Вкусы и запахи. Зима, детство

***

Единичные кедры в смешанных лесах — совсем не то, что настоящие из кедровника, где главные они, а не лиственницы с пихтами и елями, кедр не спутаешь с елью и сосной, одни только лапы-канделябры чего стоят и шишки с вкуснющими желтоватыми зёрнышками
Папин друг неизменно уволакивал его по осени из дома на несколько дней — шишки собирать, мы прощались и с папой, и с очередным комплектом его одежды сорта "почти на выброс" и ждали его с добычей. после таких поездок папа тоже прощался: то с усами, то с доброй частью волос на голове.
После его возвращения на веранде выстраивались  мешки с шишками, а потом наступала зима, и не было оглушительнее запаха, чем запах ядрёной смолы и суровой хвои в морозном пространстве нашего зимнего хранилища.
Дворово-огородные дела сходили на нет, вечера заметно подрастали, как и рядки бесконечных носков и варежек из-под маминых спиц, печки топились всё дольше. Мы вспоминали про шишки. Выуживалась из дальнего шкафа старенькая жестяная кастрюлька без одной ручки, заполнялась шишками и водой, накрывалась тряпочкой с целью подцепить на неё большую часть смолы.
Варились шишки недолго, только до того момента, как начинала поддаваться кипятку смола, прилипая к небольшому лоскутку ткани, сомкнутые гнёздышки, хранящие орешки, прежде накрепко запечатанные сургучом, раскрывались, створки топорщились, а сама шишка размякала.
Лоскуток, сделавший своё дело, улетал в печку, вода выплёскивалась в сугроб рядом с крыльцом, там летом замечательно росли и цвели неприхотливые и непотопляемые ирисы, небольшое количество смолы и прочих зимних ополосков им явно не вредило.
Мы разбирали шишки ещё горячими; остывающие, они всё сильнее липли к пальцам остатками смолы. Вкус орешка, отправленный смоляными пальцами в рот, помнится до сих пор и не идёт ни в какое сравнение со вкусом магазинных лущёных.

***

Нас было пятеро и сладких подарков под новый год даже в плохие годы получалась приличная гора, от профсоюза, с папиной работы, с маминой, из школы, из садика, по случаю многодетности, по случаю подработки. Подарки всегда утяжеляли какими-нибудь недорогими пачками печенья, халвы, вафель.
Если вафли назывались "ананасовые" или "снежинка", они были без подвоха ожидаемо вкусными, хрустящими с заметной холодящей кислинкой в начинке, а вот от вафель типа "десертных" вкуса и хрусткости ждать не приходилось.
Переслоенные непонятной сладостью пластинки, в которых почище, чем в ирисках, вязли зубы, не радовали.
Не помню, кто это придумал, не стану забирать славу себе, но рецепт улучшения негодного и не радующего продукта оказался что надо.
Дрова догорали, последняя огромная кастрюля с картошкой для куриц сдвигалась на самый край, плита остывала, но всё-таки оставалась достаточно горячей и заметно нервничала, когда отколовшийся кусочек вафельной начинки нечаянно падал с вафли и шипел, и дымился. Этот дымок от сгоревшего сладкого маргарина делал вкус вафель неповторимым, а жар высушивал клетчатые листики до волшебного хруста, подпалял их до коричневатости;
и было нестрашно, если кто-то из нас обжигался, и неважно, что мама ругалась потом за жирные пятна, долго и дотошно выгорающие на плите вновь растопленной печки,
потому что было очень вкусно.