очи наставника

катакомбы были в мехах.
горели факелы на рубашках,
хохолки вздыбливались,
подобно пронзенным женщинам.
на окраине тоски
притаился я,
прочитывая насечки наставника.
он говорил в огне,
он ртутью блистал,
и металл усмехался в его жилах,
жилах заключенного.
ровно двигалось сердце в его
груди. чье оно было?
где оно зияло,
где оставляло отметки,
где пересекалось?
шальным оком он ввинчивал
мое угоревшее сознание,
дланью проворной
совершал бурду священнодействия.
он утопал.
это было так естественно,
когда из зеленых листьев сада
выпархивал невозможный призрак,
фантом поверхности,
ужасающий своей прямолинейностью
по косым отводкам сердца.
ужас был мним.
я горячо любил эту моложавую руку,
мудро целовал ее нажитыми
мозолями.
барышни ухмылялись дико,
просвечиваясь сквозь его
оробевшие глаза-зеркала.
томными очами они присматривали,
гордо звучали надломленными арфами.
ад горел тоже мнимо.
он верстал упущенное,
собирал усадьбу по кусочкам,
перелистывал своды законов,
чтобы знать, что можно,
и что нельзя.
медным всадником багровело
его налитое кровью темя,
вспыхивая гордыми огнями
в тревожном сумраке.
этими огнями он пасся,
подобно зимней птице,
что убаюкивает небо
на своей груди.
его залы были полны огня,
сторож робко кочевал по царственным
креслам,
умудряясь сливаться с начинающимися
песнями слова.
в катакомбах росло блаженство.
это была не тюрьма для законной свободы.
не были они похожи и на рубку для
отставных чиновником,
комнату для людей.
в сане своем наставник багровел,
покрывался утопленной весной,
сиял в своей многоличности.
я с трудом узнавал его,
отражаясь в запотевших стеклах
его обезвоженного листопада.
горячие руки его его были всегда нежны,
с высоты своего вселенского роста смотрел
он, роняя лучи со своего титанического лба.
многоличность была его основным свойством.
там где горела жизнь,
та он был дико бессмертен,
бесконечно перетекаем в себя и в другое.
там, где начинался закат -
эпохи, цивилизации -
там он восторженно сиял своим беззубым
ртом,
своими обезвоженными руками
притягивая недозволенную душу.
зубы росли медленно.
его рот всегда создавал осколки
из груд праха,
он собирал по частым мельчайшие детали
пейзажа,
и грудь его всегда была полна
самоотверженной любви.