Яма. гл. 10

10

Но вот вдруг на исходе ночи,
Уже в «родной» нам Анин Дом,
Свои и не смыкая очи,
Пренебрегая даже сном;

Ввалились семеро студентов,
Приват-доцент и репортёр,
Из клана всех интеллигентов,
Как будто влились на простор.

Простор, -- где не скрывая нравы,
Себя мужчиной обозвать,
Подобно той природной лаве,
Инстинкт самцов им – не сдержать.

Весь день с подругами на пляже,
Катались в лодках по реке,
Купались, но «держась на страже»,
Хранили чувства «в кошельке».

И, как привычно, джентельменам,
Доставив девушек домой,
И дав простор мужчины генам,
Они рванулись словно в бой.

Природный зов сдержать так трудно,
Прельстил сначала ресторан,
Но этот зов так беспробудно,
Как будто на душе таран;

Мани;т людей к чужому телу,
Когда весь день ты созерцал,
Как на траве, в воде так смело
Весь образ женщины восстал..

И возбуждённы(е) алкоголем,
Обильной, вкусною едой,
Мелькнула мысль: себе позволим
На этот раз взять путь иной.

Спор разгорелся между ними,
Идти ли в Яму или нет,
Морально, значит, стать плохими,
Зато в душе зажечь весь свет.

Настаивал студент Лихонин,
Приват-доцент всё возражал,
Кто в нашем обществе, как в доме,
Туда пошёл – тот низко пал.

Тогда студент ему напомнил,
Как Ярченко студентом был,
Каким он слыл когда-то «скромным
И репутацию хранил».

Как он в трактирах и отелях
Вёл жизнь шальную, без ума:
-- В каких, спросил бы я вас целях,
С ума сходили вы тогда.

Но был толковым всё ж студентом,
В науку он упорно влез,
Но не бросал и сантиментов,
Дружить с друзьями, а не – без.

Любил вращаться средь студентов,
Быть популярным в их кругах,
И много было в том моментов,
Как имя чтили на устах.

-- Так это было в нашем детстве,
Взрослеем и умнеем мы,
Но Яма – это наше бедствие,
Туда идти мы не должны.

Не смею подавать советов,
Купить и похоть, и разврат,
Так это – подлость есть на свете,
А в жизни – это просто смрад.

Я всех вас видел на гулянье
И с вами милых честных дам,
Вели себя вы все нормально,
А не, как пошлый, грязный хам.

Едва простилися вы с ними,
Как тянет вас в публичный дом,
В мгновенье стали вы другими,
Чтоб окунуться в сей Содом.

-- Считаю, в жизни нужен клапан,
Чтоб пар общественных страстей,
Мог испустить бы тихой сапой,
Не беспокоя всех людей, --
Изрёк один из их друзей.

-- Но что с собой могу поделать,
Как, если женщина нужна,
Искать её, по свету бегать,
Иль ждёт уже в тепле она?

Мне что ли с горничной связаться
Иль чью-то соблазнить жену,
Обманом ей в любви признаться,
Но, не любя, признать вину?

Ещё один студент вмешался,
Звался; Рамзес в кругу друзей,
Умом юриста отличался
И в спорах слыл он всех сильней.

-- Мы вас не тянем, быть нам вместе,
К чему сей пафос и мораль?
А если хочется чуть лести,
Как не пойдём –  всем будет жаль!

Попеть, попить вина и пива,
Повеселиться, танцевать,
Хоть раз взглянуть на это диво,
А кой-кого и приласкать.

Спор между ними продолжался,
Победу одержал юрист,
Похоже, Ярченко как сдался:
-- Но, чтобы каждый был бы чист.

Мы – цвет, краса науки русской,
Нам стыдно женщин покупать,
И не какой-то заскорузлой…
Мораль нам надобно держать.

Согласны были все с доцентом,
Все дали клятвенный обет,
Не лезть в плен к женским сантиментам,
Коль обществу наносит вред.

Лихонин, Ярченко и Павлов,
Петровский, Вельтман и Рамзес,
Идею приняли «в сто баллов»
За весь её моральный вес.

Усевшись на ямщицкий поезд,
В ночной умчались ресторан,
Вином убить свою там совесть,
Открыв инстинктам как бы кран.

Случилась радостная встреча,
Платонов, друг и репортёр.
Украсил он им этот вечер,
Все в Яму рвались, на простор.