Мещанское общество

 ,, Как рыцарь был первообраз мира феодального, так купец стал первообразом
нового мира: господа заменились хозяевами. Купец сам по себе — лицо стёртое,
промежуточное; посредник между одним, который производит, и другим, который
потребляет, он представляет нечто вроде дороги, повозки, средства. В мещанине
личность прячется или не выступает, потому что не она главное: главное — товар,
дело, вещь, главное — собственность.
 
  Купец — человек мира, а не войны, упорно и настойчиво отстаивающий свои права,
но слабый в нападении; расчётливый, скупой, он во всём видит торг и, как рыцарь,
вступает с каждым встречным в поединок, только мерится с ним — хитростью. Его
предки, средневековые горожане, спасаясь от насилия и грабежа, принуждены были
лукавить: они покупали покой и достояние уклончивостью, скрытностью, сжимаясь,
притворяясь, обуздывая себя. Его предки, держа шляпу и кланяясь в пояс, обсчиты-
вали рыцаря; качая головой и вздыхая, говорили они соседям о своей бедности,
а между тем потихоньку зарывали деньги в землю. Всё это естественно перешло
в кровь и мозг потомства и сделалось физиологическим признаком особого вида
людского, называемого средним состоянием. 
 
  Под влиянием мещанства всё переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась
бухгалтерской честностью, изящные нравы — нравами чинными, вежливость — чо-
порностью, гордость — обидчивостью, парки — огородами, дворцы — гостиницами,
открытыми для всех (то есть для всех имеющих деньги).
  Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приоб-
ретать, а имущий — хранить и увеличивать свою собственность; флаг, который под-
нимают на рынке для открытия торга, стал хоругвию нового общества. Человек de
facto сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную
борьбу из-за денег.
 
  Политический вопрос с 1830 года делается исключительно вопросом мещанским, и
вековая борьба высказывается страстями и влечениями господствующего состояния.
Жизнь свелась на биржевую игру, всё превратилось в меняльные лавочки и рынки —
редакции журналов, избирательные собрания, камеры, церкви.
  Все партии и оттенки мало-помалу разделились в мире мещанском на два главные
стана: с одной стороны, мещане-собственники, упорно отказывающиеся поступиться
своими монополиями, с другой — неимущие мещане, которые хотят вырвать из их
рук их достояние, но не имеют силы, то есть, с одной стороны, скупость, с другой —
зависть. Так как действительно нравственного начала во всём этом нет, то и место
лица в той или другой стороне определяется внешними условиями состояния,
общественного положения. Одна волна оппозиции за другой достигает победы, то
есть собственности или места, и естественно переходит со стороны зависти на сторо-
ну скупости. Для этого перехода ничего не может быть лучше, как бесплодная качка
парламентских прений, — она даёт движение и пределы, даёт вид дела и форму
общих интересов для достижения своих личных целей.
  Парламентское правление — самое колоссальное беличье колесо в мире. Можно ли
величественнее стоять на одном и том же месте, придавая себе вид торжественного
марша, как оба английские парламента ?  Но в этом сохранении вида и главное дело.
 
  Во всём современно европейском глубоко лежат две черты, явно идущие из-за при-
лавка: с одной стороны, лицемерие и  скрытность, с другой выставка и хвастовство.
Продать товар лицом, купить за полцены, выдать дрянь за дело, форму за сущность,
умолчать какое-нибудь условие, воспользоваться буквальным смыслом, казаться,
вместо того чтоб быть, вести себя прилично, вместо того чтоб вести себя хорошо,
хранить внешнюю благопристойность вместо внутреннего достоинства.
 
  В этом мире всё до такой степени декорация, что самое грубое невежество получило
вид образования. Образования теоретического, серьёзного быть не может; оно требу-
ет слишком много времени, слишком отвлекает от дела. Так как всё, лежащее вне
торговых оборотов и ,,эксплуатации“ своего общественного положения, не сущест-
венно в мещанском обществе, то их образование и должно быть ограничено. Оттого
происходит та нелепость и тяжесть ума, которую мы видим в мещанах всякий раз,
как им приходится съезжать с битой и торной дороги.
 
  То, что вы видите на большой сцене государственных событий, то микроскопически
повторяется у каждого очага. Мещанское растление пробралось во все тайники
семейной и частной жизни. Мещанство ни к чему не обязывает, ни даже к военной
службе, если только есть охотники, то есть обязывает, правдою и неправдою, иметь
собственность. Его евангелие коротко: ,, Наживайся, умножай свой доход, как песок
морской, пользуйся и злоупотребляй своим денежным и нравственным капиталом
не разоряясь, и ты сыто и почётно достигнешь долголетия, женишь своих детей и
оставишь по себе хорошую память“. Мещанство явилось освобождённым не только
от царей, рабства, но и от всех общественных тяг, кроме складчины для найма
охраняющего их правительства.“
                (А.И.Герцен)

Что может родиться в мещанском обществе ?
Кучка олигархов и нищий народ, рассчитывающий на подачки.