Свадьбы и судьбы. Цикл рассказов

СВАДЕБНЫЕ ПЕСНИ  (напев плача)

Первая.
Посадила молода, всех подруг за стол,
Сама села молода, ой да выше всех.

Сама села молода, ой да выше всех,
Наклонила голову, ой да ниже всех.

Наклонила голову, ой да ниже всех,
Вы подружки , вы сестрицы, ай да вы все мои.

Вы подружки, вы сестрицы, ой да вы все мои,
Надумайте нагадайте, о-ой, моей голове.

Надумайте нагадайте, моей голове,
Как я буду привыкать, о-ой, во чужой семье.

Как я буду привыкать, во чужой семье,
Как я буду называть, о-ох, не родную мать?

Как я буду называть, не родную мать,
Назову я тётенькой, ох да неудобно.

Назову я тётенькой, неудобно,
Назову свекровушкой — неугодно.

Назову свекровушкой — неугодно,
Назову я маменькой! О-ох, да не родна!


Вторая.
Перепёлочка косатая, ты чего сидишь задумана?
Ты чего сидишь задумана, да молодёшенька просватана.

Молодёшенька просватана, да за младого да добра молодца.
За младого да добра молодца, да звать по имени (Илюшенька)

Звать поимени (Илюшенька), да а по отчеству (Спиридонович)
Он по отчеству (Спиридонович), ох, свою сторону нахваливал.

Свою сторону нахваливал, хороша наша сторонушка.
Хороша наша сторонушка... Нет, чужая то -  полынь горькая!
               

Третья.
Как во зыбочке я качалася, да в колыбелюшке колыбалася.
В колыбелюшке колыбалася, да приходил ко мне родимый батюшка.
Приходил ко мне родимый батюшка, Он и брал, да меня, на белые руки.
Он и брал, да меня, на белые руки, он и брал, и качал, приговаривал.
Он и брал и качал, приговаривал — Ой ты дочь, моя дочь, дочь возлюбленная.
Ой ты дочь , моя дочь, дочь возлюбленная, да не отдам я тебя во чужие люди.
Не отдам я тебя, во чужие люди, да во чужи, во чужи, незнакомыя.

А теперь мой отец — распрогневился, ох, отдаёт он меня, во чужие люди.
Отдаёт он меня во чужие люди, да во чужи, во чужи, незнакомыя!
               

               
                КАКАЯ ОНА — ЛЮБОВЬ!?
Посвящается памяти моих дорогих дедушки и бабушки (по материнской линии).
               

Моя бабушка, Арина Карповна Козина (по мужу Фролова)  родилась в Казахстане, в горах Заилийского Алатау, недалеко от китайской границы. Жили они на затерявшейся между гор заимке, отец — Карп Козин, рано овдовевший, и его три дочери Клавдия, Арина и Анна. Карп вскоре привёл в дом молодую мачеху, которой не терпелось скорее избавиться от чужих детей. Старшая Клавдия вышла замуж за некоего Слайковского, родила сына, который в младенчестве умер. Семейная жизнь не сложилась и она смолоду ушла в монашество. Младшую Анну тоже сосватали и увезли от родного порога. Жизнь свою она прожила среди кучи детей и внуков. Я её помню. Позже мы все жили в Саркандском районе, Талды-Курганской области и часто виделись. Бабушка Клавдия (инокиня) тоже приехала в Сарканд, после того , как закрыли её монастырь. Она до старости жила при церкви Казанской Божией Матери в Сарканде. Здесь, слава Богу, храмы не трогали. Инокиня Клавдия впоследствии и мать мою Марию привела к Богу, а вместе с ней они и меня вымолили из этого безбожного пекла. Но писать я буду сейчас о своей родной бабушке Арине и её нелёгкой судьбе.
      С ранней юности черноглазую Аришу отдали в горничные на барский двор. Был в тех краях, где-то недалеко от Лепсинска, известный заводчик или фабрикант Пугасов. Точно знаю, у него даже в тогдашней столице Казахстана, г. Алма-Ате были свои магазины. Уже в мою советскую юность, когда я училась в столице, в народе называли торговые ряды за рекой — Пугасовскими и  мост, по которому мы ходили туда — Пугасов мост (по старой памяти). Так вот юная Ариша и служила горничной при барыне (Пугасовой). Она  часто с удовольствием рассказывала нам, внукам и правнукам о своей юности и необыкновенной жизни, по которой провёл её Божий Промысел. Барыня была добра к ней за её смекалку и сообразительность. У Ариши все в руках ладилось, везде она поспевала, во время могла промолчать или слово молвить. Сиротская жизнь многому научила. А барыня ей мать заменила. Случилось так, что они были ростом и фигурой одинаковы, потому барыня щедро дарила Арише со своего плеча надоевшие ей наряды. К 16 годам у Ариши уж поднакопился сундучок доброго приданого. Хорошо жилось у барыни и бабушка всю жизнь вспоминала те годы с теплой  благодарностью.
        Карп бывало наведывался к своей дочке и был доволен, что хорошо пристроил её.  Но однажды он приехал какой- то загадочный и попросил разговора у барыни. Ариша почувствовала неладное и спряталась в своей горенке. Но вот её настоятельно позвали в покои к барыне. От нежданной новости засосало под ложечкой. Отец решил выдать Аришу замуж за незнакомого ей сына вдовы из соседней заимки. Вдова была богата, но болела всё чаще, а единственный её наследник был переростком, не совсем здоровым на голову или вернее сказать, совсем не здоровым! Потому вдова заранее решила позаботиться о наследии. А именно , сосватать для сына  добрую здоровую жену-опекуншу, Желательно красивую и благодарную. Знакомые посоветовали Аришку Козину, что живёт у барыни, и манерам обучена, и рукодельница, каких поискать, а главное сирота — должна быть за такое к ней снисхождение благодарной до гроба!  Новая сватья быстро нашла общий язык с молодой мачехой девочки, а Карпу расписали , какое светлое будущее ждёт их через этот «союз молодых».
      Не хотела барыня отдавать свою воспитанницу, тем более Ариша не хотела уходить за муж, Однако отцовской воле перечить никто не стал. Барыня со слезами собирала свою любимицу «во чужую сторону»,отдала ей гору платьев , полушалков и постельного белья,
чтобы хоть как-то уменьшить горе девушки. Узел с подарками и сундучок с приданым
поставили в телегу и Ариша ,попращавшись в последний раз с барыней и дворовыми слугами, покатилась в пугающую неизвестность.
         По договорённости с отцом, будущая свекровь сразу же забрала девушку в свой дом. Объяснили это тем, что Ариша уже до свадьбы должна была прижиться в новой обстановке
а, главное, свыкнуться с причудами будущего мужа. Всю осень она провела в доме вдовы, осваивая хозяйство, которое вскоре должно было лечь на её плечи. Но труда она не боялась,
привыкла к этому с детства, а вот на «жениха» Сёмку поглядывала с опаской и неприязнью. Сёмка же вообще не обращал на неё никакого внимания. Он гонял котов по двору, лазал в курятник за яйцами, ловил кузнечиков и жил какой-то своей непонятной жизнью.
      Наступила зима, урожай был убран, дни стали короткими, а ночи бесконечными от тоски.
Чтобы развеселить «молодых», и как-то заинтересовать болящего сына прелестями семейной жизни, вдова решила свозить их  на предсвадебные прощальные посиделки, к знакомым на соседнюю заимку. Туда должна была съехаться молодёжь из всей округи.
        В просторной горнице вдоль стен были поставлены длинные скамьи, на них расселись гости, девушки и парни, А в переднем углу под образами сидели жених и невеста. Они уже не играли с молодёжью, а, прижавшись плечом к плечу, как бы прощались с беззаботной юностью.На таких посиделках обычно парни присматривали себе невест, и наоборот, девушки старались понравиться своим избранникам. Игры были озорными и часто с поцелуйчиками. Например, бутылочка (это и теперь практикуют). Или ставили два стула и садили на них одну пару спиной к спине. На счёт «три» оба должны были повернуть голову назад, если в одну сторону, значит целовались, а в разные, один уходил, другой оставался продолжить игру. Играли в фанты, испорченный телефон, найди своё место и было много других подвижных  выдумок. Здесь загадывали загадки, танцевали и пели.
          Сёмка был тоже очень рад, он забрался в прихожке под стол и с  упоением играл с малолетками в кости. Старшие готовили на кухне праздничный чай и Ариша, оставшись одна,  робко заглянула в горницу и присела с краешку на свободное место. Напротив она заметила высокого рыжего парня, который в упор смотрел на новенькую гостью. «Илья! Илья! Запевай, никак ты уснул?» И Илья неожиданно запел: «Распрягайте, хлопци коней, тай лягайте спачувать...» Голос у него был сильный и сочный. Он пел не отводя глаз от Ариши, «как прикипел». Щеки девушки зарумянились и на сердце стало горячо! Вечеринка продолжалась. Илья каким-то образом уже оказался рядом и никто больше не решался завести с черноглазой красавицей знакомства. «-Откуда ты такая взялась!?»-выспрашивал Илья у Ариши. «- Да Сёмкина невеста я!» - печально вздохнула девушка. Слыхивал Илья о готовящейся свадьбе на заимке богатой вдовы, все об этом поговаривали, но невесту не видели. Вот тебе и на!!! Илья притих, Ариша спрятала слезу под густыми ресницами. Вдруг над самым ухом её прошелестел горячий шопот. « - Я украду тебя сейчас! Если согласна, выходи через полчаса на крыльцо. Я в санях буду ждать тебя » - и ушёл, прихватив из прихожей свой большой полушубок из овчины. Вы спросите «а как же любовь?» А любовь у каждого своя... Ариша выскочила на крыльцо в одном легком платьице. Илья схватил её в охапку и упрятал в сене под тулупами. Весело поскрипывал снег под полозьями, посвистывал в морозном воздухе кнут, Илья что-то пел в наступающем рассвете, и сердце Ириши вторило ему в такт. Они тайно обвенчались у местного священника, где Илья служил псаломщиком.  Когда Ириша забеременнела первенцем, приехали на заимку к отцу и бухнулись ему в ноги. Карп покуражился немного, но узнав, что зять из уважаемой зажиточной семьи, вынес икону и благословил «ослушников».
         Жили они душа в душу. Говорили в народе, что Илья свою Аришеньку, как царевну на руках носит. Был он муж хозяйственный. Пасека была своя, сад большой, огород, мельница,
Подвалы и погреба у Фроловых не пустовали. Но самое главное, оба любили деток. Всех их родила Илье Спиридоновичу  царевна Арина Карповна числом двадцать! Всю жизнь непраздной ходила. Одни умирали, другие рождались. ( времена тогда были смутные). На моей памяти детей осталось пятеро.  Четыре сестры: Анна, Пелогея, Мария (мать моя), Татьяна и брат Сергей. Арина Карповна и вправду была в доме главной.Как она решит, так и будет, а Илья Спиридонович надышаться на неё не мог. Слава Богу, всё у них ладилось.
          Но вот пришёл 1917 год.  В глухом казахстанском  краю люди не знали, как правильно поступить, не совсем понимали, что происходит вокруг. Один «ссыльный» посоветовал Илье добровольно отдать всё своё добро в общину и первым вступить в неё, а иначе всю его многодетную семью ожидало раскулачивание и высылка невесть куда на голодную смерть.
Илья так и сделал, за что был избран председателем местной комунны. Колхоз «Пламя Революции» образовался в казачьей станице  с. Соколовка. Село длинно протянулось вдоль реки Лепсы на несколько километров. С одной стороны река, а с другой — крутая зелёная гора. На горе расположилось кладбище, которое было видно из любого двора. Наше село было похоже на маленький оазис. За рекой  протянулось с. Каргалы. Они также принадлежали нашему «Пламени». Там протекало моё детство и отрочество.
       У всех имелись большие огороды и богатые сады. Яблок — пруд пруди. В начале созревала столовка, за тем белый налив, красный душистый апорт, и осенняя антоновка. Столовка была розовая и сочная, укусишь и брызги во все стороны, сок по ладоням течёт. А белый налив, когда созревал окончательно, походил на янтарные шары, и весь светился на солнце. Апорт красный и крупный славился по всему Союзу. Когда его вывозили на продажу в другие края, говорят, что запах разливался по всему базару. Покупатели сразу узнавали, что алмаатинский апорт привезли и у грузовика выстраивалась большая очередь. В садах росли сливы, чернослив, урюк, вишни, черешни, кусты чёрной и красной смородины и много других фруктов. 
           Наш огород упирался в гору. На задках протекал весёлый ручей, по берегам которого росла крупная ежевика. Мы в детстве обычно набирали её вёдрами и мать варила варенье на зиму. Конфетами как-то не баловались. Все сладости готовили сами. Пастила из яблок и чернослива рулонами лежала на дедовском чердаке. Забираешся туда зимой по узенькой лестницы вдоль стены, открываешь дверку и попадаешь в сладкий рай. Ещё помню был у деда Ильи и бабушки Карповны глубокий просторный подвал. И чего там только не было!
Кадушки с квашенной капустой, солёными огурцами, огромными красными помидорами.
Моченые яблоки, арбузы и ещё что- то, всего не упомнишь. Рядом под одной крышей с подвалом стоял амшанник. Туда на зиму укрывали пчёл, а пасека у Фроловых была большая. Дальше в ряду была дедова мастерская. Там Илья Спиридонович плотничал, столярничал, чинил упряжь для кобылы Савраски и старую тарантайку. Кобылка была такая серая в яблоках. На ней обычно ездила тётя Поля на колхозную пасеку в горах, там она работала с самой ранней юности.
         С детства я думала, что у меня жизнь сложится иначе, чем у моих знакомых и родственников. Я ждала своего рыцаря на белом коне, с которым будет рай и в шалаше. И жизнь свою я построю не так, как она сложилась  вокруг меня. А как? Этого я пока не знала,
но не сомневалась в том, что всё будет не обыкновенно. Мы все мечтаем в юности, но складывается всё так, как складывается. И, кажется, что вот сейчас пройдёт эта чёрная полоса и всё станет понятным и радостным. Но постепенно подходит старость и ты вдруг понимаешь, что не так жил, не того ждал и смысл жизни искал не там. А где!? Я нашла его в Боге, в детях, в любви к ближнему. И чтобы понять это, мне пришлось пройти , через, обман, измену, болезни и скорби. Каждого Господь ведет своим путём, но путь этот всегда тернистый и горький. И только любовь к ближним своим, забота о них, скрашивает тяготы жизни. Я поняла очень важное — Любовь, это самопожертвование, Жертвенная Любовь -  другой не бывает. Если живешь ради своего благополучия, это не любовь, а простой эгоизм.
Я оглядываюсь на судьбы людей, окружавших меня в этой жизни - все они шли тернистым путём, недоумевали, боролись и приходили к своему неизбежному концу — смерти или старости. И конец этот оказывался итогом всей жизни.
 

                ТЁТЯ НЮСЯ.
               
    Старшая из выживших детей Ильи Спиридоныча, Анна Ильинична, ещё молодой уехала в Алма-Ату и называлась у нас почётно «городской».  Когда она приезжала в Соколовку в гости, мы (Фроловские внуки) все сбегались к деду Илье и толпились у порога. Тётя Нюся привозила длинную связку больших городских бубликов. Они висели у неё на шее, как волшебное ожерелье. Всем вручали по колечку и мы уплетали это за обе щёки, потому что всё городское было необыкновенно вкусным. Конфеты и другие сладости бабушка Арина обычно прятала в шкапчик, и потом долго выдавала нам по штуке по особым случаям. У тёти Нюси были модные платья и вся она была не похожей на наших соколовских женщин.
     Она жила на окраине столицы в своём доме и работала портнихой в ателье.  Личная жизнь у неё не сложилась. В молодости она влюбилась в какого-то необыкновенного красавца и расписалась с ним. Но вскоре обнаружилось, что он вёл беспорядочную жизнь, как у нас говорили, оказался бандитом. Он издевался над ней и не отпускал её от себя. Тайно ночью с маленьким чемоданом пожиток ей всё-таки удалось сбежать от своего красавца и укрыться на время у подруги. По городу гулял тиф и Анна попала в больницу. Она долго провалялась там без сознания, а когда пришла в себя, то обнаружила, что пострижена наголо,
и отощала до неузнаваемости. Время то было — послевоенное, трудное. Уж не помню откуда появился дядя Ефим, мой будущий крёстный, но он постоянно посещал её в больнице, ухаживал за ней и предложил Анне руку и сердце. Девушка, наученная первой «любовью», долго не соглашалась. Однако Дима(так она его называла) был заботлив, терпелив и ждал её согласия на брак. Так и поженились. Анна, к несчастью, оказалась не плодной, однако жили они душа в душу.
             Их дом в столице, был для всех родственников и земляков, как постоялый двор. Все, кто приезжал в город, останавливались (у Фроловой Нюськи) не спрашивая у неё на то согласия. Вваливались шумно в веранду со своими узлами и баулами и как откажешь? То кум,  то кум кумы, или сваты, или соседи. Да и мать моя Мария жила в то время в Алма-Ате, у своей старшей сестрёнки. Я тогда была совсем маленькая, а отец мой, Иван сидел в тюрьме за растрату, (он был директором в ресторане),  Дом был не большой, но как-то всем хватало места и всем тётя Нюся помогала.
            Себя я помню очень рано. С утра все расходились на работу, а меня оставляли одну в детской кроватке с высокими перилами. В углу кроватки ставили горшок, а рядом с неё, столик с едой. Я очень боялась крыс, и замирала от страха при любом шорохе. Во дворе у будки на цепи сидел старый пёс Казбек. Как только он начинал повизгивать виляя хвостом , страх отступал от меня, - значит кто-то из своих возвращается с работы. Дядя Дима очень любил детей, но так, как своих не было, он всю нежность изливал на меня — свою крестницу. Он разучивал со мной стихи, когда я ещё не все буквы выговаривала. Брал меня на колени и просил рассказать о хитрой мышке с выражением. Я старалась рассказать эту мышиную историю, но никак не могла выговорить слово «комод». И получалось так: «Мышка, мышка! Вылезай из под момода!» Он весело смеялся и снова просил повторить. У лёльки (так я его называла) были ярко-голубые глаза с хитринкой и я тоже хотела иметь такие. У меня же были чёрные глаза от бабушки Ариши и нос в веснушках от деда Ильи и лёльку это очень забавляло. « - Хочу голубые глазки, как у тебя!» -хныкала я. Лелька мне серьёзно сочувствовал иобъяснял причину: «-Ты их просто плохо моешь, вот потри с мылом и поголубеют!» Я следовала его совету, мыло разъедало глаза, но я упорно их тёрла и потом шла к зеркалу.  Но из покрасневших распухших век на меня смотрели блестящие чёрные горошины.
Помню как-то раз он сплел мне толстую жёлтую косу из кукурузных волокон и надел на голову. « - Ну чисто, принцесса!» -любовался он. Я осторожно вышла за калитку, чтобы всех удивить своей красотой. Однако соседский варнак Генка Кашин сорвал с головы мою красоту и окатил меня  холодной водой из колонки.
            Под верандой у меня стояла картонная коробочка из-под пудры, а в ней лежал мой любимый пупсик. Однажды я обнаружила, что мой пупсик описался! (Возможно на веранде мыли пол и вода через щель капнула в коробочку), но я не верила таким предположениям.
Это было чудо! Он живой! Я до сих пор удивляюсь, как необыкновенно детское воображение. Я всем показывала коробочку, чтобы убедить взрослых в том, что произошло чудо, однако  все посмеивались. И только мой любимый лёлька-дядя Дима радовался со мной!
         
           Умер Сталин! Я тогда уже ходила в детский садик. Помню, как воспитатели и нянечки бегали по коридору, просовывали головы в приоткрытые двери... повсюду шелестел шопот: « - Умер Сталин!»  Вскорости вышла амнистия заключённым и к нам вернулся мой отец Иван.
         Через некоторое время дядя Дима, вдруг, ушёл из нашего дома, а мы с отцом и мамой срочно уехали в родную Соколовку. Я тогда не поняла, что произошло, но позже мне всё объяснила тётя Нюся. Отец после отсидки решил, как теперь говорят, «оторваться по полной». Этот блудный вихрь захватил и моего крёстного. Всё произошло очень просто. Сыграв на лёлькиной любви к детям и на бесплодии Анны, отец познакомил своего простоватого зятя с одинокой еврейкой, которая имела своих детей и обещала нарожать их для дяди Димы. Детей она ему не родила, но лёлька - осел у неё навсегда. Когда я училась уже в мед. училище, то случайно узнала его адрес и навестила своего любимого крестного. Я увидела старого больного, грустного мужчину, который держал на коленях очередного внука своей пассии. Почему так произошло, ведает один Бог! Тётя Нюся долго переживала его измену , но постепенно свыклась с этим. Замуж она больше не выходила, а скучать ей не давали гости из далёкой Соколовки.
         Мы все приезжали к ней, кто на учёбу, кто за покупками, кто — испытать себя на поприще городской жизни. У неё долго жила Нина Бирюкпаева, наша дальняя родственница.
Приезжал заочник Феликс, зять тёти Тани и её младшая дочь Людмила, для обучения в мед.училище и другие родственники. Но, пожалуй, больше всех у неё проживала я. У каждого из нас была своя сложная судьба и все мы прошли через сердце тёти Нюси, пользуясь её добротой и не востребованной своими детьми заботой.
         В старости она переехала в Талды-Курган к сестре Полине и там дожила свой век.
На похороны собрались все сёстры, племянники и их дети. Упокой ,Господи, душу усопшей рабы Твоей Анны и нас  прости если мы чем обидели нашу терпеливую тётю Нюсю.


                МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
               
           Ещё совсем молодой девушкой Полину Фролову отправили работать  в горы на ближнюю колхозную пасеку. Жила она там в основном одна, если не считать, заходивших к ней односельчан, детей и взрослых. Дети бегали в горы за черемшой и кислицей, за тюльпанами и марикореньей. Заходили попить чайку с  медом на колхозной пасеке — это разрешалось всем, только бы мёд домой не выносили. Приносили хлеба от матери и принимали какие-нибудь заказы домой, что-то передать, что-то состряпать. Сама Полина редко приезжала в деревню.
          Пасек в горах было несколько, поэтому заведующий этим хозяйством периодически объезжал свои объекты. Арина Карповна сидела дома, потому как на руках был у неё очередной, кажется последний, младенец Серёжа. У Ильи Спиридоновича была работа в колхозе и дома дел непочатый край, потому Полина в ту пору осталась без особого присмотру. И зачастил к ней в гости заведующий пасеками, вроде бы по делу, а чайку подай, медовухой угости, а то и на ночь оставь. Как уж оно там случилось- произошло, по доброй воле или по насилию, а у Полины живот на нос полез, и никуда от греха того не спрятаться.
Переживали Илья с Ариной за детей своих, сердце кровью обливалось. В городе Нюсе не повезло с мужем-бандитом, а тут позор на весь колхоз — Полина в подоле принесла! Своих грехов люди знать не хотят, а чужие, как на ладони видят. Так и прозвали маленького Бориса приблудным -  на всякий роток не накинешь платок! А объездчик помалкивает, зачем ему такая история, когда своя жена есть  и дети, зачем ему лишний рот да от жены выволочка?!  Полина продолжала сидеть на своей пасеке не высовываясь, а маленький Бориска жил в селе  на Фроловской печи  в одних пелёнках со своим дядей Серёжей. Так и росли они, как два брата погодка под строгим приглядом отца и деда. Поднимает их бывало Илья Спиридрныч  поочерёдно на руки к верху и приговаривает: « - Ай джя! Ай джинды! ( что на казахском означало — дурачок мой)
        Все мы, внуки его, прошли через это «Ай джя!» А ещё он всем нам говорил, особенно когда на праздник к медовухе приложится, что будто бы умеет по-китайски гуторить. Мы хороводимся вокруг его длинных ног и упрашиваем  изобразить. А он приплясывает, как-то так на цыпочках и начинает произносить набор непонятных звуков с китайским акцентом и всё это получается так  весело, что мы надрываем животики со смеху.
         Шла Великая Отечественная  война. По деревням завозили раненых бойцов, чтобы они после лечения в госпитале, скорее поправляли здоровье, как на курорте. И на пасеку к Полине завезли такого ранбойца. Была весна!  Аккуратные пчелиные домики стояли стройными рядами в цветущем бело-розовом яблоневом саду. В воздухе ещё плавал густой запах доцветающей черёмухи . Гроздья на густых кустах сирени готовы были брызнуть в небо своими белыми и ярко-фиолетовыми звездочками. Внизу, у звонкого горного родника,  бурлящего из-под замшелого серого камня, гудели пчёлы. На пологих склонах ручья росли странные цветы, не имеющие названия. Их голубые метёлочки выглядывали повсюду из сочной зелени , ещё не подсушенной летним горячим солнцем. Это был рай на земле!
            Полина сидела на берегу ручья, опустив босые ноги в ледяные искристые струи. Вокруг все шелестело, гудело и оживало! За спиной послышались осторожные лёгкие шаги ран.бойца Семёна, их Полина могла теперь различить из тысячи. Этот сероглазый юноша с льняными волосами... Зачем его поселили здесь? Вот он выздоровеет и снова уйдёт на фронт... А сейчас молчит и странно поглядывает на неё... Нет, хватит позора, вдоволь нахлебалась... Полина резко встаёт с земли и... попадает под цветочный дождь!!! Огромный букет, как горная радуга, осыпает её голову, плечи, и стелется у ног... Тихий шепот шелестит над ухом: « - Хочешь, я украду тебя отсюда! Поля! Моя Поля! Первая и  единственная любовь моя!»
           Это случилось, и это было именно так! Их расписали в местном сельсовете, а Бориска, ещё не понимая того, получил законное отчество, фамилию и настоящего отца. С этого момента он официально стал зваться Борисом Семёновичем Редькиным. Свадьбу сыграли не богатую, но весёлую. Всё село отпробовало Фроловской медовухи. Девки и молодые вдовы  в тайне завидовали счастью Полины. Мужиков нет, зато вдовых баб да не замужних девок, хоть пруд пруди, а он выбрал «гулящую» да ещё с приблудным. Однако Семён никого не видел и не слышал, кроме своей Поли. Дни отпуска быстро пролетели и вот настало время расставаться. Провожали его всем селом. На прощанье он поднял новообретённого сына на руки и гордо сказал ему: « - Расти богатырь, Борис Семёнович, меня жди! А если убьют,  достойно сохрани и распространи   имя моё на земле в твоём семени.!» 
           Через несколько месяцев  на имя Редькиной Полины пришла похоронка: «Ваш муж, Семён Петрович Редькин, погиб смертью храбрых...»  Помянули и тайно отпели Фроловы своего  зятя. Никто не знает какими словами оплакивала Поля своего любимого на бережку того прозрачного ручейка, как она голосила  о нём  на своей колхозной пасеке, затерявшейся среди молчаливых гор. Но Семён не ушел безследно, через девять месяцев в семье Фроловых появилась  внучка, крохотная белоголовая Галка, с чудными серыми глазами от Семёна. Замуж Полина больше не выходила. Позднее Борис, женившись, на красавице сироте Раисе, произвёл на белый свет троих крепышей - мальчиков: Александра, Виктора, Николая Редькиных. А Галина, рано выйдя замуж, поспешила пополнить наследие отца Семёна ещё тремя будущими воинами. Карповна успела понянчится со всей шестёркой Редькинских внуков и своих правнуков. Дети росли, а деды седели.  Жизнь продолжалась!


                ГАЛКИНА СВАДЬБА

    Мы, все Фроловские внуки, к вечеру обычно собирались под окнами дедовского дома и играли на пыльной дороге в разные детские игры: Лапту, жмурки, догонялки, кандалы-закованы и, конечно же в прятки. Бабушка Ариша садилась у окна  с каким-нибудь рукоделием , а мы кувыркались в тёплой дорожной пыли, визжали и прыгали под её зорким присмотром. К нам присоединялись дети из соседских дворов. Соня Хвастунова, Валька Сидорова, Парфёновы девки. Из нижнего села приходил Никитин Коля со своими дружками. Сразу объясняю, что Соколовка делилась на верхнюю, центр и нижнюю,  соответственно течению реки Лепсы. В селе была школа для младших классов, а старшеклассники ходили  в Каргалы, как раз по улице мимо Сидорова двора, а там по мосту через реку.
           Галка уже заканчивала десятилетку, но ещё не прочь была побегать с нами  по улице. Коля Никитин уже давно ухаживал за нашей белоснежкой, поэтому, немного побегав с  младшими, они тихо удалялись взявшись за руки, прогуляться по вечерней улице. Как говорили в таких случаях — они дружили. Коле приближалось время уходить в Армию , а Галка должна была дождаться его со службы.  Но что-то случилось, для нас непонятное, и Никитины срочно заслали сватов в Фроловский дом. До дружились!!!  Свадьбу сговорились сыграть до Армии и срочно.  Галка была тихая и нежная. Её льняные волосы, всегда аккуратно зачёсаные, мягкой волной спускались на мраморный лоб и косы были собраны на затылке в  корзиночку. Она была  такой с детства до старости. Николай любил её и не рискнул оставить в девках на три года одну, мало ли что может случиться, вот и «поторопился».
         Быстро готовились к свадьбе. Девки, Галкины подруги, приходили вечерами на посиделки и вырезали из цветной бумаги цветы. Лучшие рукодельницы делали  замысловатые цветочки для венка. Прикрепляли к венку разноцветные  атласные ленты, шили из белой тюли фату. Нужны были белые букетики на грудь жениху и его дружку.
Остальным гостям и сватам делали цветы на грудь по ярче и по крупнее.  Во время  посиделок разучивали свадебные песни. Старшие запевали , а молодежь подхватывала.
Нам тоже позволили присутствовать и поручили вырезать и собирать букеты для  свадебной упряжки.Я помню мы с удовольствием кромсали бумагу и сочиняли  фантастические круглые лапухи для лошадей : на лоб, в гриву, на оглобли и в хвост кобыле. От цветков  свисали радугой длинные бумажные полоски. Наше рукоделие складывали в большие корзины и выносили в сени. Затем нас всех угощали взваром с аппетитными пирожками и отправляли по домам.
             В предпоследний день перед свадьбой  устроили , как и полагалось испокон веку,  прощальные посиделки. В углу под образами усадили притихших Николая и Галину. Девки перегородили вход в горницу скамейками и парней впускали только после исполнения какого-либо забавного желания. Жениховы дружки и пели и отплясывали перед ними и грозились завтра ответить верховским красоткам знатным подарочкам от нижних. Веселье было в разгаре, а я смотрела на свою старшую сестру Галку и не понимала, отчего же она такая грустная, прижалась щекой к женихову плечу?
              Утром на следующий день у калитки стояли  розвальни и пегая лошадка била копытом по белому насту. Девки весёлой гурьбой повалились на свежую соломку , полозья заскрипели и покатили их в нижнюю Соколовку.  Ехали в дом к жениху за свадебным платьем для невесты, а жениху везли бумажные цветы, для украшения свадебного обоза. С весёлой песней они прокатили по большой лужайке и въехали в распахнутые ворота. И тут началось!.. Вчерашние танцоры и кавалеры хватали их в охапку и мазали перепуганные лица девчонок сажей смешанной со свинным жиром. После такого неожиданного приветствия под громкий гогот они пропустили перепачканных гостей в дом. « - Смейтесь смейтесь, как жеребцы! Завтра за невестой приедете, там и сочтёмся!»- хихикали верховские посланницы.  Их встретили подносом с рюмочками наполненными  крепким самогоном, и вынесли к саням нарядный сундучок со свадебным платьем и подарками от жениха.
        Во Фроловском дворе уже была натоплена  просторная  баня. Девки  оттирали друг другу въевшуюся в щёки сажу и весело рассказывали Галке как « ласково» их встретели жениховы дружки. После бани начался обряд прощания невесты с подругами. Галка сидела посреди горницы с распущенными волосами, а девушки расчёсывали их и плели её белую косу.  По светёлке разлилось жалостное бабье пение, девушки подхватили его:
          
             « Посадила молода, всех подруг за стол, сама села молода, ой да выше всех...
               Вы подружки, вы сестрицы, ой да вы все мои, надумайте-нагадайте моей голове»

Каждая девушка подходила к невесте  и заплетала в  косе очередной переплёт. А песня плыла по дому и была похожа на прощальный плачь. Притихли стряпухи у печи, мать Полина заглянула в горенку и прислонила голову к косяку. На глазах её блестели слёзы. Поговаривали, что будущая свекровь Галины уж больно сурова, и заступиться будет некому, приголубить...Наколай уж со дня на день уйдет служить далеко и на целых три года...Ох, поспешила доченька с замужеством, сама ещё почти ребёнок...
               
                «Как я буду привыкать во чужой семье, как я буду называть, ой да не родную мать»
                Назову я тётенькой — неудобно, назову свекровушкой, ох да не угодно...»

Невеста склонила голову и крупные слезы закапали в подол её белой рубахи.

               « Назову свекровушкой — неугодно, назову я маменькой, ох да не родна!»

«-Да хватит вам, девки, сердце рвать!- всхлипнула Карповна, - Всё стерпится , если Кольку -то любит, дождётся небось, чай не на войну провожает! А там детки пойдут и внучатки, даст Бог и до правнуков доживёт, как мы с дедом. Не горюй дитятко, с любовью всё претерпеть можно!» Стряпухи снова засуетились. В доме пахло печёным и жареным. Расставляли столы покрывали скатертями. Заносили длинные доски, ставили их на табуреты вдоль столов, покрывали чистыми половиками.  Приближающаяся свадьба уже постукивала в окно Галкиной девичьей светёлки.               
       С утра на  невесту одели  свадебное платье, венок, укутали в фату и посадили с главной  подружкой во главе стола . Рядом расположились разнаряженые подруги, готовые не сдавать своих позиций и торговаться с жениховой роднёй до последнего. В этом пункте свадебного обряда жених должен был выкупить место рядом с невестой для себя и своих родственников.
 Но женихов дружок оказался неожиданно проворным. Пока девки продавали косу невесты, этакий сплетённый из ниток и соломы длинный хвост на палке, украшенный разноцветными лентами и цветами, дружок проскочил под столами к переднему углу и неожиданно вынырнул из под подружкиной юбки. Девушка с визгом отскочила и освободила место для жениха, которое быстро занял ловкач. «Дело» было проиграно и женихова родня вслед за Николаем заняла почётные места.
      Невесту с женихом провожали к свадебному обозу, несли приданое, перину, подушки и прочее рукоделье, а подруги провожали Галку прощальным плачем:

Как во зыбочке я качалася, в колыбелюшке колыбалася,
Приходил, да ко мне, родимый батюшка, Он и брал, да меня, на белы руки.
Он и брал, и качал, приговаривал, ой, ты дочь моя дочь,, дочь возлюбленная.
Не отдам я тебя во чужи люди, во чужи, во чужи, незнакомыя.
А теперь мой отец распрогневился, отдаёт он меня, во чужи люди.
Во чужи, да во чужи, незнакомыя!


            Как говориться в песне, свадьба пела и плясала попеременно во Фроловском и Никитинском дворах целых три дня.   А вскоре пришла повестка из военкомата и Николай отправился на срочную службу отдавать долг родине. Трудно было Галине «во чужой семье»,
Но по натуре своей смирная, она перетерпела нападки свекрови и склонила её сердце на свою сторону. Да и работы она не боялась, в дедовском доме всему научили. Никуда не ходила, кроме как своих иногда навестить, и верно ждала своего мужа три долгих года.
Я понимаю, что для старого человека, это не срок, а в ранней юности —  вечность вечная!
       Позже, когда три сына подросли, Никитины уехали в совхоз находившийся на окраине областного города Талды-Кургана и там живут до сих пор. Уж и внуков вынянчили!    А недавно мне Нина  Бирюкпаева сообщила прискорбную новость: Николай Никитин умер от болезни сердца. Хороший, весёлый человек был, помяни его, Господи во Царствии Твоем и
нас помилуй, яко Благ и Человеколюбец!


                ГОРЬКАЯ ДОЛЮШКА
               
       Моя мать Мария Ильинична Фролова закончив десятилетку в Каргалах, уехала в Алма-Ату к старшей сестре Анне и выучились там на бухгалтера. Летом она приехала в Соколовку погостить к родителям. Как-то в гости зашёл дальний родственник с другом,  Ракетским Иваном. Время было военное, все мужики на фронте, а в деревне только старые да малые и инвалиды-фронтовики. А тут явился Иван царевич, при руках, при ногах, и ума на десятерых хватит. В три дня вскружил красавец голову молодой столичной барышне. Как ухаживал! Какие слова говорил! Маруся такого и не слыхивала. Через неделю синеглазый,  темноволосый ухажёр заслал к Фроловым сватов. « -Уж шипко скор!- сокрушалась Арина Карповна,- глаза его мне не нравятся!» , а дед Илья только покрякивал, не зная на что и решиться. Маруся в рёв ударилась: «Люблю и все тут, отдавайте замуж всё претерплю. Люблю я  его!»  Куда тут денешься? С тяжёлым сердцем дали родители согласие на этот неожиданный брак , Организовали застолье, какое пришлось, благословили новобрачных иконою Казанской Божией Матери, (которая потом всегда у нас в красном углу висела), и проводили  молодых в районный центр — Сарканд, где Иван директором ресторана  работал.      
      Маруся очень скоро поняла, что попала в большую беду. Иван гулял на лево и на право, не очень-то скрывая своих очередных пассий. Отправка на фронт ему не угрожала, потому что он имел бронь. Весёлые компании, богатые закуски, вино рекой, красавицы лёгкого поведения, вся эта лихорадочная круговерть, привела Ивана , наконец, к большой растрате в ресторане. Его осудили на десять  лет лишения свободы , а  Маруся (уже носившая меня под сердцем)  обещала  верно ждать, так как Иван уверял, что всё осознал и понял , что любит свою молодую жену больше  самой жизни. Она собрала пожитки и снова уехала в Соколовку.
Там на Фроловской печи она родила свою первую дочь Тамару, то есть меня. Имя дал мой отец. Он так и приказал: если дочь — то Тамара, если сын — Владимир.
           Когда я родилась, мать со мною(ещё месячной!) улетела на самолёте в Алма- Ату к  старшей сестре и там мы жили  у тёти Нюси до смерти Сталина и амнистии отца. Как только Иван вернулся из заключения, он тут же возобновил свою развесёлую жизнь и увлёк в это болото дядю Диму. Разрушив семейную жизнь свояченицы, Он забрал меня с матерью и , как ни в чём не бывало, вернулся в Соколовку. В колхозе нужны были умные головы и крепкие мужики, но Иван Емельянович нигде долго удержаться не мог, все по одной и той же причине - блуд да пьянка.  Помню в Соколовке на берегу Лепсы в землянке жила Фрося со своим сынком. Вот и повадился к ней наш ходок. Мать узнала, надела свою новую шубу и пошла разбираться с соперницей. Фрося как раз потолок со стула белила. Мать её сдёрнула на пол, а та матери на голову и на новую шубу ведро с известью опрокинула. И смех и грех! Идет моя мама, с побоища, как снегурочка вся белая. А разлучница в луже извести осталась лежать и свою судьбу оплакивать. 
               Проехали мы по всем сёлам вдоль Лепсы. В Черкасской обороне, батенька наш себе какую-то парикмахершу облюбовал, так его местные мужики чуть на смерть не забили.  А в Ленинке, как обычно приняли с уважением, бригадиром над доярками поставили, возил их на ферму в поле, следил заутренней да вечерней дойкой. Как говорится, пустили козла в огород. Всех желающих доярок удовлетворил, ни одну вниманием не обошёл, пришлось переводить его в скотники...Потом на птичник...А затем пришла пора из колхоза бежать. Пил он и мать бил нещадно. Жили бедно, мать шила по ночам — заказы принимала от местных баб. Сейчас не понимаю, как мы могли всё это терпеть, а тогда, на детское восприятие, было порой страшно , порой смешно. Помню, искал папка деньги на опохмелку, залез в сундук, что-то там взял запазуху и побежал к ларьку. Я скорее вслед за ним нырь в сундук, смотрю, а мой любимый газовый платочек (подарок тёти Нюси) исчез. Бегу по улице следом, кричу истошным голосом: « - Папка, отдай платочек мой любимый!» Споткнулась, упала в пыль, коленку сбила, смотрю платочек мой в траве на обочине валяется, лёгкий такой, как воздушный. Я и про боль забыла, несу его домой и радуюсь.
        А то бывало напьётся, ругается, а мать в огороде спрячется. отец в доме, как бык разъярённый все кровати железные разворочает, по дому разбросает, всё мать ищет, потом умается и уснёт. Тут мы с братом Володей  мать в дом потихоньку впустим, она спрячется, где-нибудь за сундук, а мы и засыпаем спокойно, когда мать рядом, совсем ничего не страшно. К утру проспится, снова человек, как человек,строгий конечно, но и любил нас, особенно меня. Это уж точно, души он во мне не чаял, правда проявлялась его любовь, как-то не по людски.
          Помню я ещё совсем кроха была, жили мы на какой-то железнодорожной  станции Маенты. Отец, как всегда поначалу, ходил в начальниках той станции. У нас тогда жила в няньках наша баба Клава Слайковская  (монашка). Вот он пришёл как-то поздно ночью после очередного загула домой, кричит: « - Где моя любимая Томуся, соскучилась без меня доченька, а ну просыпайся, будем с тобой гимнастику делать.» Тащит меня из тёплой постели на холодный пол (я так хорошо это помню!) и начинает: «Раз, два, три, четыре, руки в боки, ноги шире, бег на месте и вприсядку...» Маму отгоняет в сторону матерным словом и продолжает. Только бабушка Клава и смогла меня из его рук забрать, он её побаивался.
А в Ленинке, помню, опять же пьяный хотел мать схватить, а она увернулась и снаружи дверь плечом подперла. Просто целый спектакль! Он внутри разбегается и бьёт дверь пинком, кричит: «удар, ещё удар!» Так раз и два, а на третий мать в сторону отскочила и говорит : «Гол!!!» Папка так и вылетел в сенцы через распахнувшуюся дверь и головой в стену. Если честно сказать, то так жили многие в селе, в пьянке, гулянке и драках.
        Однажды дядя Федя, брат отцовский, побил свою жену Полю и ночью в одной белой нижней рубахе из дому выгнал с маленькой Катюхой на руках. У нас в ту пору был перерыв в питье и мать сидела ночью у окна и срочно шила платье на заказ. Вдруг как вскрикнет и в обморок упала. Мы подскочили к ней, поднимаем её с полу- то , а она на окно показывает. А в окне, как Богородица с младенцем на руках, стоит тётя Поля вся в белом. Тяжело жили, но с юмором, а иначе и сойти с ума не долго! Отец был по натуре весельчак, любого заговорить умел. Дед Илья обычно говорил ему: « Если бы ты, Иван не пил, цены бы тебе не было, у Сталина первым заместителем был бы!» 
              Но кого водка-то до добра доводила? Так и папка наш, чем больше пил , тем дурнее становился. Стал и нас вместе с матерью поколачивать на пьяную голову и тогда мать решила с ним развестись. Когда отец  перед уходом из дому собирал свои пожитки, мне было его жалко и я спросила: «-А кто, Вам папка, стирать - то штаны да рубахи будет?»  «- А я их поношу , да выброшу, а новые куплю, доченька, а тебе шёлку на платье привезу, когда в гости приеду!»  Когда он ушёл, мать ещё долго плакала о нём по ночам в подушку, а я ждала шёлковое платье.  Позже я спрашивала её, как она могла так долго терпеть этот кошмар.  «Любила я его очень!» - вздыхала мать. « - И до сих любишь?»- заглядывала я ей в глаза.
« -Теперь уж нет! Всю любовь он из меня выколотил, окаянный!»
        Трудно было матери одной нас поднимать, воспитывать, учить, кормить. Как- то помню она  поехала торговать осенью яблоками в Сибирь, чтобы хоть немного заработать денег и нас к школе приготовить. Делалось обычно это так. Желающий поторговать закупал по деревне яблоки у односельчан, как говорят по бросовой цене, то есть дёшево. Яблок было очень много и они просто пропадали зря.  Договаривались с шофёром - они сами предлагали такие услуги за какую-то часть от выручки, На машине проезжали по селу, брали яблоки по дворам (мерили вёдрами), да  свои яблоки, конечно, все подбирали и ехали торговать. Расчет шёл после поездки. Вот и мать так  сделала.  Торговля прошла очень удачно, быстро освободились и поехали в обратный путь. Ночевали обычно в степи в машине. И вот водитель, как сдурел, стал вроде приставать к матери, а сам норовит сумку с деньгами из рук вырвать. Мать прижалась к машине и Богу молится, сумку к груди прижала, к Матери Божей вопиет. А у неё на груди в кармашке молитва «Живый в помощи Вышнего», монашка, наша баба Клава ей в дорогу переписала и всунула.  А водитель -то разъярённый кругами около мамы мечется , а приблизится не может. Из кавказцев был, кричит: «Колдунья ты что ли? Что это со мною сделалось? Ноги заплетаются.»  « - Христианка я, - шепчет мать, -  христианка!  Отступись не то ещё хуже будет, Христос меня заступает и Ангелов воинство!» Сел на землю мужик, головой мотает. Вроде бы утих, потом говорит: « - Не знаю, что на меня нашло, будто мозги помрачились. А теперь прошло, не бойся, садись в машину поехали домой. Молись, пусть Бог твой меня простит.»   Ехали, а мать всю дорогу молиться не переставала. Так- то они , денежки доставались. Однако мать нас и вырастила и выучила с Божьей помощью.      
             Несколько раз отец возвращался домой, обещал, что пить больше не будет. Володя, брат мой  младший, уговаривал мать простить его и принять обратно. Мать принимала, но вскоре всё повторялось, как раньше и она выставляла его за дверь. Позже мы переехали жить в район. Отец тоже обитал, где-то рядом у очередной вдовушки. Володя тогда уже ходил в море на  «Витязе» - научно-исследовательском судне токарем. Там женился он на морячке Ирине и привёз её в Сарканд.
              Ирина была  на сносях и всё плакала, что мать её с отчимом далеко в Сибири живут.  Мать наша Мария жалостливая была, она уж в ту пору в церковь ходила, благодаря молитвам всё той же бабы Клавы.  Как раз через дорогу от нашего дома не плохая хата продавалась, поднатужились, деньжат заняли, что- то было скоплено раньше, короче, купили Володе с Ириной свою избу. И вот мать поехала в Сибирь за сватами , чтобы перевезти их в Сарканд. Там родственники подсобили, загрузили стариков в машину и отправили к нам, в Казахстан век рядом с дочей доживать.
           Немогу пропустить историю любви этих сватов, потому, что они о ней всем и всегда рассказывали. Сватья Анна в молодости полюбила Тимофея, а он её ещё сильней. Поженились и родили дочку. Уж не помню в точности , но Тимофей на долгое время отбыл не то в тюрь му, не то на фронт.  Анна, не дождавшись его, вышла замуж за другого и родила вторую дочку Ирину. Когда Тимофей вернулся домой, он не мог смириться с потерей любимой жены, отбил её у второго мужа вместе с обоими дочками и увёз подальше. А теперь эту влюблённая пару, сватов наших , мать моя привезла в Сарканд. Жили , кажется , они тихо и мирно, только свекровь Марию Ирина не очень жаловала. Мать всё вилась вокруг соседнего дома, всё к сыну в гости напрашивалась,  но как- то дружба не ладилась. Произошло, как всегда: что хотели — получили, а поблагодарить забыли. Я уж в то время жила в Алма- Ате, в своей квартире, с мужем Георгием и сыном Илюшей. Мать сидела дома одна, посматривала из окна на новое обиталище сына Вовки и поплакивала. И вдруг случилось ужасное!
                Тимофей намеренно выпил флакон с уксусом. Очень сильно мучился, все внутренности горели, а перед смертью сказал своей любимой Анне: « - Выбрось уксус и не травись, это ужасно больно, живи тихо и всё терпи.» После похорон проверили сундучок Анны и нашли у неё такой же флакон с уксусом. Оказывается они договорились жить вместе и умереть в один день. Уксус припрятали заранее, чтобы был под рукой. В эти дни отчим повздорил с Ириной (она-то ему была не родной), сильно обиделся и решил, что пришла пора умирать. Сначала хотел, чтобы любимая жена первая выпила отраву, а то потом струсит! На Анна настояла на том, чтобы он первым показал пример. Он и выпил! Конечно, это происки гордого сатаны, но любил Тимофей Анну в самом деле крепко. Поэтому, изведав на себе все муки этого страшного самоубийства, он в последний момент запретил ей умирать таким путём. Позже дом снесли под  стройку Культурного Центра, молодым дали квартиру в пятиэтажке и денег, котрых хватило на машину. Бабушка Анна успела вынянчить двоих внуков Оксану и Сергея (первая внучка Марианна умерла  младенцем),а Анна дожила до старости и мирно скончалась.    Вот такая любовь!
      А таперь вернёмся к моему отцу Ивану.  Когда я приезжала в гости к матери он , каким-то образом узнавал об это, приходил к нам во двор и садился на крылечко. Спрашивал, как дела, как муж, не обижает ли. Мне было жалко его такого заброшенного, никому не нужного. Я даже как-то хотела забрать его в Алма-Ату жить с нами, но мать была категорически против.
«-Ой, не дури Томка! Он ведь пить-то никогда не бросит, и Георгия за собой потянет и всю вашу жизнь разорит, как когда-то у тети Нюси.» Да, пил он постоянно и жил у какой-то очередной тётки. Когда пенсию получит, вместе пьют, а как закончатся деньги, она его в соседнюю холодную комнату отправляет на жительство.
              Умер он незаметно и неожиданно. Я училась в институте, Георгий работал, Илья был в садике. Пришла телеграмма из Сарканда: «Умер отец, приезжай хоронить.» Мы оставили Илюшу у родственников мужа и поехали своим ходом на жигулях в Сарканд. Была поздняя осень. Отец лежал в своей холодной комнате на столе, вино въелась в его щёки так, что его не могли до чиста отмыть. Оказывается , после очередной попойки, его пассия выгнала отца в холодную. С похмелья всё нутро горело и он просил, собутыльника принести скорее чего-нибудь на опохмел. Тот принёс барматушки и отец дрожащими руками наполнил стакан.
Но донести до рта не успел — умер, свалился набок и вином залил себе лицо.  Пролежал он так довольно долго, несколько дней, потом  товарка заявила о его смерти в милицию и отца увезли в морг. Там он ещё неделю пролежал невостребованным, пока слухи о его смерти не дошли до сына Володи. Мать Мария омыла свою первую и последнюю любовь, обрядила его и вызвала меня.  Хочу передать это чувство утраты, когда захватывает сердце тисками и нечем дышать. Ведь ничего хорошего из нашей с ним жизни я и вспомнить не могу, но...
Это наверное зов крови. Очень трудно терять родного человека, кажется отмирает кусочек твоего сердца. Мать отпела отца в Церкви , заказала о нём поминание. Делала, как положено обеды на третий, девятый и сороковой день. Она выполнила свой долг перед ним до конца.
Но когда я её спрашивала, хочет ли она после смерти лечь на кладбище рядом с отцом, она на отрез отказалась. Наверное он в самом деле выколотил из неё всю любовь!
             

                Косёнковы.
               
Следующей дочерью у Фроловых после Марии, была Татьяна. Она была курносой, как и тетя Нюся и больше походида на неё . А мать моя Мария была схожа лицом с тетей Полей, обе  темноглазые и с прямыми носами, походили на Арину Карповну. Хотя судьбы у всех были очень различны.  Татьяна была спокойной и ровной в своих поступках. Как положено, она закончила среднюю школу. Дружила с Косёнковым Николаем. В своё время её сосватали и они с Николаем стали мирно и тихо жить в Соколовке своим домом. Хотя вначале их  жилище и домом нельзя было назвать, какая — то мазанка. Я хорошо помню как они себе дом строили. Было у них к тому времени две дочери — Дуся и Люда.  С Дусей дружила я, так как она была старше меня всего лишь на год.  А брат мой Володя бегал взявшись за руки с младшенькой Людашкой и всем рассказывал, что когда вырастит, женится на ней, своей двоюродной сестре.
             В Соколовке жили казаки , их было большее число, (не надо путать с казахами),
Поэтому в селе всегда соблюдались казаческие уставы и традиции. Вот одна из них. Если кто-то строился , то помогали ему в этом всем селом. Помочи обыкновенно организовывались в воскресные дни, так как остальные дни работали в колхозе. На помочи приходили все селом: кто с быками, кто с лошадьми, кто с мастерством, а кто с дельным советом. Привезли на телегах глины, песку. Помню, делали большие замесы из земли или глины и забивали всё в  заготовленные из деревянных досок перегородки, технологию точно уж не помню, однако стены росли на глазах. Всё подсыхало, перегородки переносила выше и снова забивали. Получались такие глинобитные стены.  Гомон во дворе стоит, мужики работают с азартом, как бы в силой меряются. А следом бабы стены валькуют. Нам, ребятишкам, тут раздолье, бегаем путаемся под ногами, повизгиваем, стараемся мордашки подставить под брызги из под валька разлетающиеся. А стряпухи над казанами кружатся, готовят сытный обед для помочников. Многие тогда свои пасеки держали, потому и медовуху  приносили к столу не меряно. Столы ставили во дворе, свои и соседские, потому что народу много накормить надо было. И вот работы заканчивались, работники мылись в тазах по пояс оголённые, играя мышцами. Молодухи да девки сверху их чистой водичкой окатывали.
Смех да веселье. Садились за столы. Хлеб, резаный крупными ломтями, мясные щи, картошечка со шкварками и медовуха по столу в больших бутылях. Что удивительно, пили ладно и не упивались до зелёных. Поели ,запили взваром из свежих яблок и запели. В семье Фроловых все сёстры пели отлично, а сам Илья Спиридонович был известным на селе запевалой. Ох! Как поют казаки — заслушаешься, и словом не передашь! И запевки и подпевки, и подголоски, до самой глубины сердца достают. И дети притихнут, взобравшись на колено отца, и старухи слезу смахнут незаметно широким рукавом. Льётся песня над Соколовкой, и усталости будто не было, до темна поют и домой расходиться не хочется.
И птицы умолкнут, и кресты на зелёной горе чуточку покосившись, прислушиваются
к неожиданным  переливам казацкой песни. Как я скучаю по тебе, моё босоногое детство, омытое слезами и очищенное этой почти святой казаческой стариной!
            К зиме Косёнковы перешли в новый дом. Мы с Дусей обычно разувались у порога и, осторожно ступая по новым тканым половикам, пробирались в горницу. Там на круглом столе у окна, укрытый кружевной вязаной салфеткой, стоял радиоприёмник. Он был не обыкновенный, как у всех, а с антенной  и крупными пуговицами впереди. Этими  пуговками можно было осторожно крутить вправо и влево и ловить какие-то «волны». Бывало дядя Коля
раздобрится и даст нам немного покрутить «волны». Это было так интересно, что я запомнила такие моменты на всю жизнь.
            Была у Косёнковых какая- то семейная тайна. Тётя Таня плакала, о чем- то совещалась с  матерью своей, хотела даже на суд подавать, но Карповна её отговорила и убедила всё простить Николаю. Что там у них случилось, до сих пор никто не знает. Иных уж нет, а те далече. Меня в этом случае поражает смирение тёти Тани, её терпение и не болтливость. Есть такая поговорка в народе «Всё тайное — когда-нибудь становится явным». Но эта семейная тайна явной не стала. В Соколовке они жили долго, пока Дуся не уехала в город учиться , а там вышла замуж. Людмила уже училась в старших классах, когда они переехали в область — город Талды-Курган.  Там Николай заболел. Что с ним было, я не знаю, но он постепенно терял память и становился невменяемым. В последние месяцы жизни его поселили в летнюю кухню во дворе, дело было летом. Ион там жил один, подпуская к себе только Татьяну. Её он помнил и слушался. Так и ходила она за своим безумным мужем до его смерти. С любовью ухаживала за ним и не роптала. Тетя Таня по натуре своей была покладистой , доброй и гостеприимной. В гости к ним приезжать было  одно удовольствие. И примет ласково, и накормит, и спать уложит на белоснежные простыни. От неё всегда веяло покоем и тишиной. Мы все любили нашу тётю Таню. Умерла она в России, в Белгородской области, куда увезла её дочь Людмила в связи с семейными обстоятельствами. Но об этом позже.
 

                ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ — КАКАЯ ОНА?!

        Когда мама развелась с отцом, мы приехали в Соколовку и поселились на время у дедушки с бабушкой. Мать хотела купить дом в Каргалах, но денег пока не хватало. Здесь я снова встретилась со своей, уже подросшей сестрёнкой- подружкой Дусей. Дуся дружила с  дочерью председателя Гордеевой Людой. Они с радостью приняли меня в свою компанию и носились со мной , как с писаной торбой. Обучали меня деревенским премудростям, показывали тайные горные тропы, водили на колхозную пасеку в гости к тёте Поле.Учили, как собирать на горе особые такие корешки и делать из молочка, выделившегося на корнях, знаменитую в селе серу- жвачку.  Мы собирали огромные пучки этих кореньев, ждали, когда молочко подсохнет и обдирали с них зубами резиновую серу.  На зубах скрипел песок и губы становились чёрными от земли, но нас эта антисанитария ничуть не тревожила, ещё не один от  такой «технологии» не помер, зато к вечеру каждая из нас имела  по большому комку (с кулак) вкусной серы-жвачки. Мы доверчиво делились друг с другом своими девичьими тайнами. У каждой были секреты про мальчиков, и одна я оказалась в этом деле вроде бы бесхозной.  Однажды мои подружки объявили, что пора бы и   мне завести тайного воздыхателя или полюбить кого-нибудь самой.  Я в то время ходила уже в восьмой класс Каргалинской школы, а подружки были на год постарше. Вспоминая те дни я удивляюсь, какими мы были тогда ещё наивными и не развращёнными. Поэтому я часто вспоминаю свою первую «коллективно выбранную любовь».
          Мы составили список всех мальчиков, которые мне нравились по тем или иным параметрам. Список оказался не малым. Некоторых  подружки отбросили сразу, потому что они им просто не нравились. Осталось несколько имён достойных моей любви. Старший брат Люды, Валерий Гордиенко был хорош, но от него пришлось тоже отказаться. Он уже давно дружил с одноклассницей Дуси, Тоней Плешковой   и любовь их была известна всей школе. Витьку Хвастунова уже целый год и безответно любила моя сестра Дуся.  Воронин Александр, сын школьной директорши, был очень умным начитанным мальчиком, хоть с виду и не красавец, он очень привлекал меня. Однако выяснилось, что он безумно и безответно был влюблён в нашу подружку Люду Гордиенко. Ещё был красавец Бочанов Вовка, но этот  уж слишком не надёжен, дружил со всеми девчонками по очереди. Оставался один Коля Гарагуля из нижних Соколовских, он вроде был никем не занят, в меру привлекателен, в меру умён, вот на нём-то мы и остановились. Теперь смешно, а тогда все происходило, как в сказке о Золушке. Собирались мы каждый раз  и подсчитывали , сколько  слов он мне сказал за день, как посмотрел и что увидел. Обсуждения  и наблюдения велись тщательно и очень серьёзно.
            Целый год продолжались мои тайные воздыхания, я уж и на самом деле поверила, что жить без Коли не могу.  Подружки сопереживали мне и, наконец, Л. Гордиенко не выдержала и открыла тайну моей любви брату Валере, а он тут же сообщил об этом своему дружку Гарагуле.  В результате Гарагуля, после  весеннего школьного бала пошёл меня провожать до дома. Как сейчас помню, сели мы с ним на соседскую лавочку, а он мне вдруг руку на плечи положил. Краска стыда так и брызнула мне в лицо. «Это за кого же он меня принимает!?» Я резко вывернулась из под руки и, сломя голову,  убежала домой. На следующий день он больше не подошёл ко мне, я ревела целый вечер, и считала себя брошенкой, а это значит позор на всю деревню. Подружки успокаивали меня, но я была безутешна. Как выяснилось , всё оказалось на много проще, чем мы навыдумывали.   Коля уже давно ходил с моей соседкой по парте Ниной Битюцкой. Шептались, что у них всё уже слишком далеко зашло    и ему было там намного интересней.  Девчонки взяли с меня клятву, что я ему этого никогда не прощу. Но прошло время, и Коля, наигравшись с  Ниной стал бегать за мной. Да как ещё бегал!  Уговаривал моих подружек, убедить меня в его любви и они разрешили мою клятву и молили простить влюблённого Гарагулю. Нина очень долго страдала, она любила этого стервеца. Позже их родители сговорились между собой и заслали к Битюцким сватов.
         Коля заканчивал какой-то техникум , я закончила медучилище и приехала на побывку домой в Каргалы (где мы купили дом). Меня распределили работать в соседний район.
А в Каргалах готовилась свадьба, долгожданная для моей соседки по парте и  обязательная для Гарагули. Меня, ровно резануло по сердцу, и на какой-то момент я почувствовала в душе горечь утраты. Надо заметить , что ещё долгие годы мне снился этот мой, избранный подругами, Гарагуля. Что это было такое, не знаю, но думаю не любовь, а просто  глупая земная круговерть.
       Я всю жизнь искала какой-то не земной любви. То что происходило вокруг, меня мало устраивало. Но я непрестанно искала свою половинку и дамала «ведь есть же на земле  человек, с которым мы  должны составить целое, ведь должна же я быть чьим-то ребром!»
И только в сорок восемь лет я познала, что такое настоящая первая и последняя любовь.
Это случилось после смерти мамы, в России, в городе Шарыпово. Господь призвал меня к себе! То, что я всю жизнь искала на земле оказалось, совсем рядом, только руку протяни. Я приняла постриг в иночество! Словами это не объяснишь,  через такое надо пройти. Господь открыл мне свою Любовь и она была бесконечна. Если раньше мне её не хватало, то теперь Она в одной капле благодати растворила меня всю и навсегда. Но это уже совсем другая история!               


                «НЕ ГРЕМИ ВЕСНУШКАМИ!»
               

       «Не греми веснушками»- так говорил мне в юные лета мой хороший знакомый журналист Садовников Василий Васильевич. Я была в него немного влюблена, а он берёг мою девственную чистоту. Мы часто гуляли с ним по окрестностям Алма-Аты, я собирала цветы, а  Василий Васильевич читал мне стихи, говорил о поэзии. Порой он замолкал, странно смотрел на меня и вздыхал: « - Ох, Тамара! Не греми веснушками!» на что я ему отвечала: « - Если у меня веснушки, значит я — сама весна!» или «Девушка без веснушек, что поляна без цветов!»
           Не говорите, что веснушки, это дело ничего не значащее и у всех они одинаковы.
Например, мои веснушки — Фроловские. Они проявлялись ранней весной или при ярком солнце и чёрными точечками рассыпались по переносице и по щекам. У Косёнковой Людаши
веснушки были такими же, как  и мои, но рассыпаны были по всему лицу и в любое время года, конечно , весной поярче. Мы на них даже внимания не обращали, потому что Фроловские веснушки весело украшали лицо.
       А вот для Дуси веснушки стали просто трагедией. Они были Косёнковы, бледно-коричневые, крупные, по всему лицу, а на кончике носа поселилась самая крупная веснушка.
Уж чем только их Дуся не выводила, делала мази с химическими порошками, всякие припарки и примочки. Вот вроде бы сойдут и на чистом белом личике сияют большие серые глаза. Светло-каштановые волосы пышной волной рассыпаются по плечам, ну просто красавица! А через несколько дней все веснушки появляются снова, каждая на своём месте.
И ещё это старинное имя «Дуся», которое дали ей, чтобы уважить сестру отца Евдокию.
Ну кто её может полюбить, такую рыжую непутёвую Дуньку!?
      Прошли школьные годы и мы разъехались из Соколовки кто куда. Я остановилась в Алма- Ате, поступила в мед. училище на фармацевтическое отделение и снова жила под присмотром тёти Нюси. У меня появилась новая подруга, соседка Шурыгина Лида, которая поступила на акушерское.  Мы вместе ездили на занятия, вместе учили уроки и вместе подглядывали через щелку в заборе за Поповым Серёжкой, которого безответно любила Лида. Лида была белобрысой и очень милой, у неё были свои Шурыгинские веснушки. Но Серёжка почему- то не обращал на неё внимания и моя новая подружка очень страдала от этого. Я жила весело и беззаботно, получала письма от тогда ещё не женатого Гарагули, строила глазки Коле Иванову, жившему на соседней улице, и полной грудью вдыхала воздух расцветающей юности. Долговязый Павлик Касимовский не сводил с меня глаз и я купалась в его неотступном внимании. Жизнь была прекрасна и удивительна.
       Как- то мы сфотографировались с Лидой вдвоём и я подарила одну фотографию Нине Валяевой, с которой училась в одной группе. Через некоторое время Нина загадочно подсела ко мне на переменке и таинственно сообщила, что её двоюродный брат Александр, увидел нашу с Лидой фотографию и теперь умоляет сестрёнку познакомить его «с этой чернявенькой Тамарой». Встречу назначили у кинотеатра «Восход» в шесть часов вечера, я приду с красной сумочкой, а он будет ждать меня с газетой в руке. Всё складывалось так романтично и загадочно! Я во время подошла к месту свидания с красной сумочкой через плечо и оглядывалась вокруг в поисках Александра с газетой. Ко мне подошли два молодых человека: «-Вы Тамара и ждёте Александра! А я - Слава, брат его, со своим другом. Не волнуйтесь, Сашка, поехал в детский садик за своей племянницей, так сложились обстоятельства. Пока он подойдёт, мы Вас будем развлекать.» Славик на перебой с другом стали рассказывать мне анекдоты и смешные истории. Я смеялась, смотрела в чуточку раскосые глаза Славика, и уже не хотела чтобы пришёл Александр. Сердце, заранее распахнутое принять неожиданную влюблённость Александра, Слепо «заглотило» умного весёлого, не связанного комплексами первого знакомства, Славика. Вот подбежал запыхавшийся Александр, и меня сдали ему в сохранности с рук на руки. Но сердце моё уже было занято и я, не откладывая в долгий ящик, объявила кавалеру, что со мной произошло. Александр был высоким, крепким светловолосым юношей. Не дурен собой и не глуп. Если бы не эта нелепая случайность, он обязательно бы мне понравился. Вот именно такого парня я  представляла и ждала. Но произошло то, что произошло. Я несколько лет «сохла» по Славику, он то появлялся в моей жизни, то исчезал, говорил, что любит меня половиной сердца и снова уходил. Он просто жил неотвязно в моём сердце, но эта влюблённость мне не приносила никакой радости. Позже мы познакомили с Александром Лиду и она долго дружила с ним. Даже ездила к нему в Армию на свидание и он ей очень нравился. Благодаря Саше она забыла свою детскую безответную любовь — Серёжку Попова.
         Моя же сестра Дуся уехала в какой-то северный город и там, провалившись на экзаменах в техникум, поступила работать на фабрику. Домой возвращаться она не стала.
Подругам представилась Диной, так её все и звали. Она познакомилась и дружила с очень серьёзным Феликсом, заканчивающим  технологический институт. Всё было хорошо и надёжно, даже подружки по общежитию завидовали этой деревенской простушке. И вот, наконец, Феликс сделал Дине предложение. Они уже подошли к ЗАГСу подать заявление, но Дина вдруг разревелась и убежала. Феликс недоумевал, но сероглазая казачка пленила его сердце и он решил не отступать. К ЗАГСу они подходили несколько раз и всё заканчивалось неожиданным бегством. В голову лезли самые нелепые догадки и Феликс готов был уже оставить «своё сватовство»,но Дина вдруг созналась, на её взгляд, в ужасной тайне, а именно в том, что она вовсе не Дина , а Дуся. Феликс облегчённо вздохнул, взял свою красавицу в охапку, прошептал ей на ухо: « - А я вовсе не Феликс, а Федя!» и понёс на руках свою онемевшую Дуняшу в ЗАГС. Жили они дружно. Позже вернулись в наш Талды-Курган. Здесь получили квартиру. Феликс работал начальником на каком-то техническом заводе и  даже защитил диссертацию. У них двое деток-Олёнка и Слава. Недавно Нина Бирюкпаева написала мне, что Феликс умер. А Дуся теперь стала бабушкой - мягкой и доброй, с пышной охапкой слегка поседевших  светло-коштановых волос. Когда я её видела в последний раз, мне хотелось сказать: « - Дуся! Не греми веснушками!»  Главная рыжинка радостно улыбнулась мне с кончика её носа, она была Косёнковой породы!


                ВЕСНА В ДЕКАБРЕ
               

       Косёнковы тётя Таня и дядя Коля переехали в Талды-Курган, когда младшая Людаша
 ходила в седьмой класс. В школе она познакомилась с мальчиком Вовой, который стал её верным «телохранителем». Он носил ей портфель из школы, провожал до дома, они гуляли вечером недалеко от дома за ручку. Все в школе знали, что Вова и Люда крепко дружат и их судьба предрешена. Так оно и было. Вова  ушёл служить в ряды Советской Армии, а Люда уехала в Алма-Ату к тёте Нюсе и поступила в то же мед. училище, которое недавно закончила я, также на фармацевтическое отделение. Она переписывалась со своим женихом.
Всё шло у них ровно, без всяких недоразумений и девичьих страданий. Это был какой-то очень правильный классический вариант любви, спокойной и надёжной. Она хорошо училась,
в отличии от меня «не мотала нервы» тёте Нюсе разными неожиданными сюрпризами. Вся жизнь её уже была запланирована и определена. Вова придёт из Армии, Люда закончит училище, они поженятся. Сначала поживут у родителей мужа, потом родители совместно помогут купить им свой дом тут же в Талды-Кургане. Родят парочку детей. Вова хотел быть милиционером, он и постараемся им стать. Так всё и произошло. Людмила была спокойная и какая-то отстранённая от жизни. Всё текло своим чередом.
       Однажды мне пришлось немного пожить в их семье, когда я делала дипломную работу в Талды-Курганском театре драмы. Я тогда заканчивала АГТХИ, отделение режиссуры. Остановилась у Людмилы и Вовы, они мне выделили светлую спаленку и столовалась я тоже у них. О плате и разговора не было. Нахлебницей быть мне не очень хотелось, помогать по кухне не было ни желания, ни времени и я предложила им во время практики по вечерам вязать шерстяные свитера — тёте Тане и Людмиле. Они с радостью приняли моё предложение. Жила я у них, как у Бога за пазухой, день проводила в театре на репетициях, а вечером сытно ужинала у сестрички Люды, садилась в кресло, смотрела телевизор и вязала свитера. Сын Женька, гулял на улице, потом ужинал, и уходил спать, Вова-милиционер, тихий, маленький росточком, не разговорчивый и какой-то не приметный иногда заходил в гостиную и присаживался в кресло рядом с нами. После нескольких расхожих фраз он уходил в спальню и затихал там. Люда сидела со мной по долгу и слушала, как продвигаются мои дела.
          Я выбрала для дипломного спектакля пьесу французского режиссёра Ив Жамиака «Мисье Амелькар платит». Там поднималась тема любви. Герой пьесы Амелькар, хотел любить, но без страданий, ревности и всяких неожиданностей. У него возникла идея «купить» себе жену-актрису из захудалого театра, друга — талантливого художника- неудачника, и дочь-девочку, впервые вышедшую на панель. Жанр — трагикомедия. В финале Амелькар застрелился, а в темноте, под занавес, прозвучал ещё один выстрел. У нас с актёрами долго велись дебаты, что это за выстрел: по жене ли, которая полюбила его в процессе спектакля или по любви, купленной за деньги. Я спрашивала Людмилу, что она об этом думает, но она пожимала плечами, однако  каждый раз интересовалась к какому решению мы пришли. К выпуску спектакля, она выгнала нам несколько литров самогона, чтобы хорошо отметить премьеру. Вскоре я уехала, а жизнь в доме моей двоюродной сестры
потекла своим чередом. Позже Людмила родила ещё девочку Танюшку, очень похожую на тётю Таню. Она, как всегда была закрыта в самой себе, а Вова-милиционер отрастил  усы.
И вдруг, всех родственников и знакомых потрясло невероятное известие: Людмила разводится с Вовой.
            Виною таким событиям был её коллега по работе Александр. Кстати он очень был похож на Владимира Высоцкого. Работали они на химическом заводе и по каким-то делам несколько человек из их коллектива отправили в командировку на соседний завод. Эти несколько дней полностью перевернули тихую устоявшуюся жизнь моей сестры. Александр гулял с ней по сказочным улочкам чужого города. Открыто ухаживал за ней, дарил цветы, казалось, он не мог на неё наглядеться. Людмила не хотела противится такому обаянию. Она чувствовала, что рядом с ней и в ней самой происходит  чудо. Казалось, в сердце её распустился прекрасный бутон, дремавший доселе. Она расцвела, похорошела, «загремела веснушками!» Из поездки они вернулись другими, любви своей ни от кого не скрывали. Но дома их ждали законные семьи!
        И здесь и там были дети, родители, друзья и родственники, которые дружно пытались вернуть всё на свои места. « - Мама, мы любим друг друга, я без него теперь жизни не мыслю.
У меня никогда не было так радостно на сердце, мамочка!»- объясняла сияющая Людмила.
«-Ох! Смотри, доченька, сама! Ведь у вас дети, семьи, которые вы строили почти всю жизнь,
а разрушить можете всё в одночасье.» - тихо увещевала мать  свою любимицу. Милиционер- Вова вдруг очнулся от благополучной спячки и стал творить невообразимое. Он караулил жену после работы, прятался в кустах и даже стрелял в них. Ситуация вышла из под контроля. Людмила забрала детей и ушла в дом к матери, дожидаясь развода. Жена Александра потребовала квартиру, как моральную компенсацию. Он не судился и отдал ей всё, сам же перешёл жить к Людмиле. Я не сторонник таких связей и разводов, но в данном случае шла борьба за настоящую большую любовь. Тётя Таня встала на сторону Людмилы, стараясь защитить её от нападок и сплетен бывших сватов. Александр всех нас покорил своим природным обаянием. Он играл с маленькой Танюшей, нашёл общий язык со старшим сыном Женькой. Татьяна в нём души не чаяла. Людмила была решительна и весела.
        После пьяной стрельбы Вова- милиционер потерял работу и запил на родительской даче.
Он сгорал от мести и бессилия, всё время ходил вокруг дома бывшей тёщи и нарывался на скандал. Через некоторое время тёте Тане пришлось продать свой дом, они выехали в Белгородскую область и там обосновались на жительство. Так отвоевали своё право на Любовь Людмила и Александр. Тетя Таня ни разу не пожаловалась на своего нового зятя.
Я вообще мало верю, что на земле можно найти большую любовь, но с моей сестрёнкой случилось именно так. Счастье их было не земным, но коротким. Александр заболел тяжело и смертельно. Людмила безропотно приняла свою судьбу такой ,какая она есть. Ухаживала за  мужем и приняла его последний вздох.  Вскоре за Александром  ушла в Горние Обители тётя Таня. Людмила похоронила их рядом на городском кладбище и осталась в тех краях доживать свой век.  Теперь она понимает, что любовь не бывает спокойной и гладкой, без скорбей и неожиданностей. За неё нужно бороться, хранить её от холодных ветров, она требует жертвы и самоотвержения. А если не так, то это не любовь!
            

                ХАРЬКОВСКАЯ НЕВЕСТКА
               
      
       Сергей был последним и единственным, из оставшихся в живых, сыном Ильи и Арины Фроловых. Он был высок ростом в отца-казака, и красив лицом в мать-украинку. Я помню, когда в дом к деду приезжали гости, то Серёжу укладывали спать под стол, чтобы уступить кровать приехавшим. Именно под стол для того, чтобы ночью в впотьмах кто-нибудь по неосторожности не наступил наследнику на голову. Ноги обычно торчали наружу и это нас, детей очень смешило. Любили его все, очень любили! Был Сергей общительным, много знал и понимал, благодаря своей врождённой любознательности. Особенно его любила наша родственница, Нина Бирюкпаева. Но о ней особый сказ.
           Серафима и Клавдия были двоюродными или троюродными сёстрами Ильи Спиридоныча. Жили все в Соколовке. Клавдия вышла замуж за казака Григория и народила ему деток. А вот у Серафимы всё сложилось не просто. В детстве она каким-то образом поранила глаз и он у неё не видел, то есть она была с бельмом на глазу. Потому с женихами ей не очень повезло и она, неожиданно для всех вышла замуж за казаха Дусана. (Ещё раз напоминаю не путать казаков — христиан с казахами- мусульманами.) Ясно что такой поступок в казачестве не приветствовался. Однако немного прожив с одноглазой Сарой Дусан оставил её с малолетней Ниной на руках и ушёл к черноглазенькой молоденькой единоверке. Сара всю жизнь до старости прожила одна, воспитывая свою прехорошенькую метиску Ниночку. Родственников особо много не было, только Клавдия со своей семьёй да Фроловы.
          Нина приходила играть с детьми и внуками в дедов дом, но была очень робкой.
Бывало просунет голову в дверь и заглядывает, а через порог и переступить-то боится. «-Ну чего сверкаешь глазёнками, избу выстуживаешь»- проворчит как обычно Карповна и Нина робко переступит через порог, да так и  замрёт у входа, пока её телёнок под  бок не боднёт. Раньше маленьких телят обычно у порога в углу держали, на соломке, а у детей было развлечение, кто успеет быстрей горшок тельцу под хвост или под брюшко поставить в нужное время. Бориска и Сергей были немного постарше её, всё подшучивали над ней да посмеивались. Нина осторожно проходила в дом и присаживалась на лавку. Вот выросту большая, -  думала она - выучусь на лётчика, буду над Соколовкой летать, пусть все увидят!»
     Я не знаю, почему так сложилось, но аборигенов-казахов мы никогда не любили и звали их «кыргызами». Нине конечно, приходилось не сладко, жила она в православной семье, а личиком была   вылитая Бирюкпаева. Ну что тут попишешь!? Да ещё на горе - беду ей очень нравился наш Серёжка , её дальний родственник. Когда Сергей ушёл служить в Армию, Нина уехала в Алма-Ату и там оказалась в каком-то ансамбле певицей, а пела она, надо признаться, очень хорошо. Голос у неё был такой сильный, широкий, как Россия-Матушка.
Позже, когда она жила уже в Сарканде, бывало поёт на сцене (в художественной самодеятельности) забудет, что в руке микрофон, распахнёт руки, как крылья , весь мир обнять готова, и ничего себе, и без микрофона прекрасно слышно! А вот когда она жила в Алма-Ате, заходила к тёте Нюсе и та ей посоветовала «серьёзную профессию» приобрести.
Пение скоро закончится, а как жить без определённого занятия? Нина прислушалась к мудрому совету троюродной сестры и поступила на юридический факультет, благодаря чему у нас в роду появился свой адвокат. Конечно не лётчица, но всё-таки она высоко взлетела в глазах своих земляков: и русских, и казахов. Однако свою первую любовь, Сергея, Нина Дусановна не забывала, где-то раздобыла его адрес и они долго переписывались между собой.
       Сергей же после службы на Украине, остался там , выучился в  техническом ВУЗе и неожиданно для всех женился на «хохлушке» тоже Нине!  Вот это я хорошо уже помню, когда он привёз её в Соколовку из Харькова «на смотрины». Невестка оказалась далеко не красавицей, но покорила всех своим обаянием и заботой о Карповне. А Карповна тогда уже лежала в постели после инфаркта. Она была частично парализована и дети- Полина, Татьяна, Мария- ухаживали за ней по очереди. Илья Спиридонович вообще не отходил от неё. Часто приезжала тётя Нюся навестить больную мать и привозила конфеты.    Конфеты Карповна прятала под подушкой и выдавала по одной навещающим её внукам.
      Все думали, что Сергей останется жить в родных краях, но «харьковская невестка» увезла единственного наследника обратно и навсегда. Родственники долго серчали на неё за это, тем более, как выяснилось позже, она не могла никак забеременеть, чтобы подарить Фроловым продолжателя рода и фамилии.  Позднее анализы показали, что виноват в этой проблеме Сергей, а не невестка.
       Нина Бирюкпаева молча заглотила обиду и вышла замуж за Милицина Валерия, родила дочь Лерочку и разошлась с мужем, так как он очень крепко выпивал. Лерочка позже выходала замуж, но не удачно, и внуков воспитывала Нина Дусановна, всех записав на свою фамилию -Бирюкпаевы.  Забегу наперёд и скажу, что именно Валерия Бирюкпаева пришла в зрелом возрасте к Богу, и до сих пор поёт на клиросе в саркандском храме Казанской Божьей Матери и молится за всех наших родственников. Так что из всех оставшихся в живых, родственников, она одна мне сегодня близка по духу.
             Но вернёмся снова в молодые наши годы. Случилось так, что Сергей один, без «харьковской жены» приехал к нам в гости. Всех навестил, посидели, выпили, по вспоминали молодость, а на утро он исчез, исчезла и Нина Дусановна. Поднялся переполох, искали их долго и нашли... вместе! Нина уговаривала его остаться с ней, и обещала нарожать ему кучу ребятишек. Но родственники убедили его возвращаться в Харьков. Я вспоминаю сие не приглядное для моего дяди событие только потому, чтобы на этом фоне высветить верность и любовь к Сергею нашей «хохлушки» Нины.
           В Харькове Сергея и Нину направили от завода, как молодых специалистов, в Польшу в длительную двухгодичную командировку. Время пролетело быстро и они оттуда приехали весёлыми и не бедными. Вернувшись на завод они вскоре собрались на коммунистический субботник, их часто в те годы проводили на всех государственных предприятиях и заводах.
Беда нагрянула нежданно.  Сергею придавило ногу между плитами и очень сильно раздробило кости. Предложили сразу же сделать ампутацию ноги, но он не решился, не мог представить свою жизнь с одной ногой в такие младые лета. И потянулось и началось! Всё, что они нажили в Польше пошло на лечение и плату врачам за это лечение. Ногу сращивали на каких-то специальных аппаратах. Иногда  Сергей мог ходить прихрамывая, и даже как-то приехал с женой в Сарканд. Здесь нашлись «доброжелатели» и нашептали нашей невестке о былых похождениях Сергея, но она простила ему всё! Всю жизнь она ухаживала за своим любимым мужем. Последние пять лет он уже не вставал с постели  после обширного инфаркта. Она не оставляла его до самой смерти, терпела вместе с ним все не удачные операции на ноге, которые в конце концов и надсадили его сердце. Сама Нина уже еле передвигалась, но молча переносила все тяготы, посланные им судьбой. После смерти дяди Серёжи я предлагала ей приехать к нам в Россию, в с. Густомесово, где сама проживала при храме со своими мальчиками- инвалидами. (В то время я уже приняла иноческий постриг).
Но Нина отказалась, заверив меня, что она не одинока и последние дни будет доживать у своей племянницы, которая раньше часто была при них и считалась их воспитанницей.
Вот так наша «харьковская невестка» всю жизнь посвятила последнему отпрыску из рода Фроловых. Вот так она его любила!

            
                СОКОЛОВСКОЕ  КЛАД - БИЩЕ
               

                Бабушка наша Арина Карповна пролежала в болезни пять лет и тихо умерла на руках своего супруга. Он закрыл ей глаза своей шершавой  большой ладонью и горькие слёзы закапали на спокойное лицо жены. « - Аринушка! А как же я без тебя жить-то буду?»
Съехались все родственники из ближних и дальних мест, чтобы попрощаться с матерью, бабушкой и прабабушкой Карповной. Гроб тихо несли по селу на плечах до специальной дороги для восхождения на зелёную гору. Там  его погрузили на телегу и колёса загромыхали увозя ещё одну судьбу в последний путь. Было лето. По горе гулял тёплый ветерок, в стороне росли колючие кустики знаменитой соколовской серы-жвачки. Вдали на поле набирали силу не высокие стебли молодой пшеницы. А ещё дальше синели отроги Заилийского Алатау. Где то цвели огромные поляны красных маков и пели птицы. Илья Спиридоныч болезненно с сутулился и как-то на глазах постарел. Он молча растирал в руках ком свежей жёлтой глины, чтобы бросить её, как прощальный привет, на крышку гроба. « - Аринушка! А как же я без тебя жить-то буду?» - шептали его пересохшие губы. Пора было возвращаться домой, а он всё стоял на коленях у могилки , сложив на свежий холмик отяжелевшие ладони. « - Ну, до встречи, Карповна!» - вздохнул он и встал, аккуратно отряхивая с колен землю. - Скоро ужо!»
       Умер дед через два месяца после бабушки. О чём он думал, сидя у забора на лавочке, о чём вспоминал, глядя на кладбищенские кресты на зелёной горе? Там не было смерти, а напротив, вся его жизнь теперь уже переместилась Туда. Там были его родители, братья сёстры дальние и близкие, друзья из детства , юности. Соседи и станичники. Там теперь упряталась от мирской суеты его единственная и вечная любовь Аринушка. Там , рядом с ней разместились все их детушки, умершие в младенчестве , отрочестве, юности. Он всех их помнил по именам, всех когда-то поднимал вверх над головой нараспев приговаривая: «Ай, джя! Ой! джинды!» - что для него означало: « - Ой ты мой дурашка!» Он вспоминал, как когда-то на свадебных посиделках он шепнул красавице Арине: «Если согласна, я украду тебя!..» Как укутал её в тулуп из овчины и укатил по скрипучему снежку прямо под венец... Всё прошло-пролетело в его памяти, как будто случилось только вчера. Всё схоронилось- сохранилось в  сердце, как бесценный клад, как дар Божий, о котором напоминают нам обычно чуточку покосившиеся кресты на клад — бище! У каждого там  свои сокровища, которые неизбежно ведут нас к Вечной Жизни или к вечной смерти. Этот выбор мы делаем сами ещё здесь не земле!
    
Упокой, Господи, души усопших раб Твоих — Род Фроловых, род Ракетских, род Звездиных, род Аронзон, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. И нас помилую, яко Благ и Человеколюбец! Аминь!