Плач

Прекрати её себе представлять. Не думай о её глазах. Всё пройдёт.
Давай я тебе долью. Способ херовый, но действенный.
Я в своё время тоже поверить не мог, что она в наш парк больше не придёт.
Радуйся, что сам хоть был ответственным.

Я бы ни одному врагу этого не пожелал, но вот случилось с другом.
Просто развернулась и ушла, только твою машину завидев?
Значит и скатертью на полюс обратный путь ей.
Что уж слёзы скрывать, с другом за столом угрюмо сидя.

Плачь. Поможет. Расскажи мне все свои предположения. Я всё запомню.
Оскорбляй, грязью её поливай. Сам перед собой извинишься через полгода, и чёрт с ним.
У тебя крыша от горя поехала? Зачем тебе крепкий чай с солью?
Впрочем, ладно. Тоже себе сделаю, я не гордый.

Мир как космос, города как системы. Шар ведь тоже не имеет конца. А мы звёзды.
А светила тепла не дарят. Мы лишь сами воображаем себе прикосновение далёкого жара, отголоски его под нашей кожей.
У звёзд есть лица. У лиц есть звёзды. А лица это бездна, но там ли темно, где мы это видим. Темноту ведь не увидеть. После.
После мы лишь улыбнулись оба. Ты сквозь истерику, я сквозь смех. Позже.

Позже мы всё сидим друг напротив друга. Тепло в природе самоуничтожаемо.
И коли мы сами себе тепло придумали, значит сами же себя прожарим, спалим, к чёрту, до костей, а чуть станет костям холодно, мы бросим их к костру.
И снова будем гореть, будто бы набравшись сил от изнеможения. Будто бы желая выдавить последний сок из воняющего горящей плотью зарева.
А так ли нам нужно присутствие этой плоти, если её отсутствие толкает нас на новый костёр? Дышу.

И ты дышишь. Кислород уничтожает всё, к чему прикасается. Умирая от старости, жадно хватая последние вдохи, мы лишь ещё сильнее окисляем то, что умерло во ржавчине. Мы, по сути, ржавеем изнутри. Гниём, рассыпаемся в труху. Правильно.
Правильно ли мы поступаем, продавая наше существование за возможность существовать?
Мы убиваем нашу жизнь за возможность пожить, а не просуществовать, но в итоге жизнь от существования не имеет различия в терминологии.
Мы говорим, что живём ради эмоций, ведь это единственное, что есть с нами до нашей смерти, но мы смерти даём в руки косу, творя своё бытие, боясь увидеть пустой её взгляд. Дарено.
Дарено ли нам право пожить, или лишь продано в кредит на ужасных условиях, где коллекторы отберут не только то, что дали, но и то, что мы нажили? А продали боги ли?

Если Бог столь безупречен и свято-мил, как рисуют его люди, мог ли он поступить так безбожно со своими детьми?
Получается, что если и есть он, то представляет из себя никого иного, как несчастно подчинённого своей любовью человека. По воли своей любви он губит её и рыдает.
Нет, не рыдает. Он уже давным-давно обезвожен. То ли стонет, то ли и вовсе молчит, приняв свою судьбу. Он готов умереть и будет смерти рад, а любовь его раз в четверть жизни кормит, не даёт спокойно уйти.
Все стены его дома давно разбиты его же головой, потолок лежит на его плечах, а мы всё ремонт у него затееваем. А ему снова ценой своей боли ломать это всё. Мы пытаемся восстановить его форму неистовым жаром, когда он на наших же глазах безмерно долго тает.

Я знаю, что будет с людьми. Всё циклично. Я знал, что будет со мной. Я знал, куда приведёт тебя мания этой дамы. Вся любовь представляет из себя процесс написания по себе самой же реквиема.
И закат стал ещё более ярким. Ещё более бездушным. Ещё более мучительным. Кажется, неделю назад он был достаточно тёплым, чтобы быть приемлемым. Гостить.
Гостить у счастья столь же приятно, сколько сидеть у богатого врага, когда сам погибаешь от голода. Вселенная исполосана векторами.
Эти линии стремятся убежать друг от друга всё дальше, то и дело утыкаясь в свои начала. Этого не должно было произойти с тобой. Извини. Ты не должен был всего этого слышать. Правда, прости.

04.12.2020