так и поняли

так и поняли. вместе с масштабами прикоснулись. не я и не ты, а кто-то другой, растворенный в прибое. волна возникнет, отдаваясь в звучании - не я, но кто-то другой, запропастившийся в безумных отражениях звуков. утихнет рябь в лице - пихтами нелепо соприкоснется на дистанции, предолевая визг полночных катеров на избытке приливе. у тех же проколов и вихри непонятные, сумерками поглощаемые ежеминутно. остов из вереска - один в своей полночной западне. разрушенные дамбы горят неистовым воском. керосин задыхается в нежности - лилово крадется невозможный поцелуй. шелк и кровь струятся в отражающихся присутствиях. колени уже наполняются водой, простой залег на дно бокала, застилая оттаивающие калейдоскопы взбаламученных прихотей. в неотступном шепоте ты, проверенный, оскорбленный, сношенный донельзя плавучими жестами. ноша будет тянуться долго по извилинам смерти, придем мы, откидываясь на спинки, и угнетение войдет, шикарное, в наши двери, снимая якоря с дна благополучия. сумасшедший причал восторженно льется сквозь пальцы, и медитация запускает новый виток вихрей, по-новому взмывает в рассоединенное желание. смета в руке, волхв в плену разомкнутости. сила на шалости сознания, всегда отвергнутая как каприз, как вставка сердца, как реприза аплодисмента. шов на корточках подкидывает жар в ничто, прячется, осознанный, голый, отвергнутый в своих избытках. ров преодолен, в этой беготне мы сиро пасемся, осознавая свои масштабы. ров спасен - как причина экстаза, как подворотни возлегших факелов. стих этот шум на грани, на одной из граней тоски, чтобы умолкнуть, умолкнуть навсегда воем  сирен и свистоплясок. прокол до обожания - лон втерт в наши певучие десны, в сортирах трактиров, в их элегантной муштре, сопряженной с балдахинами одиночества. в руствере смеха - одинокие, пресыщенные, невозможные в своем танце родники, подливающие масло в огонь, забывающие свои береты и сквозняки в мановениях старцев. родники преодолены - навсегда, как каракатица надвигающихся швов, как юдоль, отмеченная совершенством жеста. с лихвой этот лабиринт напяливает на себя манеру, чтобы ошибиться, чтобы прикоснуться, погрлощая содержимое ожидания. в хохолке намордника - шелковый орнамент плевка, руны плевел, застрявшие затихающими волнами в кавардаке природы.