Ты не совсем человечество

В лингвистическом отделении университета висит диорама с приматами – гориллами.  Подрастающему молодому поколению опция – смотреть на портреты старцев ученых и хотеть стать как они, или хотеть стать горной гориллой.  Профессор – взрослый, пришлый самец, встал у окна и закурил. Направо и налево сыпались звезды.  Вечерело.  Город зaсыпаный то ли звездами, то ли снегом звал отдыхать в спальные районы.  Месяц мстил извращенному воображению притупленным концом, город напоминал коробку, а спальные районы расходились кругами, наподобие фуринов, что подвешены на ветру, только этот ветер обронил.  Звенело что-то все равно.  Может в ушах?

– Такие как ты обречены на исчезновение.

– Мне кажется удивительным, что человечество умудрилось не вымереть.

– Ты не совсем человечество, – повторился тонкий голосок.  Волосы были собраны в пышный хвост.  Она также смотрела на огни города.

– Со всей очевидностью, ты сегодня настроена крайне оптимистически.

– Я всегда настроена оптимистически, – улыбнулась она.

– Вот смотри, огромная экосистема.  Обеспеченная и благополучная.  Двенадцать дневных часов у них есть, им дадены чтобы портить друг другу нервы.  Нет горя от стихийного голода, нет нашествий вредителей, или почти нет.  Люди предпочитают общение с себе подобными и устойчивый психологический стресс.  Драки, свидания, союзы, ухаживания, секс.

– Я поклоняюсь психическому стрессу... читаю тебя как учебник антропологии, взахлеб.  Центральная фигура – альфа-самец, только вместо общественной организации вокруг тебя разруха.  И как ты умудрился?

– Что выжить?

– Нет, выкурить за день пачку.  Идем в машину, поздно.

– Дело не в том, что альфа-самец не может отвести стадо в оливковую рощу за четвертым холмом.  Он просто о ней не знает.  Но знает, что где-то она есть.

– А я не знаю где она.

– Ты вообще ничего не знаешь.

– Но мне нужна только одна маленькая оливка в день.

– Идем выпьем мартини.  А потом, что-то побольше оливки.  Вдребезги разобьем рюмку.

– Я проверю тебя на прочность статуса.

– Он безоговорочен, – произнес, подняв бровь.

В уютной тени кафе рука на ширинке... Я не устаю дивиться многообразию завитков в твоей бороде и глубине раковины уха.

– Прекрати, мы в публичном месте.

– Прекращаю.

– Мне нравится, как ты лежишь на краю кровати, а я перепрыгиваю с одной кровати на другую, обыскивая тебя на предмет оливок.

– Это такая игра «музыкальные стулья»?

– Это такая игра застукать тебя с оливкой во рту.  Моей и поглубже.  Такая перспективная юная обезьянка сладко стонет подо мной.

– Ты меня притесняешь?

– Еще как.  Полыхай для меня алым и зеленым в африканских сумерках.