Ноша

Под ногами моими дорога устремляется в вечную даль, не галдят на деревьях сороки, не шумят по бокам поезда. Данко дал сердце алое людям, но попрали убийцы его. Каждый вправе смеяться и слушать, как я тихо глотаю стекло. Каждый вправе смотреть безучастно, как другой подыхает один, и надежда ни грамма не значит, каждый сам для себя господин.

Ветер воет на крышах безлюдных, кроет город безликая тьма, тучи черные страсти рисуют над толпой не сошедших с ума. Как срывается голос беззвучно, превращаясь в отчаянный хрип, так и я, став из ноши обузой, не мечтаю в мечту воспарить.

Помнишь лето? Оно пролетело, распадаясь на капли дождя. Руку к небу направив несмело, посмотрю, как снежинки летят. Где-то тихо, почти что беззвучно, воют северным хором ветра, и ты спросишь: «А что с нами будет? Это я — то, чего ты ждала?»

В глубине твоих глаз — только льдины. Путь мой долог, и он лишь один. Улыбнусь, не прощаясь, но помня: «Каждый сам для себя господин». Через бури и лес без просвета я несла честно ношу свою, но скажи мне, прошу, что же будет? Ты придешь в день, когда я умру?

Хрустом веток остатки рассудка, дальше — ветер и сумрачный лес. Я отважна и в чем-то безумна, но ты в мысли бестактно залез. Прошепчу, что еще не прощаюсь. Не поверив, захочешь меня. Между сучьев и травистой грязи постараешься боль восполнять.

«Ты устала? Как странно, но все же я тебе как-нибудь помогу».

Ты прижал мое тело до дрожи и направился дальше в тайгу. Мы не знали где выход, но грело нас надежды постылой тепло, и остатки угасшего лета побороли в душе страх и злость.

Мир не блекнет, и дни бесконечны, я замерзла, но ты нес свой груз и смотрел вдаль на длинные тени, не заметив, что нес только труп.