77. Тетради - отклики

     "Труженики нуждаются в поэзии больше, чем в хлебе. Нуждаются в том, чтобы их жизнь была родом поэзии. Нуждаются в свете вечности".

      С. Вейль. Тетради.


      Возвеличить труд в разы труднее, чем унизить его. Он, труд, уже находится в самом нижнем положении - указать ему на это не стоит никакого "труда". Освободить себя от труда и считать себя свободным - новые веяния нового времени. Свобода путём сбрасывания "лишнего", чувство своей значимости, находящее себе подтверждение в других - "рабах" (они - рабы, а я нет). Спутывание понятия "труда" и понятия "работы" - избавление от них обоих, как блаженство "здесь" и "сейчас" - человечество к этому движется, чтобы стать таким "свободным", передав всю работу и труд роботам.
      Но что же тогда остаётся на доле такого освобождённого человечества? Наслаждение собственным существованием? В истории философской мысли такое положение дел уже было рассмотрено и проработано - это гедонизм, который утверждает, что смысл человеческого существования находится исключительно в наслаждении. Все мы активно движемся к такому гедонистическому состоянию нашей души - наслаждайтесь кто чем может, а кто не может - тот сам виноват, потому что раб.
     Но философы, которые были, считай, первыми свободными людьми на земле, если исключить царей и аристократов, вовсе не были чужды понятию труда, они совершали труд любовный и духовный - труд мышления, совершить который невозможно и без любви в том числе. Отсюда, философия - ЛЮБОВЬ к мудрости. Если же мы вернёмся к аристократам и царям, то увидим, что как раз они и представляли из себя то дьявольское смешение наслаждения собственным существованием с предельной зависимостью своего царского тела, души и духа от данных им подданных и наличного государства. Истинно свободными и при том впервые, были именно философы, но не потому ли, что они впервые совершали новый труд?
Труд, который не был задан им ни обществом, ни иерархией, ни сословиями, ни жизненной необходимостью - какой-то совершенно новый, свободный труд. Не возвеличил ли этот труд впервые и труд человеческий вообще? Я хочу сказать, не оправдал ли он в каком-то смысле всё человечество?
     Будда, будучи ещё царём, то есть будучи ещё не Буддой, а лишь Сиддхартхой Гаутамой бросил своё "свободное царское существование", чтобы погрузиться в бродяжничество и нищету и там совершая беспримерный труд и напряжение мысли добыть для всего человечества освобождение от страдания.
     Это был тот царь, который увидев страдания рабов (смерть, болезнь, голод) не ухмыльнулся самодовольно - "экие скоты там внизу проживают", а наоборот, сбросил сам с себя царскую корону, как ложную власть человека над человеком и человека над собой, и пошёл искать истинную власть.

     Всё это недвусмысленно подсказывает нам и показывает вполне убедительно, что человек в первую очередь - это существо не наслаждения, а труда - но труда не рабского, покорного и забитого, а окрылённого труда, вдохновлённого, труда самой свободы.
     Но тогда, если на свободной человеческой деятельности видно, что труд - свят, можно даже сказать сакрален для человека - тогда оправдывается совершенно особым образом и самый тяжкий человеческий труд.
     Во-первых, потому что в нём есть доля тяготы всемирной исторической необходимости человека - мог ли какой-нибудь наш предок-гоминид оставаться всё ещё гоминидом, а не обезьяной, если бы буквально миллионы лет подряд не обтачивал в тяжком труде свои первые галечные орудия? Когда мы видим, благодаря науке и раскопкам, что он занимался этим именно миллионы лет, мы испытываем какое-то трудное чувство - трудное и невыразимое, пытающееся понять, что вот, отсюда, из этого - и мы сами - из этого кошмарного, чудовищного, невыносимого усилия, длящегося миллионы лет! Первого - самого грубого, самого примитивного усилия! Но усилия к чему? Разве ему было недостаточно наслаждаться существованием обезьяны? Скакать по веткам и собирать бананы? Зачем же ему, нашему предку понадобилось совершать этакое извращение над самим собой и трудиться, трудиться и трудиться, чтобы изготавливать какие-то там орудия?
    К чему он направился? К тому, чтобы быть царём природы? Навряд ли он мог об этом даже помышлять. Этот человек, этот недоразвитый гоминид впервые направился к самому себе, и все эти миллионы лет говорят нам лишь об одном - о том, насколько такое движение было "немыслимо" прежде для природы - насколько оно было против всего существующего. И вот сегодня, спустя тысячелетия нашего прогрессивного развития, когда мы все хотим быть только царями и не хотим никакого усилия - остаётся только спросить, - кто же из нас больше человек? Тот дикий предок, который усиливал нас веками или же мы, понятия не имеющие ни о каком движении и ни о каком усилии к себе, мы - цари, со встроенными "улучшателями" в наших телефонах?
     Человек появился тогда, когда появилось его усилие быть человеком. Когда он сам себя направил к тому, что он ещё НЕ ЕСТЬ.
     Что же является философией нашего времени? Это философия "вы уже есть, так что наслаждайтесь".

     Во-вторых, труд оправдывается как правда свершения. Как слава преодоления.
Никто из великих людей никогда не презирал "обыкновенных трудяг". Цветаева говорила: я - меньше, чем любой портной, сапожник, рыбак. Толстой пытался учиться у крестьян. Гюго написал роман "Труженики моря", в котором главный герой, неотёсанный, но глубокий своим чувством, буквально собственными руками осуществляет счастье других людей - своей любимой и её избранника, то есть он создаёт за них все условия их счастья - ей и своему сопернику, а сам умирает, так как не любим. В последней сцене он смотрит на корабль этих беззаботных царей, как он уплывает и оставаясь у скалы уходит в море. В этом романе уже есть цари и есть истинный человек. И истинный человек это не тот, кто счастлив и наслаждается, а тот, кто погибает безвестно посреди труда своего подвига.