А на Шекспире душу и надо отводить

от http://stihi.ru/2020/12/15/1625 Раскрыть личную тайну Шекспира

А на Шекспире душу и надо отводить, он ведь и сам на сонетах душу отводил подальше от героев своих пьес, одевал это эфемерное внутреннее я в камзолы лордов, учил пылать благородством мужской взаимоприязни.

Женщине потому и легче переводить сонеты, ибо ей приязнь к мужчине на роду написана, богом положена, змием предложена, в общем - полное совпадение тела и духа, хотя это ощущение и сквозь мужество пробивается, если войти в роль, если пройти процесс фотосинтеза, при котором негатив превращается в позитив.

Нынешнему автору селфи на смартфоне это не понятно, он не сидел в красной комнате под темно-зелёным фонарём, не колдовал над растворами, активирующими рост серебра на просторах фотопластины, не выделял теплой рукой отдельные детали рисунка, боже ж мой - где-то 59 лет тому назад я впервые увидел это чудо и вот вновь вернулся на минутку в образ юнкора молодежной газеты.

Тогда, в 60-е годы прошлого века, я впервые прочёл парадоксальное интервью актера Остужева, великого исполнителя классической Шекспириады: "Вы знаете, в суде я бы оправдал Отелло, несмотря на наличие трупа Дездемоны и иные весомые вещественные доказательства. Более того, я бы и Яго не осудил, ибо такова неумолимая сила любви великой над маленьким челове-чи-ком..." Это по памяти, скорее всего я отклоняюсь от текста Остужева (чья реальная фамилия по жизни была Пожаров - чем не фото-оксюморон, а?). Ну, Отелло, это ещё понятно, муж выпил чуток и поучил бабу, у нас во дворе такое по выходным дням тоже не в редкость, а у них там в бантустанах жарко, там лучше вообще не пить, в общем по кодексу это всё отягощающие, по-народному же извиняющие обстоятельства. Но Яго, эта баба-Яга в штанах, ну, это Остужев-Пожаров и вжарил!

Чуть позже, почитав архитектора Вознесенского, чем переформатировав дизайн своего стихосложения, в рамках "Треугольной груши" то есть отчасти уразумев, каким образом внутри самого чёрного рояля-Отелло сохраняются самые светлые мелодии, как бы это сказать? -

Отелло на трёх ногах, как пулемёт на турели.
Какой однако размах, на зависть мне, менестрелю.
Какие сюжета сюрпризы! Какие оксюмороны!
Наоборот Мона Лиза читается как Дезде Мона?
В рояле осипший звук, он глух, как во чреве кита Иона.
Педаль, как лифт в НЛО.
Дездемона, возьми телефон, алло!

Этот текст я приложил в качестве подписи под фото, предназначенное на роль анонса к упомянутому интервью с Остужевым, которое писала взрослая матрона театральной критики для молодежной газеты, туда мои работы уже брали, хоть я и не достиг ещё комсомольского возраста. Анонс собрал в десять раз больше писем читателей, нежели само интервью, что было с некоторой иронией отмечено редактором на обзоре успехов и неудач за неделю. После таковой похвалы мне следовало ожидать интриг внутри редакции со стороны униженной и оскорблённой матроны, что в общем-то и началось уже в лифте, нас ехало пятеро, кто-то из взрослых спутников ехидно отметил, что травести дал в этой партии хорошую фору театральной невесте, типа того. На что я зло огрызнулся: "Тупая публика не оценила самое лучшее фото, где Мария Петровна смотрит на Остужева, как Дездемона на Отелло!". И я на самом деле так думал. И гордая Петровна набрала воздуха, чтоб соответственно ответить, но взглянула в мои честные голубые глаза и ей как бы не хватило слов, потому она просто приобняла юное дарование по-матерински, как бы. От чего меня как током пробило, от жаркого ощущения тела этой сорокапятилетней ягодки, и я как бы сам её прижал не по-детски. Она должна была резко отстраниться и дать мне по физиономии, но как это можно сделать в лифте за плотной каменной стеной из спин трёх мужиков-журналистов? Да, как жаль, что я был ещё мал и глуп, глух и нем в вопросах любви и ненависти.

В общем-то я пишу этот эпизод дабы отвести душу от нынешнего критического восприятия сонетов Шекспира, но вряд ли мне удастся вновь войти в роль мальчика за кулисами театра. И всё-таки первое впечатление от Шекспира, это уже не как первая любовь к девочке-однокласснице, это скорее как первое вторжение во взрослый мир, где дерутся по-другому, не так, как у нас во дворе.

Да, есть кому петь, и не с кем пить,
незло, по-юношески драться.
И сердцу нелегко угнаться за детским страхом - долюбить -
Нет! Этого не может быть!
Да, я не думал и пытаться.

И вообще-то, это был не сам Остужев, а ученик Остужева. И у Дездемоны Петровны состоялся с ним после спектакля ужин при свечах, чего я тогда и знать не мог, ибо ушёл в красную комнату проявлять плёнку, дабы успеть сдать материал в газету поутру. И читал там, пока плёнка проявлялась, модного уже Вознесенского. А надо было Пушкина читать, как советовал настоящий Остужев:

" - Не мог Шекспир, поэт Возрождения, проповедник свободы человеческих чувств, воспеть и возвысить темную страсть. Не поверю! А вот наш Пушкин – он не был театральным режиссером, а в нескольких строчках сумел объяснить весь шекспировский замысел: «Отелло – не ревнив. Он – доверчив…» Какая это правда! Какая тонкая и умная правда! Какой молодец наш Пушкин! Какой это талантливый человек. В любой области, даже в той, которая не являлась его специальностью, он сумел сказать новое и оставить глубокий след. Конечно, доверчив! Как все сразу становится ясным!… Человек по своей человеческой сути должен быть доверчив. Но как часто от излишней доверчивости погибали – не отдельные люди, а целые народы и государства! Вот это трагедия! Человек должен быть доверчив – и не может быть доверчив до конца, пока в мире существуют зло и обман, желание одних людей попрать и уничтожить других. Вот это настоящая трагедия!…"

Ой, наверное я тоже доверчив, но, надеюсь, не настолько же, как Пушкин, да?

(продолжение http://stihi.ru/2020/12/19/1110