Цветы

***

Глаза цветов фиалкового цвета,
душа их непорочна и чиста,
полна любви, прощенья и привета.
И мы им улыбаемся за это,
жизнь начиная с чистого листа.

Цветы нежны, наивны и невинны,
как лики рафаэлевских мадонн,
свои приоткрывая сердцевины...
Погрязли во грехе, в грязи, в крови мы,
зев преисподни алчен и бездонн,

но тянутся к нам тоненькие шейки
и лепестки полуоткрытых губ,
тревожа, ворожа и хорошея...
Взгляни на них, вглядись же хорошенько,
и не посмеешь гадок быть и груб.

Открой окно и выгляни наружу,
взгляни вокруг без шор и без понтов -
немыслимо кромсать планеты тушу,
стрелять, взрывать, бесчинствовать и рушить,
пока с утра глядят нам прямо в душу
глаза небес, любимых и цветов.

***

Когда мне было восемь лет -
раздался в дверь звонок.
За дверью принц. В руках букет.
Стою, не чуя ног.

Соседку Таню он спросил.
(Всё было как во сне).
И мне едва хватило сил
сказать: «А Тани нет...

Она на даче». Принц смущён,
расстроен, удручён.
Букет, потисканный ещё,
мне в руки был вручён.

А принц шагнул через порог
и канул в никуда...
Он стал причиной стольких строк,
написанных тогда!

Букет прижавши, как трофей,
приняв его всерьёз,
я на глазах у кухни всей
бегу, не пряча слёз.

И мысли об одном: скорей,
укрыться, словно тать,
от всех за створками дверей,
и плакать, и мечтать...

И было не понять самой
загадку бытия:
букет не мой, жених не мой,
а вот любовь - моя!

* * *

Когда цветов лежит копна,
Весь стол мой погребя,
Я чувствую себя как на
Похоронах себя.

Я всех цветов не обниму.
Смущением горю.
"Спасибо, что вы, ну к чему,
Не надо," – говорю.

Но что-то вот уже не так
Во мне и на земле.
Вся комната моя в цветах.
Душа моя в тепле.

Гляжу на хрупкость красоты,
На стеблей свежий срез,
И чувствую, как те цветы
Нужны мне позарез.

***

И паука, и муху,
и даже сорняки
убить не хватит духу,
рассудку вопреки.
 
Как будто под лопатой
не сорная трава,
а голубые взгляды
и нежные слова.
 
Пусть будет этот цветик
и этот, и вон тот,
ничейный, словно ветер,
нечаянный, как вздох,
 
пусть птицы долго-долго
кружат над головой,
и красная футболка
восходит над травой,
 
пусть будет это лето
и солнца тёплый круг,
как блинчик и котлета
из бабушкиных рук,
 
пусть видится упрямо,
что мир — одна семья.
И пусть приснится мама,
и скажет: вот и я.

***

Меня уже те рощи позабыли,
где я брела в цветах своей мечты.
Но вот опять весна, и снова всплыли
воспоминаний нежные цветы.

Весёлый воздух родины и леса!
На радуге, на солнце, на крови
взойдут слова сладчайшего замеса
и расцветут в садах моей любви.

Там сквозь снега деревья прорастают
и облака целуют их слегка.
Там ждёт тебя душа моя простая,
как лес и поле — первого цветка.

Пускай земля омоется любовью,
оденет всё вокруг в цветастый шёлк.
Я ставлю те букеты в изголовье,
чтобы подольше было хорошо.

***

Острый угол сменился на узкий кружок,
что протаяла нежность на мёрзлом окне.
Бледноокий цветок, молчаливый дружок,
ты вторую весну улыбаешься мне.

Безымянное чудо, ну как тебя звать?
Острый угол сменился на тонкий овал.
Я порой забывала тебя поливать.
Ты доверчиво сердце своё открывал.

Худосочная дружба давно умерла,
и рука, что дарила тебя, далеко.
А твои лепестки расправляли крыла
и меня овевали светло и легко.

Стебелёк тонкошеий прозрачен как шёлк,
словно маленький Принц из далёких планет...
Неизвестно мне имя твоё, о дружок.
И тому, что завяло, названия нет.

***

Даю обет наутро, как проснусь -
жить надо независимо и гордо...
Но лишь к бумаге ручкой прикоснусь -
и нежность перехватывает горло.

Ну что мне делать с нею, чтоб унять?
Отдать портным на меховую шапку,
чтоб голову твою могла обнять,
чтоб грела и ласкала лисья лапка.

А может лучше высадить в кашпо,
чтоб вырос нежный аленький цветочек…
На что её ещё?… Да ни на что.
Запрятать незаметно между строчек.

Окончен день и даль черна как смоль.
Напрасная звезда в ночи светилась.
Цветок засох, а шапку съела моль.
И нежность никому не пригодилась.


***
Жизнь проходит упругой походкой,
и не скажешь ей: подожди!
Из чего её плащ был соткан?
Звёзды, травы, снега, дожди...

Жизнь проходит грозою и грёзой,
исчезая в туманной мгле,
оставляя вопросы и слёзы,
и цветы на сырой земле.


Подснежник

***
О подснежник, весны зародыш,
как ты выжил один в лесу?
На морозной заре продрогший,
со слезой в голубом глазу.

Сотворённое Божье слово,
его первый несмелый стих.
Нежнолепетный, лепестковый,
он трепещет в руках моих.

Как у грешной моей России
так невинны глаза небес,
незабудок и речек синих,
и подснежников полон лес?

О святые обманы мая!
Я побуду в вас до конца.
И бутоны, всё понимая,
раскрывают свои сердца.


Ландыши

***
Тоненькие вкладыши
в книге берегу -
ласковые ландыши
на лесном лугу.

Свет небесный, радужный,
мятный холодок.
На ладони — ландыша
нежный завиток.

Отчего светла в тиши,
в ореоле крыл?
Оттого, что ландыши
ты мне подарил.

***

Помнишь, собирали ландыши в лесу -
до него рукой подать нам было.
Каждый чем-то был похожим на слезу...
До сих пор в душе я ландыши несу.
Как я эти цветики любила!

Запах нашей юной свежести лесной,
жаль, не передать его словами.
Каждый год я покупаю их весной.
Ландыши прохладой дышат даже в зной,
а зимой летят над головами.

Кажется, я слышу их хрустальный звон,
вижу подвенечные их рюши.
На лесной поляне — ландышевый сон…
Маленький букетик нежен, невесом…
До сих пор он греет наши души.

***

Не снежинки, а нежные ландыши
из твоих поднебесных рук...
Словно хочешь сказать мне: на, дыши,
набирайся сил для разлук.

Всё пространство ими подсвечено
наших ненаступивших лет.
Что-то вечное, подвенечное,
високосный лесной балет…

Окружает объятьем шёлковым,
тем, что сердцу вовек не лжёт.
В високосный год ты пришёл ко мне.
Этот год меня бережёт.

***

Ландыши, колокольчики –
слишком они нежны.
Этой любви укольчики
больше нам не нужны.

Но как они отчаянно
смотрят туда, где ты...
Эти всегда печальные,
плачущие цветы.

Жизни – на самом кончике,
но – словно свет из тьмы:
ландыши, колокольчики,
что собирали мы…


Сирень

***

Нет, она – могла ль я обознаться? –
за год позабытая сирень!
Пахнет так, как будто мне семнадцать,
песнь моя, души моей шагрень!

Обрывая звёздочки желаний,
сокращаю наш короткий век.
Молодость жива ль ещё, ушла ли? –
дай же мне сиреневый ответ!

Так же бело-розово-лилова...
Я ищу в тебе, не находя,
счастье – пятизвёздочное слово,
чтобы так же и свежо, и ново,
соткано из неба и дождя.

* * *

О сирень четырёхстопная!
О языческий мой пир!
В её свежесть пышно-сдобную
Я впиваюсь, как вампир.

Лепесточек пятый прячется,
Чтоб не съели дураки.
И дарит мне это счастьице
Кисть сиреневой руки.

Ах, цветочное пророчество!
Как наивен род людской.
Вдруг пахнуло одиночеством
И грядущею тоской.

***

Кладбищенская ограда,
а вместо могилы — куст.
Сиреневая отрада
квадрата, который пуст.

Как звали того, кто сгинул?
Где памятник или крест?
Сиреневая могила.
Загадка окрестных мест.

Ни вросшей в траву дощечки,
ни камня с обрывком дат.
Кто был он, ушедший в вечность, -
бродяга, поэт, солдат?

Я приотворила дверцу...
Она легко поддалась.
Что нужно кусту от сердца?
Любви и рыданий всласть.

Туманом сирень клубилась,
парила не здесь, а Там.
Как жимолости той милость,
что вымолил Мандельштам.

Ограда была оправой
прекраснейшим из цветов,
которым могилы мало,
им хочется наших ртов,

распахнутой в небо дверцы,
протянутых рук лучей.
Я шла, прикарманив в сердце
того, кто уже ничей.

***

Тюльпаны осыпались. Розы опали.
Сирень распустилась зато.
Вся комната – в пышной цветочной оправе.
Как жаль, что не видит никто.

Душа – решето от бессчётных ударов,
весь мир – словно цирк шапито,
жизнь – глупая шутка и прожита даром...
Сирень распустилась зато.

Свет с улицы застя, всевышнею мастью
покрыла все беды она.
В сирени застенчиво прячется счастье.
Надежда в квадрате окна.


Тюльпаны

***

Тюльпаны, розы… В них пока нужда ещё,
спасающих от тусклой суеты.
Глядят они так жизнеутверждающе.
Такие человечные цветы…

Цветок прекрасен даже увядающий.
Опавшие безвольно лепестки
похожи на одежды ниспадающей
роняемые на пол лоскутки.

Пусть опадают ласково усталые,
нечётное число я сохраню,
чтоб по нему что «любит» прочитала я,
прекрасному поверивши вранью.

Любуюсь, улыбаясь через силу я,
на танец опадающих одежд...
Цветы мои, бесхитростные символы
вовек не увядающих надежд.


* * *

Было просто и легко
обнимать за плечи.
А теперь ты далеко,
близкий человечек.

Приходил в заветных снах
мне с шестого класса.
И опять тобой грустна,
сокол синеглазый.

Душу греют на столе
красные тюльпаны.
Где бы ни был на земле -
помнить не устану.

У меня какой-то страх
вновь тебя не встретить.
Пусть хранит тебя в горах
православный крестик.


Розы

***

О бедная покинутая роза,
за ширмочкой от летних сквозняков!
Не знала ты, что пострашней мороза
прощание на сквозняке веков.

Припомнишь ты заботливого принца,
который захотел себя убить,
и все свои уловки и капризы,
а нужно было просто полюбить.

Он поливал тебя с утра из лейки
и укрывал стеклянным колпаком.
А сам нашёл спасение у змейки -
известен этот выход испокон…

Кто любит — так беспомощны и слабы,
они глядят сквозь розы как очки...
Планетой завладеют баобабы
и разорвут им сердце на клочки.

Ах, роза у разбитого корытца...
Одна любовь могла бы удержать...
Не нужно слушать, что нам скажут принцы,
а просто ароматом их дышать.

***

Я не роза – сорняк, одуванчик,
путь плетут из меня венки.
Хочешь, дунь на меня, мой мальчик,
мои дни полетят, легки.

Одуванчик – пушок, обманчик,
дуновеньем одним гоним.
Как прозрачен мой сарафанчик,
лишь одно сердечко под ним.

Незаметна, неприхотлива,
на подъём и помин легка.
Мне не нужно тепла, полива,
только ветер и облака.

Кто без дома, семьи и крова,
не обласкан и одинок –
пусть утешит их – не лавровый –
одуванчиковый венок.

***

Так беспрепятственно любить,
так безоглядно, опрометчиво...
Миг торопить до дна испить
из чаши Эроса беспечного.

И что там будет или нет -
вперёд не думать, не загадывать.
Из вороха грехов и лет,
как из охапки роз, выглядывать…

***

Цветы по праздникам и на похоронах…
цветы в границах, в рамках дисциплины...
Но это было точно не про нас.
Спасением от плена или сплина,

они цвели на кухне, на столе
и в нашей жизни были вне контекста,
они хранили жизнь мою в тепле
и не было на нежность лучше теста.

Ты покупал мне розы по утрам
и выбирал всегда на длинных стеблях.
Я ахала, едва глаза продрав,
как будто огонёк в душе затеплив.

Так были розы огненно красны -
цвет страстности, пылающих признаний,
и жили мы всегда среди весны,
не важно, за окном — зима, весна ли.

А на ночь ты их в ванну опускал,
так бережно их лепестки расправив,
как будто не цветы — меня ласкал,
и это было вне границ и правил.

Теперь же, приходя в твой новый кров,
такие же я покупаю розы,
чтобы «люблю» сказать тебе без слов
и отогреть от твоего мороза.


Герань

***

Цветочек аленький герани
на подоконнике расцвёл -
как крови капелька на ране,
как будто кто ножом провёл.

Дождь, размывающий границы
и избавляющий от слёз -
как будто кровь, а не водица,
а у небес — туберкулёз...

Мы на земле прожить пытались,
исправив хаос и содом.
Надежды те не оправдались,
как подзащитный пред судом.

Я думала, что я успею,
не слыша божьих укоризн,
я жизнь жила как эпопею,
а вышел краткий афоризм.

Но так запомнить будет легче,
когда уйду от вас совсем.
А время лечит и калечит,
неумолимое ко всем.


***
Пять зелёных ёжиков —
пять каштанов…
Вот ещё немножечко -
и достанут.

На балкон здоровую
табуретку -
и смогу здороваться
с ним за ветку.

А на кухне аленький
вырос цветик -
пять бутонов маленьких
в душу светят.

Это не случайности -
а подарки
для меня, печальницы,
с неба арки.

То окликнул ты меня...
Можно спятить:
букв в любимом имени -
тоже пять ведь!

Знаю, что не может
время — вспять…
Но в «люблю» их тоже
ровно пять!

Это ли не символ,
это ли не знаки,
что дают нам силы,
придают отваги.

Раз-два-три-четыре-пять -
я люблю тебя опять,
на земле и в небе,
в дождике и в снеге,
и в каштане, и в цветке,
в самом дальнем далеке...

***

Цветок в окне. Профессор Плейшнер.
Он так по глупому погиб.
Не распознал сигнала слежки...
Где этой улицы изгиб?

Но в Берне нет Цветочных улиц,
как говорил экскурсовод…
Смешно хромая и сутулясь,
ушёл профессор в неба свод…

Но можно ль не заметить этот
цветок и девушку в окне,
пронзённые горячим светом
на вечном Фалька полотне?

Вне чинности и политеса,
прекрасна, как весенний сон,
художница и поэтесса,
стоит Раиса Идельсон.

А на окне — цветок герани,
горящей раною в груди,
как страстное любви признанье,
как знак, что можно, заходи.

В глазах недолгая печалька
и ожиданье рандеву...
А позже, став женою Фалька,
она уедет с ним в Москву.

Мой двор — по улице Цветочной.
И на окне стоят цветы.
И кажется, сегодня точно
их наконец заметишь ты.

***

Цветок, казалось, можно сдунуть –               
так был он квёл.
Я о цветке забыла думать,
а он расцвёл!

Я плакать в феврале устала
среди чернил...
А тот, о ком уж не мечтала –
вдруг позвонил!

От ожиданья скулы сводит,
надежд падёж...
Ко мне же всё тогда приходит,
когда не ждёшь!

***

Скользну на улицу, спеша,
пока все горести уснули.
Как хороша моя душа
в часу предутреннем июля.

Весь город мой и только мой!
(Попозже выспаться успею.)
Куда б ни шла — иду домой.
Куда б ни шла — иду к себе я.

Шаги и звуки не слышны.
Лежит, потягиваясь, кошка.
Как страшен мир без тишины
и без герани на окошках!

Овечек поднебесных рать
залижет нам ночные раны.
Вставать, страдать и умирать
ещё так рано, рано, рано…


***
Оранжев луны абажур
и радость жирней печали.
Я жизнью сейчас дорожу
сильней, от неё отчалив.

Себя переплавлю в стихи,
по Стиксу тебе переправлю.
Они будут плыть, тихи,
как пущенный вдаль кораблик.

Блестит от луны вода
и край занавески жёлтый.
Душа глядит лишь туда,
куда навсегда ушёл ты.

Горит на окне герань.
Луны абажур оранжев.
Стирается плавно грань
между тем, что сейчас и раньше.


Декабрист

***

Уж начал расцветать цветок,
и вдруг застыл, как передумал.
Как что-то увидал не то
и радовать не стал, - не ту, мол,

хозяйкой видеть он хотел…
А я стояла безутешно,
секрет цветочных душ и тел
постичь пытаясь безуспешно.

Что он увидел, заглянув,
мне в сердце, как на дно колодца,
вмиг лепестки свои свернув,
как будто в страхе уколоться?

Поила тёплою водой,
цвети, просила, как вначале.
Ты просто слишком молодой,
а я погрязла в тьме печалей.

На что обиделся цветок?
В душе увидевши смятенье,
какой-то тёмный закуток,
он мне ответил нецветеньем…


Бегония

***
Бегония, бегония
сполохами объята,
как будто бы в огонь её
рука швырнула чья-то.

Большая, крупнолистная,
в бутонах хаотичных,
она цветёт неистово
и даже эротично.

Бегущая побегами,
растущая без спроса,
свалившаяся с неба мне
как лето средь мороза,

бегония, бегония,
ты мой восход вчерашний,
ты то, за чем в погоне я,
безудержной и зряшной.
 

Кактус

***

Смотрю на кактус: как тебе  в оконце,
мой маленький спартанец, травести?
Обходишься без влаги и без солнца,
и даже умудряешься цвести.
 
А мне вот мало ручки и бумаги,
чтобы как ты жила бы и цвела,
мне хочется животворящей влаги,
и ласкового света, и тепла.
 
Мой кактус-недотрога, ёжик, злючка,
иголок ощетинившихся рать.
А у меня хоть бы одна колючка,
и голыми руками можно брать.
 
Как бы защитным обрасти покровом,
у кактуса спрошу я твоего,
и стать таким же гордым и суровым,
чтоб жить без никого и ничего.

***

На остановке памятной сойти
и ждать на самом деле не трамвая.
Как бы потом ни разошлись пути -
здесь их соединяет кольцевая.

Дорога без начала и конца,
но собственная ноша рук не тянет,
как будто я спешу кормить птенца,
что без меня и часа не протянет.

Душевный голод, радостный недуг,
не излечить его травой аптечной.
Как будто клюва птичий перестук
из сумки слышен околосердечной.

Птенец пушистый, кактусик в руке, -
никто не догадается, о ком я -
тобой согреюсь в Стиксовой реке,
минуя лет кладбищенские комья.


***

Ты мне дорог, ti voglio bene,
я желаю тебе добра.
До свиданья, мой маленький, бедный,
расставанья настала пора.

Твои ложечки, крохотный кактус
и луну, что ты мне подарил,
сняв на камеру вечером как-то,-
забираю в свои алтари.

Забираю с собою в дорогу
всё, что дал мне когда невзначай.
Вспоминай обо мне хоть немного.
До свиданья, ti amo, прощай.


Хризантемы

***
Я полюбила хризантемы,
ещё не зная, что они
зовутся – вновь на эту тему! –
цветами смерти в наши дни.

Как нежно ветер осыпает
недолговечную красу...
Всё чаще я их покупаю
и к датам траурным несу.

Влечёт цветочная палатка,
но лишь увижу – и пронзит:
недаром нас так манит сладко
всё, всё, что гибелью грозит.

Они по-прежнему мне милы,
но мысль не отпускает впредь:
цветы, цветы, я вас любила,
не зная, что люблю в вас смерть.

***

Цветики счастья средь серых камней,
звёздные лучики света,
вы словно руки протянуты мне,
словно подобье ответа.

Вид из окошка, как проба пера,
робок, младенчески розов,
из серебра, тишины и добра -
Божий наивный набросок.

Словно в преддверье великих потерь
кружимся на карнавале...
Но отворится заветная дверь —
и поминайте как звали.

***

Но меня утешало чужое оконце,
где цветы полыхали весной,
словно милое сердцу домашнее солнце,
словно миру подарок цветной.

Понапрасну судьбу обвиняла в обмане,
в том, что ношу нести тяжело.
Мне казалось, что счастье исчезло в тумане,
а оно никуда не ушло.

А оно шелестело дождём и искрилось,
и чирикало звонко в лесу:
оглянись на меня, улыбнись, сделай милость,
я тебе буду очень к лицу!

А потом поднималось под самое небо
и кричало: глядите, я здесь!
Но толпа мельтешила в погоне за хлебом
и благую не слышала весть.

***

Цветы кивают головами
и опускают вниз глаза.
Смеются ли они над вами
иль серебрится в них слеза,

они всё слышат, понимают,
преображаясь с каждым днём,
и лепестками обнимают,
когда лицо в них окунём.

Я аромат люблю цветочный
у незатейливых духов.
Я замок выстрою песочный
из васильков и ноготков.

И всё, что холодом укралось –
нам эти цветики вернут.
Вернут душе любовь и радость,
хотя б на несколько минут.


***

Стихи, что пишутся во имя
того, кого нельзя обнять,
цветами пахнут полевыми,
а не шаненью номер пять.

Душе, пожизненно совковой,
пристало пахнуть молоком,
водою чистой родниковой,
а не французским коньяком.

Люблю Париж, Монмартр и Сену,
но пахнет всё-таки любовь
капелью марта, стогом сена
и дымкой в поле голубой.

Люблю тебя без ухищрений
и признаюсь тебе в таком
душистой веточкой сирени
с заветным пятым лепестком.


***

Цветок голубого, распущенный небом –
анютинкин глаз, незабуд…
Как выглядит мир наш оттуда нелепо,
лиловой души лилипут.

– Не правда ли, я гениально сказала –
откуда-то вырвалось вдруг.
Как будто бы эхо вселенского зала
пронзило молчания круг.

И вот уже, кажется, меньше чужого
в пустыне безмолвных скорбей...
Цветок голубого, росток неживого,
пронзи этот камень, пробей.