Матерел, зяб под ветром, делал ставку на...

Матерел, зяб под ветром, делал ставку на
птичье зренье, заячьи письмена
поутру на листе меловом - избела-распушной пороше.
На октаве любови ко ближнему - гундосил, не то - лажал,
локти грыз, опоздав, дающей руки - бежал.
Твоего молчанья не знал беды тяжелей и горше.

Сети штопал нитью гнилой, паруса
без иглы на ходу латал, сирен голоса
издали заслышав, воск расчётливо мял меж пальцев.
На руках детей возносил к облакам,
понимать красоту учил по слогам
новоявленных троглодитов и неандертальцев.

Не отчаивался, отходил легко,
даже если палил в то ещё "молоко",
и не ведал, что в дьявольском крепок торге.
Убегал подворотнями, лез за словом в даль
несусветную, каламбурщик, писака, враль,
тех, кого привелось - забирал из морга.

В ежевичнике ночи за годом год в аврал
смуглых две твоих ежевики губами рвал
придыхая,- к зубам языком прижимал, не веря.
Угли голой рукой, не то двумя, ворошил,
сердцем по сердцу, как умел, ворожил.
Над лицом твоим, плечьми нависал, в истоме шалел человекозверя.

Шёл ко дну, дико путал педаль тормоз-газ.
Бил российской словесности белку в глаз
на отхожих промыслах комнаты о четырёх углах, таёжных просторах ночи.
Ухал филином в чаще лесной, пустельгой зависал
в степном мареве родины, млеком звёздным, разве что, не писал...
Выдыхал пару раз в небеса - " Авва отче..."