Пока в округе ни души

Пока в округе ни души,
стирай судьбы карандаши
о белизну пустых страниц,
внимая пению цевниц.

И, как бы не менялся почерк,
размер и сухость долгих строчек,
четырехстопная руда,
по-своему, всегда трудна:
упорный труд у нас в почете-
двенадцать строф - и мы в расчете.
Мне рифм немые фонари
зажечь успеть бы до зари.

Играет лира вдалеке
на непонятном языке.
Переводить гудящий вал,
я лучше б гения позвал.
Когда в мозгу грохочут пушки,
кто виноват?- конечно, Пушкин.
Нас приучил он к торжеству,
язык причислив к божеству.

Ведь, языка живая сила,
его на небо относила,
помахивали два крыла.
Увы, нелегкая свела
в могилу, и закрылся счет.
Остались слава и почет.
Но языка земною частью
мы оказалися, по счастью.

О, рифмы, рифмы – эха звуки.
Я стер карандаши и руки,
все пальцы стер в мольбе корявой-
таская вас в силке дырявом.

О вас истер мозги и пальцы,
чем буду вышивать на пяльцах,
по вечерам зимой холодной,
иль снова вас искать в голодном,
призывном вое изнывая.
В себе себя не узнавая.
Увертливы, как злые мухи.
О где вы, где рифмы? …рифмы глухи.

От скуки Пушкин рисовал
пером гусиным скуки внешность,
анфас и в профиль. Слов навал,
в его рисунках, принял вещность
чернил. Когда судьбы фиал
просох, на дне осталась вечность.

А, ты пиши в ночной глуши,
стирай свои карандаши
о белизну пустых страниц,
внимая пению цевниц.