О Викторе Понедельнике

Горюю, что умер Витя Понедельник. Я знал, что он на год моложе меня - 1937 года рождения, а вчера узнал, что он был моложе меня на один год, три месяца и неделю... В 1951 году мне было 15 лет, когда я летом был в последний раз в пионерлагере им. Покрышкина в Якорной Щели около Туапсе и поразил там всех своими бросками, подражая самому любимому тогда народом Алексею Хомичу, "тигру", как его прозвали в Англии. Тогда каждого подающего надежды вратаря народ называл "Хомичем". Яшин пришёл позднее и всем сперва не понравился, так как играл некрасиво и у нас в Ростове пропустил мяч между ног. Такого вратаря называли позорно «вратарь-дырка».

Мой товарищ по лагерной команде рыжий Юра Куравлёв из Ростова же по возвращении в Ростов привёл меня в свою детскую футбольную команду "Буревестник" к тренеру Ивану Ефимовичу Гребенюку. Он меня взял, и я с нового сезона стал играть основным вратарём в юношеской команде, как и Витя (мы его ласково называли "Понедюшей") и Юрка Захаров, будущий заслуженный мастер спорта СССР, игрок донецкого "Шахтёра", сыгравший 1-2 раза за сборную СССР.

В первой же игре с ростовским "Спартаком" 15 апреля 1952 года я бросился в ноги вышедшему со мною один на один подлецу-спартаковцу и "снял" у него с ноги мяч в далёком броске вперёд головой. И уже после этого он преднамеренно ударил меня с замаха по голове, как по мячу... Я был почти без сознания: всё было черно и где-то в вышине надо мной еле звучали голоса наших ребят. Они взяли меня за руки и за ноги и вынесли на травку за ворота, а под голову подложили запасной мяч. Запасной вратарь, очень гнусный тип, ябеда и сплетник, из соседнего со мною дома Фирстков, тут же пропустил один за другим три гола. Теперь я изумляюсь, почему не было даже медсестры и не вызвали "скорую".

После игры смог встать и пошёл к трамваю с другом по дому Дорониным. Но у меня было только 15 копеек на билет на трамвай, а у "Дорона" - "ни копья". Поэтому я (дурак!) из солидарности пошёл с ним напрямик через Андреевскую рощу домой. В роще прохладно, но когда перед домом припекло солнышко, мне стало не очень хорошо. Дома я слёг, стало тошнить при попытке сесть. Мама вызвала "скорую", но я (опять дурак!) отказался, хотя это было сотрясение мозга. Не хотел пропускать школу, чтобы «двойку» не заработать. С тех пор больше не отказываюсь.

Пролежал две недели, пришёл в школу. На уроке физики я, конечно, не знал нового материала, а в голове класс кружился. Ребята, чтобы оправдать меня, почти хором сказали физику старику армянину Гургену Николаевичу в чёрном, как и его длинноватые волосы, красивом костюме, посыпанном перхотью, что Ковалёв болен, так как его на футболе ударили по голове ногой. Услыхав про футбол, интеллигентный Гурген Николаевич, возмутился: как это мальчик из интеллигентной семьи (то есть я) может играть в ужасный идиотский футбол!!! Тогда многие люди старшего поколения смотрели на футбол чуть ли не как на помешательство. Кстати, и мой папа  гонял меня за футбол. И огорчённый Гурген Николаевич поставил мне жирную "двойку"...

Из-за таких учителей по точным наукам я страдал, блестяще зная (лучше всех в школе) немецкий, и отлично - литературу и историю. Так что в 18 лет перед 10-м классом мне пришлось отложить футбол, так как я знал, что без высшего образования я пропаду: я не способен к ручному или инженерному труду, а только к гуманитарному (впоследствии работал в НИИ переводчиком с 10-ти языков).

В общей сложности спустя более трёх недель после опасного удара по голове я вернулся на стадион "Буревестник" в команду. Тренер Иван Ефимович остолбенел, увидев меня, а потом, тряхнув головой, словно приходя в себя, повернулся к команде и сказал: "Вернулся!.. Ну этот играть будет!"

Но всё же в 19 лет я попал не в университет, а в армию на Сахалин, где снег лежит полгода, летом холодина и никакого армейского футбола не было. После армии я поступил на инфак, получив все "пятёрки", хотя как демобилизованному по новым правилам мне достаточно было набрать "четвёрку" по языку и тройки по другим предметам. Я один такой был абитуриент, и обо мне, после армии сдавшему экзамены на все пятёрки, написали в институтской газете. И тогда я узнал, что мои товарищи по "Буревестнику" во главе с Витей Понедельником и несколько динамовцев попали вместо настоящей "каторжной" армии в "блатную", то есть в спортроту, а там и в состав новой футбольной команды Ростовского СКА.

Я туда не мог попасть, так как постеснялся признаться Ивану Ефимовичу, что не прошёл в вуз и иду в армию... Тогда  большие конкурсы в вузы только начались, а раньше поступить в вуз было легче, так что не поступить было зазорно: значит, ты плохо учился в школе, ленился. Если бы я признался Ивану Ефимовичу в непоступлении, он бы дал мне справку, что у меня второй разряд по футболу, и военкомат оставил бы меня в Ростове служить вратарём в спортроте.

В институте восхищение мною у начальства сменилось на желание меня выгнать за то, что я в совхозе им. Крупской, куда нас послали, вместо учёбы на 40 дней таскать мешки с зерном, как староста группы сделал по просьбе девочек замечание какому-то хаму, видимо, звеньевому, который разговаривал с группой доярок матом. Тот мне в ответ нагло сказал, что он с высшим начальством области "чемпанское" пил", а потому ему на меня наплевать. Через полчаса прибежал взбешённый декан тов. Загоруйко, похожий на Хрущёва, но помельче, и объявил мне, что я больше не староста, так как не имею права вмешиваться в "домашние дела" (ого, совхоз - собственность его руководителя, как и работники!) директора. Оказалось, что тот примитивный хам – директор передового совхоза! Замдекана Гавриил Харитонович Кароглуев намекнул мне, что мне стоит уйти из института.

Я не ушёл, и поэтому меня два с лишним года выживали, ставили иногда четвёрки вместо пятёрок, писали политические доносы, лишали на полгода стипендии (25 руб.), а на 3-м курсе выгнали наутро после моего выступления против исключения двух отличников из института фактически за то, что по "вражьим голосам" слушали... американский джаз! Менее, чем через год, меня восстановили только потому, что я принёс с нефтебазы, где работал. справку о том, что я УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА! Но я сам предпочёл продолжить учиться на заочном, чтобы иметь по-прежнему зарплату.

Я работал автозаправщиком, и однажды ко мне подъехала шикарная светлая "Волга" заправляться, и из неё вышел высокий, красивый, светлокудрый, как греческий бог, молодой ясноглазый мужчина и сказал мне: "Здравствуй, Костя!", подав мне руку. Я не сразу его узнал, так как после 17 лет он вырос ещё на 8 сантиметров выше меня, а были мы раньше одного роста (1 м 72 см), а он добрал до 1 м 80 см. и вообще стал огромным: даже поданная мне рука была крупнее моей.  Это, конечно, хорошо для таранного центр-форварда (в "Буревестнике» он был левым полусредним (инсайдом). Это был Виктор Понедельник, ставший тогда, в 1960 году, чемпионом Европы, автором "золотого мяча", забитого головой. Он расспросил меня, как я живу, и играю ли в футбол. Я сказал, что играю в ростовском клубном "Динамо" и учусь на заочном. Несмотря на его смущённые протесты, денег с него за 40 л бензина я не взял. Он растрогался и, снова пожав мне руку, уехал к дальнейшей славе.

Позднее в гор. Арике в Чили он поразит публику невиданным ударом через себя в падении, забив гол. Я-то знал, откуда у него такое умение: от трудолюбия. В юношеской команде после официальной тренировки он просил меня каждый раз: "Погоди, Костя, не снимай перчатки, давай я тебе немного побью". Он подзывал ошивавшегося там же пацанёнка, его поклонника, и, став спиной к моим воротам, просил его набрасывать ему повыше мяч на ногу. Тот набрасывал, и Витя, переворачиваясь чуть ли не на голову , через себя, падая, наносил удар по воротам. Я замечал мяч уже в сетке.

Но постепенно я изучил этот прием Вити, приспособился к такому удару и стал часто отражать и даже ловить такие мячи. В те времена отбитый вратарём мяч даже в сторону лицевой линии оценивался на "четвёрку" для вратаря, а, чтобы получить "пятёрку" от тренера, товарищей по команде и зрителей, надо было надёжно "взять", то есть поймать мяч даже в воздушном броске, чему я научился и получал бурные аплодисменты уже в политическом концентрационном лагере в 1963-65 гг. ( за стихи протеста против расстрела толпы голодных новочеркасских рабочих 2 июня 1962 г.) как от зеков всех мастей - от коммунистов до фашистских карателей, так и от лагерного начальства до надзирателей. Поэтому меня, в качестве исключения все любили, шепча друг другу: "Он с самим Понедельником играл в Ростове!"


После лагеря мне было уже 29 лет, Витя спустя год бросит играть, заболев, окончил факультет журналистики и стал замечательным, известным всей стране спортивным журналистом и деятелем, а мне вообще было не до футбола: надо было как-то продолжить учёбу, чтобы жить. Удалось восстановиться в пединституте только в Грозном, где я за год окончил два последних курса. Спасибо за это Чечне!..

Человеческие справедливость и благородство Виктора Понедельника не знали предела. Он, по крайней мере, при мне в «Буревестнике» всегда отказывался бить пенальти. Бил пенальти у нас легчайшим обманным ударом, «бабочкой» Юрок Захаров. Тогда ещё маленький, щуплый, на голову ниже нас, он обладал поразительной обводкой, а удар при пенальти наносил так, что вратарь бросался в один угол, а мяч влетал в другой. Тогда это было невиданным новшеством.

А вот все штрафные бил Виктор. Иногда метров с 25-30-ти он перед «стенкой» противника тщательно прицеливался, как снайпер, а затем чётким неотразимым пушечным ударом вбивал мяч обязательно точно в левый или правый угол ворот. Мы на поле и публика на трибуне уже точно знали, что Понедюша именно так забьёт. Это был также результат самой кропотливой индивидуальной отработки такого удара Виктором после тренировки. Я тоже считал такое правило Виктора – не бить пенальти справедливым. По его мнению, это был просто «расстрел» вратаря. Человеческая реакция не способна помочь вратарю осознанно при ударе с 11-ти метров по воротам шириной 7 м 32 см и высотой 2 м 44 см броситься в нужный угол и достать мяч. Вратарям, изредка «берущим» пенальти, практически помогает случайность. Я полагаю, что правильно было бы бить пенальти метров с 15-16-ти, то есть примерно от линии штрафной. Тогда это будет равный интересный поединок нападающего и вратаря. И голы при этом тоже часто будут: ведь они бывают при выполнении штрафных с гораздо больших расстояний и наличии «стенки».

И ещё никогда Виктор не бил умышленно соперника по ногам, не ставил ему подножку (ведь все эти подлые нарушения – результат недостаточного умения играть по правилам!), никогда не толкал руками бегущего соперника рукой, а то и обеими руками, сбивая с ног, что теперь то и дело откровенно делают даже «звёзды футбола» во всём мире. Причём наши московские комментаторы оправдывают (!) такое почти преступное действие игрока, если тот с помощью его прерывает атаку к штрафной своих ворот. А ведь при этом упавший на бегу может опасно разбиться! Сейчас, если это происходит в середине поля, определяется комментаторами лишь как «неоправданное», ненужное, а судья может ограничиться лишь штрафным ударом. Ближе к воротам соперника – жёлтой карточкой. А в наше время за это сразу выгоняли с поля с серьёзными последствиями.

Но тогда наши футболисты получали скромную зарплату лейтенанта (ЦСКА) или заводского инженера (Россельмаш), а теперь – миллионы. И ради них многие игроки готовы ломать кости сопернику, даже уникальному любимцу мировой публики. Конечно, и в наше время бывали грубые умышленные нарушения, но редко: в этом можно убедиться на старых чёрно-белых кадрах игр, например, 1960-х годов. Но Виктор Понедельник отличался особенным благородством поведения на поле. Ему не надо было нарушать правила.

Он, тренируясь бить по моим воротам, упорнейше учился бить с обеих ног совершенно одинаково и добился этого. А много ли кто сейчас в мировом футболе бьёт левой ногой так же хорошо, как правой? Когда мяч такому игроку, даже знаменитому, попадает на левую ногу, он теряет момент для удара, чтобы перевести мяч на правую, но тут его уже блокируют защитники. А Виктор, «быстроногий», как герой Троянской войны в «Илиаде» Гомера Ахилл, молниеносно прорывал оборону соперника и неотразимо бил с той ноги, с которой ему было в тот момент удобно.

Виктор играл умно. Иногда не только публика, но и некоторые товарищи по команде упрекали его за то, что он иногда «стоит» на поле, а не бегает без остановки. Да, он, как орёл, выжидал «добычу» и в неожиданный момент «включал» максимальную скорость, совершая мгновенную «кружевную» обводку нескольких противников, и пушечным ударом забивал гол. Тогда, в юности, он был, как я уже сказал, не богатырского сложения, а стройным юношей; на ростовской жаре у него, насколько я помню, конечно, иногда шла из носа кровь. Ребята-игроки, дети работяг из Рабочего городка, его очень любили и за его скромность, интеллигентность и кудрявые, но по-славянски светлые волосы, изредка называли шутя «евреем», на что он молча улыбался. Это была в их устах своеобразная похвала, потому что, хотя я был волосом потемнее Вити и ещё кудрявее, так сказать, «поевреистей», я не заслуживал такого ласкового наименования.

Короче, судьба моя сложилась так, что профессиональным футболистом я не стал, по нужде работал переводчиком, но в концлагере я начал упорно писать стихи, которые из-за футбола лишь иногда пописывал, и стал поэтом, членом Союза писателей России. Спасибо за это КГБ!

Прощай, дорогой Витя!


7 декабря 2020 г.
(17:46).
Люберцы.