Снеговики

Мне хотелось бежать по глубокому белому снегу.
Мне было три, точнее три с половиной.
Что-то звенело струной, рвалось пуповиной,
я прямо чувствовала, как взрослела,
когда вырывалась из маминых рук и бежала,
белый пронзительный холод глотала жадно.
Земля дрожала.
То есть, вода дрожала.

Под сапогами ломалась, плыла, хрустела

...потому что снег ведь, по сути, — и есть вода:
миллиарды крохотных звёздочек белого льда.
Я бежала сквозь них, как будто за мной погоня,
и сначала мне было по пояс, потом по горло,

а потом снег обнял моё неуклюжее тело,
и я стала в нём счастлива, как до того никогда.

И, наверное, в этот момент, в этот самый вдох,
когда подоспели родители, весёлые и молодые,
в тяжёлых огромных куртках девяностых годов,
и откопали меня, и согрели мои ладони,
наверное, в этот момент, в этот солнечный звонкий миг,
я хотела сказать им, что я познакомилась с богом
белого снега, что живёт он в самом глубоком,
но не знала, как.
И сказала, что я снеговик.

Как они хохотали, да как красивы были, быстры!
Слепили снежную бабу мне вроде младшей сестры,
а потом мы шли и здоровались с каждым снеговиком,
и даже кривой на парковке нам был знаком.

Я не помню, куда мы ехали (это же было в прошлом
тысячелетии, страшно сказать, встречали девяносто восьмой,
мне было три с половиной, и, между прочим,
я читать научилась именно той зимой).

Но с той зимы — абсолютно каждую зиму,
именно тогда, когда мне становится невыносимо,
неожиданно во всей своей белизне
выпадает снег.

И тогда я смеюсь для него, всему вопреки
(здравствуй, белый мой боже, дела твои велики)
и вокруг меня начинается звонкая сила,
вырастают повсюду разные снеговики.

И блестят они — белая стать, живая вода,
берегут меня, пока стоят холода,
кровь у них тверда —
миллиарды звёздочек льда,
оттого-то их и боится любая беда.

Кто бы знал, что так важно стоять по колено в снегу:
ослепительный холод наводит порядок в мозгу,
ослепительная белизна наполняет тело.
Неужели и я теперь опять заблестела?

Всё могу теперь снова, господи,
всё могу.