Рассказы о войне ветерана 553

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть
               
                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 25 повести
Продолжение 24 — http://stihi.ru/2020/12/11/4817

  В полдень Серёжка отправился в Полтаву. Снег кружился, срываясь в метель, пел под лыжами, ветер подгонял в спину. Выйдя за околицу, хлопец ещё раз оглянулся. Сквозь седую мглу виднелась красная надпись на черепице мастерской «Жовтень».
— Здорово! — сказал Серёжка. Уши щипало, мамин платок лежал в кармане.
Потому ли, что задание было успешно выполнено, потому ли, что он вёз матери хорошие вести о Любе, о том, как они тут целый вечер веселились, потому ли, что Марийка наплывает на него сквозь снег золотыми капельками, — парень не знал, почему именно, но было так хорошо, что он не шёл, а летел на лыжах, слушая поющий под ногами снег. Сейчас Серёжка чувствовал и себя весёлым, храбрым Уленшпигелем с птицей на плече, с песней на устах. Какие хорошие люди есть на свете!.. И секретарь обкома, и Марийка, и тётя Даша, и Люба, и дед Левон, не захотевший бекать перед немцами… Хлопец хотел бы разговаривать с такими людьми языком песни. Мчался, будто летел, еле касаясь земли бамбуковыми палками, лёгкими, как крылья.

  Ветер усиливался, приближались сумерки, поле седело, превращаясь в пепельно-серое, как взвихрившаяся металлическая пыль.
Из снежной метели — уже вдали от совхоза, навстречу Серёжке вынырнула колонна — несколько десятков человек. Люди шли по двое, натянув на уши пилотки, молча подавшись вперёд, навстречу ветру. Все были в серых, забитых снегом шинелях, все — босые. Только вооружённые конвоиры шли по бокам в сапогах.
Ильевский, не задерживаясь, пролетел мимо конвоиров, посильнее оттолкнувшись бамбуковыми крыльями. Лицо его после этой дикой картины утратило беззаботное выражение ясности и нежности, нахмурилось, затвердело. Выбравшись на большак, засыпанный снегом и заметный лишь по линии телеграфных столбов, Серёжка ещё раз оглянулся. Ни колонны, ни конвоиров уже не было видно, — всюду бурлящая пепельная туманность.

  Парень мчался вдоль дороги, лыжи шипели как змеи, столбы бежали навстречу и исчезали за спиной один за другим. Седым, металлическим пеплом вихрилось всё — от земли до неба, забивая рот, застилая глаза. А он, стискивая зубы, шёл всё так же упрямо и быстро, ориентируясь по высоким столбам, а жгучая мысль сама укладывалась в ритмы:
Розлютованим диким звiром
Завивае в степах зима,
Бiлi iдуть конвоiри,
Бiла тьма.
Бiла тьма у степу голосить,
Полонених валить з нiг,
Iдуть полоненi бoci —
Горить снiг.

  Отбушевало, намело, улеглось. Стояли белые солнечные морозы. Небо днём сверкает твёрдой фарфоровой голубизной, а вечером, при заходе солнца, покрывается румянцем, превращаясь в высокий розовый свод, прозрачный и тонкий, роняющий отблески на снега. Искрометное, радостное мерцание снегов наполняет весь простор между небом и землёй еле уловимой игрой чистых красок.
Солнце, спрятавшись за белыми снегами, продолжало жить во всей природе, наполненное звонкостью. Крахмалистый снег звучно поскрипывал под ногами.

  В эту пору над Полтавой впервые после долгих месяцев разлуки появился советский самолёт. Он шёл невысоко, с огромной скоростью и был серебристо-розовый. Для того чтобы Полтава увидела, чей он, самолёт немного повернулся к солнцу, как птица, и на блестящем крыле вспыхнула красная звезда.
Люди высыпали из домов и, закинув головы, следили, как он уверенно лавирует между комками-взрывами зенитных снарядов. Сколько жадных взглядов, бесконечно благодарных и радостных, исстрадавшихся, должен был почувствовать на себе лётчик, на долю которого выпал этот незабываемый полёт! Сколько глаз, полных то печали, то горячей молодой отваги, тянулось в этот момент к нему ввысь!..

  На Кобыщанах стояла, закинув назад голову, слушая ровный гул мотора, светловолосая, неизвестная лётчику девушка Ляля Убийвовк. Стояла, словно зачарованная музыкой недостижимых далёких миров. На дворе завода «Металл»,
сжимая в руке измазанный маслом ключ, застыл в напряжении высокий юноша в серой истрёпанной шинели. Казалось, его взгляд потянет за собой вверх всё тело, и оно, оторвавшись от земли, полетит к серебряной птице, как металлическая стружка к мощному магниту. С Первомайского проспекта, быть может, и вовсе незаметного лётчику с высоты, следил за самолётом Ильевский, поворачиваясь на месте, ведя за ним ясный взгляд, как за своей яркой заветной мыслью. Посреди Корпусного сада остановился хмурый Сапига, стиснув крепкие челюсти. Они нервно дёргались после каждого опасного для самолёта взрыва снаряда. А внизу, на Подоле, плечом к плечу стояли среди толпы соседей Борис и Валентин. Вся Полтава глядела в небо.

  Зенитки учащённо лаяли с аэродрома. А он, поднебесный гость, будто застрахованный желанием тысяч сердец от всякой напасти, шёл над городом в самом деле как сокол, упиваясь полётом. Он словно издевался над беснующимися зенитками.
— Уверяю тебя, — толкал Борис Валентина в плечо, не отрывая взгляда от неба, — уверяю, что там сидит в кабине молодой Чкалов! Во всяком случае, чкаловец!.. Ты смотри, что он выделывает! Что он только выделывает! Кепка Бориса сползла на затылок.
— Даёт класс, — соглашался Валентин. — Это ястребок новой системы. Впервые вижу такой.
— Уверяю тебя, Валька, что этот чкаловец родом из Полтавы, — высказывал Борис новые догадки о пилоте. — Разве мало наших полтавчан — отважных лётчиков! Карташов, Лимаренко, Малёванный, — они ещё на Халхин-Голе отличились!.. Не иначе это кто-нибудь из них!.. Представляешь себе, Валька, как здорово ему над родным городом появиться, пролететь в небе, увидеть и родные кварталы, и сады, и соборы, и памятники?..
— Памятников оттуда не видно, — заметил Валька.
— Это как на чей глаз… Тётя Настя, — крикнул Борис через дорогу соседке. — Это не ваш Володя в гости прилетел?
Женщина смотрела в небо как завороженная.
— Может, и мой…

  Это был не простой, обычный полёт, это был настоящий праздник человеческой удали, молодого духа, возрастающей силы, воплощённый в бесстрашных красивых виражах. В этом парении словно бы уже угадывались будущие воздушные удары по Берлину, предчувствовалась далёкая поэзия победы.
В этот вечер самолёт не сбросил ни одной бомбы. Однако едва ли не больше, чем взрывной силой авиабомбы, немцы были ошеломлены именно этим буйным каскадом радостных виражей, смелой дерзостью неизвестного пилота.
— Ляля, он не летает, он словно бы играет, упивается своим полётом, — шептала Надежда Григорьевна, стоя рядом с дочерью в саду. — Играет, как молодой орлёнок, который почувствовал собственные крылья и впервые поднялся в небо.
Ляля молчала.
— Мама, это Марко, — сказала она немного погодя, неотрывно следя за самолётом. — Я уверена, что это Марко.
Самолёт, покружив над городом, лёг курсом на восток, набирая высоту и сосредоточив на себе последние отблески солнца. Взрывы снарядов в предвечернем небе становились с каждой минутой всё заметнее.

                Продолжение повести следует.