От охотника до оленевода

Свое видение мира он нёс в жизнь не только стихами. Кем бы он ни работал – приёмщиком рыбы, лесорубом, охотником-промысловиком, рыбаком, печником, заведующим «красным чумом», звероводом, воспитателем в интернате, председателем исполкома сельсовета – всегда пытался жить
по заветам своих предков: в гармонии с Природой и своей совестью. Его поступки были не всегда однозначны, но всегда искренни. Он искал разумные пути решения проблем своих соплеменников и наступающей на них цивилизации, и пусть не всегда это получалось, собственная, годами выработанная позиция, помогала ему превращать обыденность в поэзию жизни.
В стойбище, где он непосредственно жил, небыло ничего на показ, жизнь, какая она есть на самом деле,
гораздо интереснее любой потёмкинской деревеньки. Сам Вэлла считал, что необязательно сохранять традиционный уклад: жизнь сама все расставит по своим местам, и перелицованное под влиянием новых культур тоже станет национальным, но уже под новым углом зрения. А уж хорошо это или плохо, решать другим, гораздо важнее не терять свою сущность, попадая в зависимость от ненастоящего, стилизованного, неживого.
По родовой традиции ему предстояло быть оленеводом и охотником. Но оленей семья лишилась и переехала в близлежащий поселок Варьеган. Пройдя школу-интернат, Вэлла все же стал охотником госпромхоза. Но еще подростком, когда Юрий жил и учился в интернате, освоил профессию печника. Здание интерната нужно было утеплять, отапливать, нужны были печи. Для этого выпустили из отсидки зэка, поскольку тот оказался хорошим печником. Зэк сам ничего не делал, только указывал, как и что, и в результате Юрий выложил печи по всему интернату. «Зато теперь, – делился он, – я могу сложить любую печь и уже делал это не раз – все они до сих пор работают». Какие только профессии и должности он не освоил: печника, зверовода, заведующего красным чумом, воспитателя в интернате, председателя сельсовета...
После возвращения из сургутского интерната домой, в Варьеган попро- бовал всякую работу. На оленях возил для колхозных коров сено, работал на звероферме, был заведующим Красного чума. Штат этого Красного чума составлял вместе с Юрием четыре человека: киномеханик, медицинский работник и учитель-библиотекарь. «Мне тогда было 17 лет. Мы ездили по стойбищам. Вчетвером мы умудрялись делать такие маленькие врамках агитбригад концертики, веселили людей, возили с собой киноаппаратуру, показывали кино на стойбищах. Потом в весну плавал на катере рулевым-мотористом».
Потом была армия. Юрий служил в строительных частях – строили дома для летчиков. «Я резал стекло, – рассказывал он. – Потом подсчитал – за годы службы я вырезал около 20 километров стекла, и в конце концов «наблатыкался» так, что резал уже просто на колене». А по возвращении из армии – литинститут в Москве. В столице Вэлла до этого не бывал, но в Приобье говорили
– «ненец сориентируется в любых условиях» – и правда! Он, не спрашивая, где именно расположен литинститут, вышел точно на заданной остановке…
В это же время был председателем Варьеганского сельского Совета. И добился того, чтобы большая автотрасса от Радужного до Новоаганска была проложена не по самому поселку, а рядом. Односельчане оценили это по достоинству позднее, когда пошли целые колонны большегрузных машин по трассе. А потом его позвали олени...
Олени – это для него все: это предмет гордости, это урок современникам, надежда на сохранение традиционного образа жизни ненцев и хантов, традиции которых Вэлла впитал. Гостям своим Юрий рассказывал, как в годы нахождения у власти Горбачева отправил ему письмо о том, что в стаде Вэллы у главы государства есть свой собственный олень, и что олень этот подарен президенту с условием – он перейдет к его преемнику. Позже таким же образом Вэлла уведомлял Ельцина (правда, столь же безответно), написал и Путину: олень перешел к нему «по наследству»…
«Будучи известным и в России, и за ее пределами правозащитником, признанным литератором и исследователем культуры лесных ненцев (пяхасава), он в разговоре со мной упорно называл себя обычным оленеводом. Для него олень – это символ его маленькой и беззащитной родины, о
которой он с такой болью написал в своем первом сборнике «Вести из стойбища». (Александр Ващенко, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой сравнительного изучения национальных литератур и культур и отделением МГУ им. М.В. Ломоносова культурологии факультета иностранных языков и регионоведения).  Заботясь о быте современного оленевода, Вэлла, исходя из того, что сегодня оленеводы все меньше живут в чумах, решил задуматься над созданием альтернативного жилья – мобильного «домика оленевода». Он исходил из того, что такой домик должен включать в себя четыре основных элемента
стойбища: жилье, лабаз, навес и вышка для слежения за оленями. И Юрий Вэлла дал задание студенту архитектурного факультета в Тюмени, тот сделал проект. Домик, похожий на «летающую тарелку», раскрасили студентки того же факультета. Теперь опытный образец стоит на пастбище Вэллы – идут испытания...
Юрий Кылевич легко делится основами культуры своего народа – потому что мудрость народа проверена веками, пережила немало потрясений и подтвердила свою истинность. Эта мудрость стала его убеждениями. Вот, например: «Дом надо строить большой – если хочешь большого потомства. Построишь маленький – а Бог ведь все видит, и скажет: «в таком маленьком доме детям негде будет развернуться – и не даст потомства».
О жертвоприношении оленей он говорит: «Воспитанный человек на жертвоприношении ничего для себя не просит – денег там, мяса, – а просит хорошей погоды, чтоб дети у зверей хорошо рождались –
потому что тогда и у молящего все хорошо будет. Должен быть при этом и бубен, иначе Бог подумает, что молящий – лентяй».
Чем бы ни занимался Юрий Кылевич, он всегда помнил, что именно олени – основа жизни лесного человека, его духовности. Он с удовлетворением отмечал, что поголовье оленей у частников растет и
искренне радовался этому. Нужна была общественная организация, которая бы объединяла оленеводов, защищала интересы. И Юрий Кылевич создал окружной союз оленеводов-частников. Для обновления и пополнения стада частных оленеводов оленей дважды покупали на Ямале. «Их пригнали из совхоза «Ярсалинский», тысячу тундровых ямальских оленей, чтобы раздать нашим ханты-мансийским оленеводам-частникам. Я была рядом, когда ямальские пастухи отбирали оленей для нас и выгоняли эту тысячу, и я видела, как ему было трудно. Я была рядом и чуть раньше, когда на первом съезде оленеводов-частников Ханты-Мансийского округа, в славном и удивительно красивом городе нефтяников Когалыме им было громко заявлено: пришло время вернуть совхозного оленя оленеводу-частнику.
Съезд единодушно избрал его президентом Союза Ханты-Мансийских оленеводов. И он поплыл против течения. Он добился, чтобы за ямальских оленей платили не их будущие хозяева, а административные структуры округа. Первый шаг всегда самый трудный. Но из тайги, из тундры на него смотрело множество глаз, с надеждой обращалось множество душ: не сказка ли это? Неужели действительно вольется новая кровь в обмельчавшие стада местных оленеводов? Перегон был рискованным: оленям предстояло преодолеть невероятную доселе дальность расстояния по незнакомому пути. Все ли
дойдут? К тому же тундровый олень не чета таежному, а вдруг не приживется на чужой земле?
Сумасбродная на первый взгляд идея породила множество слухов. Заговорили, что новоявленный президент гонит оленей для себя и родственников. Потом, когда стадо все-таки дошло, и почти без
потерь, и президент не взял для себя ни одного оленя, поползли другие слухи: возможно, олени больны, зараза пойдет по всему округу, загубит местные стада… Тогда он и взял себе Ямальскую...» (Ольга Корниенко, режиссер-кинодокументалист, действительный член Международной Академии телевидения и радио и Европейской Академии естественных наук).