Месть

                Месть не имеет закона,
                Месть не имеет права.
                У мести своя икона,
                У мести своя расправа.

   Служил я когда-то в штабе одной из частей  Дальней  Авиации, где готовили  командиров кораблей,  штурманов, т.е. готовили кадры высшей пробы. Когда началась жаркая пора лета, то от активистов лётного состава руководству полка поступило предложение дать возможность как можно большему числу штатного лётного со-отдохнуть в тёплые месяцы лета.  В связи с этим был предложен новый график работы в три смены. Командир полка решил удовлетворить эту просьбу.

   На оставшихся членов экипажей легла обязанность качественного выполнения плана  в полном объёме. Как правило, многим приходилось летать в две смены. Усталость не замедлила сказаться в работе экипажей. Командир одного самолёта на взлёте задремал и головой упал на приборную доску. Самолёт, с уже убранными шасси, клюнул к земле.

   Тут уместно вспомнить то, как в шутку говорили об обязанностях правого лётчика: его главная задача состояла в том, чтоб не мешать левому. Так вот, только высокая подготовка,  грамотные действия правого лётчика предотвратили катастрофу. Он смог посадить самолёт на брюхо так, что на фюзеляже не было заметно вмятин. Ну, а дальше была долгая работа комиссии по расследованию этого ЧП. В связи с этим мой отпуск, запланированный на август был перенесён на конец октября и, если бы не этот случай, я не смог бы услышать и поведать вам историю о мести.

   В отпуск я решил поехать на недельку в Грузию, окунуться в прохладной воде  Чёрного моря и полюбоваться красотами этой страны. В 2.30 ночи  я уже лежал на верхней полке купейного вагона поезда  Москва – Батуми.

   Проснулся часов в десять и стал рассматривать своих спутников по купе. Двое  мужчин выглядели лет по сорок. О третьем узнал из его разговоров. Он  в следую-щем году собирается уходить на пенсию и  работал в пожарной команде в Батуми. Казалось, что его рот не способен закрываться. То он говорил о политике, то о работе своей команды, то переходил на изложение банальных анекдотов. Потом начал рассказывать услышанные от кого-то смешные истории и прибаутки о большой войне. Рассказывал и сам заразительно хохотал.

    Мужчина, который сидел напротив меня на нижней полке, читал книгу, и не обращал внимания на беспрерывную, громкую речь соседа.
    Потом, видимо, эта трескотня ему изрядно надоела, а может быть под впечатлением  прочитанного, он вежливо обратился к нарушителю спокойствия:
   - Скажи, ты в жизни, хоть раз, видел как живых людей, на  твоих глазах, расстреливают или как вешают? 
Тот, от неожиданного вопроса вздрогнул, замер и не знал, что ответить.

   - Если бы видел, - продолжал мужчина с книгой, - то ты никогда б не был пустомелей, никогда б не озвучивал плоские и глупые шутки о том, чего не знаешь и не испытал. Жизнь – это серьёзная штука, особенно, когда ты в кромешном огне бьёшься за неё с врагом и находишься на грани быть или не быть и некогда об этом
думать.
    Однажды, нам пришлось наступать на районный центр с противоположной от наступления наших войск стороны – с запада. Многие постройки гитлеровцы приспособили под огневые точки – в каждой установили  по 2-3 пулемёта, а в некоторых противотанковые орудия. Кроме того, фашисты зарыли в землю несколько танков, готовых в любой момент открыть огонь по наступающим.

   Командование нашей бригады учитывало сложность обстановки. Согласно приказу командира,  мотострелково - пулемётный батальон с ротами  лёгких танков должны были имитировать фронтальный удар по райцентру. В это же время ротам  Т -34 было приказано  скрытно обойти центр с юга и с севера и атаковать противника.
   Начался бой. Мотострелково – пулемётный батальон открыл огонь по вражеским позициям из всех видов оружия. Батареи артиллеристов стреляли из-за укрытий. Лёгкие танки тоже стреляли из- за  укрытий, а затем укрывались за постройками.
 
   Противник «клюнул» на этот тактический приём. Втянувшись в бой, навязанный сковывающей группой бригады, гитлеровцы проглядели обходной манёвр атакующих наших танков.  Т – 34, поддерживаемые тремя тяжёлыми танками КВ, ворвались с двух сторон в город.

   К ним вскоре присоединились подразделения бригады и лёгкие танки, атаковавшие противника с запада.К вечеру грохот боя затих. Только остаткам вражеского гарнизона удалось бежать.

   Командир бригады дал команду организовать в школе госпиталь для раненых, установить надёжную охрану гарнизона, поставил задачу разведке. Мы праздновали победу. Уставшие после боя бойцы отдыхали.

   И вдруг, в  середине ночи, внезапная тревога. Разведка доложила, что по дорогам к району вчерашнего боя приближаются крупные силы  танков и пехоты противника. В воздухе появились немецкие бомбардировщики. По-ступила команда  к отступлению. Такое решение командир принял  в  связи с задержкой поставки боеприпасов, израсходованных  в прошедшем бою.

      Высшее командование мгновенно отреагировало на допущенные ошибки, доукомплектовали  части техникой и людьми. Через двое суток мы повторили насту-пление  на  районный центр и освободили его.

   В  штаб  пришло страшное известие, что в школе, где был организован госпиталь, ворвавшиеся  гитлеровцы закололи  штыками оставшихся там тяжелораненых бойцов. У командира там были  боевые друзья. Узнав об этом, он рассвирепел  и приказал  всех   пленных фашистов вывести за околицу и расстрелять.

   На ровной поляне, усыпанной глубоким снегом, стояло около двух десятков  немецких солдат и  офицеров. Командир произнёс краткую речь о преступлении  фашистов и объявил им смертный приговор, дал команду- огонь. Напротив меня стоял фашистский офицер, капитан СС, лет тридцати. Красивый человек, в новой вы-глаженной  форме. Он впился в меня своим  предсмертным ненавидящим  взглядом, и, не произнеся ни слова, ждал своей участи.
 
   Рядом уже прозвучали выстрелы. Я держал в руке  пистолет, направленный на человека. Рука  дрожала, разум не давал команды нажать на спусковой крючок. Я был миномётчиком, результат выпущенных мин я не видел. Мне страшно было зарезать петуха, а тут живой человек. Я не могу убить человека. Мой мозг дырявит мою душу, как бы говоря: не делай этого, это грех…

   Командир  заметив, что я медлю, закричал:
   -  Сержант, стреляй!
  Я вздрогнул, но не нажал  курок. Он выхватил из моих рук пистолет и выстрелил в  капитана. Тот упал. Но тотчас беззвучно, отжался на руках, и встал. Командир выстрелил ещё раз, капитан медленно покачнулся и упал на колени. Он не кричал,  не просил о пощаде, но я увидел его мокрые от слёз глаза. Он молча прощался с жизнью.  Прозвучал третий выстрел и капитан рухнул замертво.

   Я  мучительно  пережил эту месть. Прошло уже столь-ко лет, но она и днём и во сне нежданно приходит ко  мне,  чтобы напомнить о той  страшной войне.

    Он замолчал. В купе повисла тишина, которую никто не нарушил до самого Батуми.