Отчим

Поезд с самого утра бежит по степи. Рассвет украсил её золотом, обагрил тонкие полотнища тумана над землёй, зажёг бисеринки росы на травах. Потом  рассвет отцветет и поблекнет, превратившись в пыльный степной полдень, и, вместе с моим поездом доберётся до вечера.
От старого вокзала таксист на видавшей виды "Ладе" везёт меня к дому, в котором я родился.

Старые стены, пожилая мать, состарившаяся собака. То, что у других вызывает тоску ностальгии, умиление и слёзное дрожание где-то внутри, только изредка прорывается наружу каким-то недоумением и пустотой.

Так бывает в паре, которая часто ссорится и выясняет кто правее и виноватее. Вроде бы совсем недавно были признания в любви и поцелуй, и вот уже первая ссора. Первое примирение и мир со слезами. Не понимая, что они слишком разные они слишком часто ссорятся и расходятся насовсем . Каждому на память остаётся поровну ссор и разочарований, за болью от которых не разобрать прошлые редкие радости и поцелуи.

С этим городом мы тоже были слишком разные. Ни хорошие и ни плохие. Мы ссорились до хрипа и убеждали друг друга в никчемности. Я называл его дырой, деревней и кладбищем. Он считал меня неудачником и слабаком. Ему ни к чему были мои идеи, песни и стихи. Мне - его южные ночи, весенняя степь вокруг и тополя.

Он был словно отчим, который вырастил с младенчества тебя, страдающего и жаждующего настоящего отца - того, которого ты не знал ни дня,  погибшего лётчика, ушедшего в горизонт моряка. Он не любил и не давал ничего, кроме еды, одежды и редких взбучек за двойки.

Речка, в которой не смог поплыть, школа, в которой не нашёл ни одного друга, ночные улицы, по которым никогда не гулял с девушкой.  Словно нелепая плюшкинская жадность управляла  каждым его поступком.

А теперь ты, взрослый приезжаешь к нему и видишь дряхлого старика со слезящимися глазами. Голос, которым он тебя ругал дребезжит. Рука, которая драла тебя ремнем трясётся. Он лебезит и называет тебя любимым мальчиком.

А тебе хочется кричать, ядовито напомнить прошлые обиды. Но разве честен этот реванш над умирающим?
Твой прогорклый и прогоревший гнев, запертый за равнодушным протокольным благородством как догорающие угли потихоньку проваливается золою сквозь колосники.

Из угольков нельзя сделать дерево и вырастить его высоким и ровным. Их можно только пережечь в золу и удобрить землю, из которой поднимутся новые деревья.