Король мечей - глава тридцатая

Старый лесник Фил посмотрел на Робина, еле сдерживая улыбку:
– Вот же глаз у тебя! Заметил, что нож мой уже никуда не годится, да? И помнишь ведь, какие я люблю.
– Как не помнить. Господи, Агнес, – Робин повернулся к жене менестреля. – Ну что ты. Не плачь, ты что.
Он ввалился в дом Фила с полчаса назад – и почти все это время Агнес сидела, растерянно гладя свои новенькие мерлушковые рукавички и изо всех сил сдерживая слезы. Но чем больше она старалась не плакать, тем хуже это у нее получалось.
– Пусть плачет, – одними губами, чтобы не услышала Агнес, сказал Фил. – Пусть, – он поднялся, кивком показал Робину на дверь и шагнул за порог. Робин вышел следом, осторожно прикрыл дверь.
– Пусть плачет, не трогай ее, – повторил Фил. – Ни слезинки ведь до сих пор не проронила, ни разу не пожаловалась. Пусть.
– Тьфу ты черт, я ж ее порадовать хотел.
– Дурень. Она рада. Просто ей никто никогда ничего не дарил.
– Алан говорил, она у него просила то колечко, то гребень, – вспомнил Робин. – Но это ж было десять лет назад.
– Именно что. Просила. И она здесь тоскует, совсем закисла уже. А сказать не может – и так себя обязанной чувствует. Да и что я могу сделать?
– Черт. Слушай, в Ноттингеме полным ходом идет ярмарка. Ну, точнее, уже почти закончилась, но торговцев все равно полно. В Йорке как?
– Ноябрьская еще идет, – кивнул Фил. – Следующая не скоро, к Рождеству только. Но рынок бурлит, точно. Всем что-то нужно перед зимой и перед Рождеством.
– Ты сможешь ее подсадить за мной, на круп пегому?
– Ты это серьезно? Хочешь ее прокатить в город?
– Ну да. Мы быстро. Походим по ярмарке, она, может, развеселится хоть немного.
– Она смущается из-за лица. Очень. Хотя чего смущаться – не одна она такая.
– Ох, Фил, ты просто не видел, какой Агнес была красавицей. Пойдем-ка.
Фил и Робин снова вошли в дом. Агнес по-прежнему сидела, гладя тонкими пальчиками нежный ягнячий мех. Хлюпать она уже почти перестала.
– Вернулись? – тихо спросила она. – Робин, ты же с дороги, голодный ведь?
– Ерунда, я сейчас в город, там и поем. А хочешь со мной прокатиться? А?
– Я? – не поверила Агнес.
– Ты, кто ж еще. Фил тебе поможет забраться на коня, а на обратном пути кого-нибудь попросим подсадить. Будешь за меня держаться, не бойся, все будет хорошо. Тут недалеко же. Прокатимся по лесу – день хороший, ни дождя, ни снега нет и не будет. Погуляем по ярмарке, поедим пирожков с лотка. И Филу привезем. Послушаем... – Робин чуть было не ляпнул «послушаем менестрелей», но вовремя спохватился. – Послушаем свежие сплетни, болтовню на улицах. А?
– Пирожков с лотка, – Агнес несмело улыбнулась. – Ты на мне разоришься.
– Ерунда. Растрачусь – еще заработаю, в любой дружине меня с руками оторвут лучников учить. Так что, едем?
– Мне... мне правда можно?
Робин только рассмеялся
– Собирайся! Правда же, Фил? Мы ненадолго. Еще утро, мы быстро.
– Конечно. Давай, Агнес.
Агнес скрылась в маленьком закутке, где ее поселил Фил. Робин еще раз обратил внимание, как легко и уверенно она ориентируется в доме.
– Смотри за ней хорошенько, – еле слышно сказал лесник. – Не боишься наткнуться там на Алана?
– Прошли те времена, когда он за гроши пел на ярмарках. Он же теперь в богатом доме, ты сам говорил, да и я видел. Так что нет, они не встретятся.
Когда Агнес вышла, на ней был длинный теплый плащ с глубоким, низко опущенным капюшоном, полностью скрывавшим лицо.
– Не видно меня? – тихо спросила она.
– Не переживай, никто не увидит и не узнает.
Рынок в Йорке действительно кипел. Робин вел Агнес по рядам, осторожно придерживая и направляя ее, а она с восторогом вслушивалась в городской шум: крики торговцев, болтовню покупателей, представление бродячих жонглеров.
– Ой, как они не боятся про такое? – взбудораженно шепнула она Робину, послушав представление. – Разве их за это не схватят?
– Да брось, это невинные шуточки, и королю такое даже нужно – народ хоть посмеется и пар выпустит. Пойдем к пирожкам и сладостям? Держись, не бойся, я же с тобой.
– Пойдем!
Робин не мог разглядеть под капюшоном ее лица, но слышал, как посвежел и изменился голос – словно это снова была та шестнадцатилетняя Агнес, которую он и видел-то всего несколько минут, но запомнил.
– Смотри, плюшки с яблоком и медом, – сказал он и тут же мысленно обругал себя за это «смотри». – Будешь?
– Ага.
– Давай руку. Ага, просто протяни. Держи.
– Спасибо, – из-под капюшона ответила Агнес.
Робин хотел уже направиться к другому прилавку, но вдруг рыночную площадь словно прорезал детский крик:
– Мама! Мама, мамочка!
Агнес окаменела. Робин быстро обернулся на голос. В стороне от них, через несколько прилавков, стояла женщина, крепко держа за руки двух маленьких детей, которые отчаянно пытались вырваться. Наконец ребенок, что был постарше, извернулся и выскользнул, женщина в растерянности отпустила и второго. Дети со всех ног кинулись к Агнес.

Не надо было Изабелле пить это зелье. Зачем она выпила, она-то и так была влюблена? Глядишь, без зелья уже и отпустило бы. А теперь – нет, теперь навсегда. Она который день бродила из стороны в сторону по замку, выходила на крепостную стену, с тоской смотрела на единственную дорогу, которая тянулась ко входу, – не скачет ли какой-нибудь всадник, вдруг дед послал весточку, что все хорошо? Изабелла пыталась отвлечься, начала вышивать – но стежки ложились криво, иголка словно не слушалась. Девушка потянулась к полузабытой лютне, но не могла ее даже настроить – как Изабелла ни крутила колки, струны звучали каждая сама по себе. Она взялась за книги, которых в замке деда было немало, но, как назло, любая книга оказывалась о несчастной любви. И никак не могли соединиться друг с другом ни Тристан и Изольда, ни Ланселот и Гвиневра. Изабелла стояла возле большой стопки тяжеленных пухлых книг и пыталась понять, есть ли там хоть одна, где все в итоге хорошо. У входа в зал раздались шаги, девушка вздрогнула, обернулась и увидела Аньес Вексен. Ну конечно, слишком легкая походка. Это не дед и не дядюшка Жиль.
– Ты что-то ищешь? – мягко улыбнулась Аньес.
– Сама не знаю. Книгу, в которой все хорошо бы закончилось.
Аньес с сомнением посмотрела на стопку.
– Вот, пожалуй, – она вытащила совсем новую, словно только что вышедшую из мастерской книгу. – Правда, переписчик – неряха и не слишком старательный, но ты разберешь. Зато все тут хорошо, как ты хочешь.
– Про любовь? – с надеждой спросила Изабелла.
– Да. Он – знатный рыцарь, она – прекрасная сарацинка. Будет множество препятствий, это же книга, выдумка. Но все закончится хорошо.
– Сарацинка? – Изабелла насупилась. – Мусульманка?
– Да.
Аньес Вексен заинтересованно посмотрела на внучку – никогда еще она не видела в глазах Изабеллы такого блеска.
– А почему ты спрашиваешь? Да, сарацинка.
– Просто... просто так, – Изабелла подержала книгу в руках и осторожно положила обратно в стопку. – Нет, я не стану читать.
– Изабель, Изабель, – Аньес притянула внучку к себе. – Ну перестань. Бернар сделает, что сможет. Да и граф Хантингтон – не из тех, кто сдается. Вот увидишь, все будет хорошо.
Изабелла опустила голову. Больше всего она боялась, что Аньес догадается о том, что она влюблена в графа. Или в разбойника. Господи, как все перемешалось. Изабелла знала, что, несмотря на деревенское происхождение и разбойное прошлое Робина, Вексены не возражали бы против брака: в конце концов, графский титул и само графство, пусть и крошечное, он честно получил от королевы Алиеноры. А деду граф вообще явно нравился, было у них что-то схожее. Нет, Изабелла скрывала свои чувства не поэтому. Просто она стыдилась, что на ее любовь не ответили. Что она, прекрасная юная девушка из благородной семьи, не может добиться внимания безродного человека, у которого, по большому-то счету, ни кола ни двора.
– Не грусти, Изабель, – повторила Аньес. – И ты же помнишь, что мы приглашены в Гавр? Если хочешь новое платье – решай сейчас, а то протянешь, и не успеют сшить. Правда, за тканью придется ехать. Хотя у меня есть отрез венецианского шелка – Бернар купил на ярмарке, а мне все как-то было ни к чему новое платье, и отрез так и лежит. Посмотришь? Или вдруг ты хочешь что-нибудь из платьев Эмили, они же почти все тут, в ее комнате? Некоторые она даже не надевала.
– Да, – кивнула Изабелла, прищурив зеленые глаза. – Да, я хочу новое платье. И возьму диадему и серьги Эмили, я знаю, она бы разрешила.
– Если хочешь, надень что-нибудь из моих украшений. Цвет волос и глаз у нас одинаковый, тебе все подойдет. Ну, не грусти, хватит. Бог с ней, с книгой. Пойдем смотреть шелк и безделушки.
Аньес, еще раз обняв внучку, вышла из зала. Изабелла направилась следом. Да, она наденет самое нарядное платье и самые изящные украшения, и в нее обязательно влюбится кто-нибудь из знатных и богатых гостей. А скорее всего – сразу несколько. И граф Хантингтон узнает о ее свадьбе и сто раз пожалеет о том, что... что...
Изабелла вдруг прикусила губу и опустила голову. Да ни о чем он не пожалеет.

Сколько прошло дней, Жанна не помнила. Да и толку-то считать? Все равно она не знала, за сколько получилось добраться до Англии, сколько ушло на дорогу дальше. Не знала, получилось ли вообще добраться.
Что она могла? Только ждать. Когда Бернар Вексен бросился в Ноттингем, луна на небе едва пошла на убыль, а сейчас от нее осталась лишь половинка. И никаких вестей пока не было. Жанна, конечно, не выходила за деревенскую ограду и ни с кем не говорила, она не хотела никого видеть. Она и из дома-то выбралась лишь раз – когда помогала отцу обрабатывать обмороженные уши соседского пса.  Но Катрин, мать Пьера, почти постоянно была в замке Вексенов. Будь хоть какие новости, она обязательно сказала бы сыну, а уж Пьер точно передал бы Жанне.
Но почему-то Жанна и без всяких известий знала, что с Робином все в порядке. Про себя она всегда называла его именно Робином, а не графом. Граф и дочка деревенского коновала? Нет, так даже в сказках не бывает. А вот лесной разбойник и простая сельская девочка... нет, такого тоже не будет. Но можно хотя бы помечтать. Когда мечтаешь – все по-настоящему. И она мечтала. И знала, что с ним все хорошо. И что они никогда больше не увидятся – тоже знала.