невидаль в шиповнике

крошево было над огнем.
сгибалось оно,
милосердное,
под странным напором.
в шиповнике росла
диковинка,
невидаль росла в шиповнике.
туда, из света,
мы выходили,
подчинялись зиянию чресел.
дико восставали они,
поднимая визг и гам.
грому подобны были эти восстания,
эти возвеличивания из ничего.
подобно пурге,
мы искали что-то во тьме,
что-то стушевывали в памяти.
одним был этот цветок,
нагоняющий тоску во льду.
была эта память нашим кровом,
нашим домом в огне.
мы дико алкали в заточении,
были ровесниками преступникам.
это было невинно.
горстью снега я припрятал время,
заставил его говорить
языком снов.
сны издавали губительные запахи.
очень странно,
они разлагались в моей душе
до последней пыли,
до последнего прости
над бездною мятежа.
мятеж зиял,
подчиненный суррогатом ценности.

шелк лился сквозь обнаженные,
дикие пальцы. шелк возрастал
в почестях,
становился щебечущим,
малокровным в восторге.
я сиял,
подобно древним,
невиданным звездам,
я проступал сквозь
неясные очертания на папирусе,
я был зарею за этим бесконечным камнем.
светом был я,
одиноким светом в осязании,
при закрытии глаз.
веко ровно вздымалось,
и я додумывал все до конца,
придумывал и альфу,
и омегу моего песнопения.
рана моя была глубока,
там поселился целый народ.
он поклонялся мне,
в этом поклонении теряя самого себя.
я был звездой,
звездой в ночи.

после этого я начал разговаривать с
ночью,
поскольку был ее ближайшим собратом
в осязании.
ночь светилась в своей глубине,
ответствовала
моему веянию.
ночь была глубока.

ночью росли цветы,
я их срывал,
но они от этого росли еще ярче и
гуще.
цветком был свет,
и свет родил человеков.