ёлочное

Почему так сжимается горло,
лицо,
всё,
выжимает себя, как старое полотенце, в слезы?
В детстве грозили за то, что взялась отжимать не с того конца.
Это сейчас можно – в кресло, ноги вытянуть, и ни тебе криков, и ни одной угрозы,
По закладке открылась страница,
Там буквы и лица,
И влага из глаз тихо течет с лица.
Кто-то пишет, это будто круизные яхты, дорогие лайнеры, а где-то барахтаются строчки мои  - круг, плохо надутый, детский,
Был когда-то такой, желтенький, я его считала дельфином.
Я так много с собой тащу, всё своё, как найденное на берегу, не хочу, как у других, ничего в наследство,
Следы за мной тянутся, двух босых ног, а то, что несу, оставляет еще неровный, будто от ствола дерева, длинный.
Дерево – тащить по земле? Пусть тогда  будет ёлка, я так люблю огоньки, и деда-мороза, и ёлку,
Я же в драку полезу, если кто над моей новогодней сказкой станет смеяться.
Эти дни зимы - осторожные, тихие, дарят подушку и одеяло, и говорят: «Мы надолго!»
Оставайтесь, милые, детские, только останьтесь, братцы.
С вами можно не быть большим, чем хвалился – бросай в помойку, только не мимо,
Отшвырни обязательства быть злым, рычащим и жадным.
Ты когда-то писал стихи, отправлял с балкона, самолетики-анонимы,
Ты не помнишь – а может, помнишь? Ну ладно, ладно.
Эти долгие дни -  где звезды светят друг другу, чернеет небо, -
Вот бы это молчание их запереть в кладовку,
Сохранить, а потом – по капле…  чтоб знать, что делать, чтоб быть, где не был…
Нет, нельзя быть жадным. Я - отпускаю.
Уже уходите? 
Эх.
Простите.
Мне так неловко.