такая его

если совсем уж по-чесноку,
я надеюсь, что та же боль ковыряет его,
что грызёт меня
это было бы честно и справедливо
вдвоём гореть от такого огня
(и к тому же это последняя вещь,
которую мы могли бы делать вдвоём)

не надеясь выставить свою душу как море,
когда она высохший водоём,
должна признаться, что я желаю ему
иметь дырку в том месте,
где раньше теплились наши объятья,
где пальцы сплетались, цвели как весенние ветви
под снегом и под дождём

иметь такую же дырку в сердце,
какая болит в моём.

надежды мало - он никогда не прочтёт,
что ему причитается,
в этих строчках и мысленных пузырях,
хотя так просил не прятать себя от него,
такую себя, которую я проявляю в словах
как плёнку, что лишь бы не засветить,
не испортить случайным вздохом
я их пишу каким-то кровавым сердечным соком,
но не становлюсь к нему ближе от этого ни на шаг.

ты можешь скрывать что хочешь -
он говорил, и что-то мерцало неоном
в его зрачках, как у племени на'ви -
только не прячь стихи, ты такая моя
и я правда была такая его

такая его, что меня бы не отобрали
даже послы из заморских стран,
даже драконы и латные рыцари,
даже библия и коран,
даже он сам и жестокость,
летевшая стрелами от него самого -

не смогли прогнать меня от него,
не упрятали за семью замками.

это наверное как "цахейло" -
нельзя порвать, чтобы не обжечься
и что на место пустое латать, как чинить,
какое туда лекарство
у нас было целое царство
со списком стран, именами детей и
долгими вечерами вместе, нанизанными на нить,
а стали руины, по шпилям башен
течёт густое липкое вещество
(и как всегда непонятно, кого винить)

оно утихает, когда смеюсь и когда вокруг
мельтешат пиры, друзья, беззаботные вечеринки,
а потом я вижу случайно его ботинки,
и тащит в подвал это чёрное колдовство

чем сильнее чувства - тем дальше нужно меня упрятать
сажать на цепь, будто бы я как оборотень страшна
только всё это, мой светлоокий, о том,
как я сильно тебе важна
мы же трогаем оба друг друга в самую мякоть.

я такая твоя,
что от каждой строчки хочется плакать.