терпеть - функция тела.      
Цени каждый день, пока ещё жив.
Душа затекла в бою, занемела,
Чтоб не черствела, ты ей помоги.

                5.Раненые души.
Двинулись утром по новой.
Второй час долби;т канонада.         
Вернуть рубежи свои снова
Приказ у них. Выбить нас надо.
Рывок и прыжок, голову ниже.
Швырнуло взрывной и несло.
Лечу в тот окоп, что поближе. 
Нет объема, нет света и слов.               

Волна поднимала облако  пепла.
Взрывы от бомбы звуки убили.
Паденье в землю. и всё померкло.
Где то пилой дровишки пилили.
Присмотрелся я: мой дед и отец
Пилою двуручною «вжик, вжик».
Взгляд строгий его: «Рано, юнец.               
А поленницу помог бы сложить». 

Сознанье приходит, но по кускам.
Длиною куски нарезаны Богом.      
Линий кривых, каблуки с сапога
По чёрной земле мне пишут итоги.    
Струится земля, меня засыпает,               
Чувствую, тянет кто-то подмышки.    
Небо густой чёрнотой закрывает,               
Давит в живот горячая вспышка.

И всё в тишине, и всё в темноте,
Но мир возвращался толчками.
Убит я? Ранен я? Вроде бы нет.
В голову до;лбят мне молотками.       
Ноги дрожат, я выполз наверх,
Только сознание вновь уходило.
В моей голове кузница, цех. 
Жуткая боль череп крушила.

Боком вперёд ползу по траве.            
Полуторку взрывом накрыло.
Правой рукой тянусь к голове. 
Попробовал - не получилось.
Осколки во рту - выбиты зубы,
Глаз как бы цел, но оплыл он
Ещё кровоточат щеки и губы
Да слева огнём лицо опалило.      

Лопнули, видимо, и перепонки.
Глухота, и с контузии грёзы,
Не вижу я солнце, в сторонке.
Жарко рукам, а ноги мёрзнут.
Пыльный плакат: «Ни шагу назад».
Что-то рядом дымит в пыли;, 
Мелькнула тень сбоку – медбрат,               
Ну, наконец-то и меня понесли.               

Вижу красный крест, рыжеват.
На осмотре рядами всё раны…               
Мухи. Жара. Врач нарасхват.
Как сам-то живой он, странно.               
Непослушной рукою я показал
Врачу в бывшем белом халате
На уши, живот и что замерзал.
Закончились силы. В палату.
               
                Эпилог
Берлин далеко, путь-то не быстр,
Но, гибель друзей и раны изведав,               
Напряженье атак и смерти риск,
Нас не зря приближали к Победе.
А в каждом дне тех упорных боёв,
С гранатой на танк уходя насовсем,
Солдат понимал - он в бой за своё!
И причём тут приказ «два-два-семь»?
© Дроздов В.И., 2020