71. Тетради - отклики

    "Ж<оэ> Б<уске>. «То, что делает поэт, должно привести к открытию иного ритма, нежели время».

     С. Вейль. Тетради.


    Ритма жизни? Нет, больше - ритма бытия.
   Жизнь это уже "идущие на смерть, приветствуют тебя", жизнь это идущие на смерть, против смерти, жить это значит уже победить смерть, победить время. Бытие же - "вечное настоящее", оно более, чем жизнь и теперь не сражается в каждом своём моменте, но "стоит" в самом себе, оно - совершенная энергийная форма. Услышать ритмы этой формы и является задачей и предназначением поэта. Поэт не сочиняет, поэт - поёт, хотя голос его оказывается не слышным. Но, первые поэты - рапсоды - певцы сказаний и легенд, сочинители и распеватели историй. Опять же Орфей поёт так, что его заслушивается вся природа. Постепенно голос уходит, значимость фонетического звучания падает и остаются лишь смыслы, скреплённые оными.
    Современные поэты не поют, а пишут могучие ритмы, которыми их приподнимает над землёй. Они - "прислушивающиеся" и сами должны расслышать в гуле эпохи мелодичные голоса иной жизни. Что поэт "выслушал" - то он рождает через себя - претворяет в земную форму.
    Маяковский говорил, что перед каждым своим стихотворением слышит гул, очевидно, его задачей было передавать как раз гул эпохи. Но Хлебников явно слышал не гул своего времени, а стрекот кузнечика посреди этого гула. Поэтому певцы - "великие слухачи" - слушают разное. На что настроена их собственная душа - то они и слушают. Как лирические поэты. А как эпические поэты они слушают бытие как таковое. В современности эти формы смешались и породили множество невообразимых вариаций поэтического творчества.
    В любом случае поэты не слушают обыденное время, которое всегда посредине самого неинтересного и заранее прожитого, а слушают далёкие голоса или самые близкие. Поэты слушают великое Время, например, великое время Троянской войны, рассказавшее нам о нашем бытии больше, чем множество других преданий и сказок. Гомер слушал великое и масштабное, а расслышать в нём умел самое конкретное и близкое, поэтому Илиада и Одиссея остались бессмертными.
    Слушающие свою душу или же слушающие совокупное бытие в целом - они, поэты, те люди, что удостоверяют некоторое могущественное "есть" посреди хаоса или же сомнительного порядка. В отличие от философов они дают нам зримо-слышимое "есть", к которому легко приобщается каждый. Поэты - "приобщители", они сами приобщаются и нас приобщают.


      "НЕРАЗУМНЫЕ ДЕВЫ. <ПРИТЧА> ОЗНАЧАЕТ: КОГДА МЫ СОЗНАЁМ, ЧТО НАДО ДЕЛАТЬ ВЫБОР, ВЫБОР <ОКАЗЫВАЕТСЯ> УЖЕ СДЕЛАННЫМ - В ПОЛЬЗУ ТОГО ИЛИ ДРУГОГО. ЭТО НАМНОГО ПРАВДИВЕЕ, ЧЕМ АЛЛЕГОРИЯ О ВЫБОРЕ ГЕРАКЛА МЕЖДУ ПОРОКОМ И ДОБРОДЕТЕЛЬЮ".

       С. Вейль. Тетради.


     Когда нам кажется, что мы выбираем - выбор уже сделан (значительно раньше мы уже выбрали что-то для самих себя). Выбрали, но даже не заметили что сделали, выбрали, но не признались себе в этом. А затем приходит так называемая ситуация "явного выбора", когда ты должен прямо и определённо явственно подтвердить для себя, сделанный тобой более ранний выбор. Вот какую ситуацию - ситуацию осознанного утверждения, мы и называем выбором, а первую, "свершающуюся в темноте", мы не видим.
     Но Бог видит всё, поэтому он и знает, что человек выберет и поэтому тот кто видит допустим как Бог может предсказать человечий поступок. И Бог, и такой человек это знают не потому что решили так за человека и не потому что повсюду царит один непреодолимый фатум, что можно просто прочитать, а потому что Бог и "ясновидящий" или "мудрый" видят всё в тот момент, когда оно подлинно свершается.
Отсюда, знание о том почему мудрецы опережают наши действия и наши знания и представления о нас самих.
     Блаженный Августин в Исповеди восклицает в изумлении и восторге - "Господи, неужели ты видишь всё сразу в тот момент, когда оно свершается?". Интересно, что он не говорит "видишь раньше, чем оно ещё свершилось", то есть не говорит "видишь будущее" и это о Боге, о котором так обычно и говорят, что он видит всё будущее, но говорит, что Бог видит именно "настоящее", а большинство людей нет.
Оказывается сказать о Боге, что он видит будущее это оскорбить его, Бог видит "вечное настоящее", в котором как в кристальном шаре заключены и прошлое, и будущее.
     Только люди смотрят в будущее, пытаясь распознать что же там впереди, Бог смотрит в середину, в сердцевину, в средоточие и там читает "как оно будет".

     Написать, что вышеназванная тема отзывается страданием во мне, что я сама всегда или порой лучше вижу "настоящее", чем те люди с которыми я сталкиваюсь, что я парадоксальным образом чище вижу их, чем даже они сами - что это прибавит к уже означенному тексту? Конечно, не всякий догадается о том, что если я так ясно изложила подобный вопрос, то мне он доступен и бытийно, экзистенциально, но с каких это пор мне необходимо учитывать вопросы о "всяком"?

     Неразумные девы и неразумные мужи делают свои выборы. Мир покрыт их неразумными свершениями. Лучше - загажен.


     "Смешение божественного и демонического. Когда сверхъестественное входит в человека, не имеющего достаточно любви, чтобы его воспринять, оно становится злом. Всякое <духовное > продвижение подразумевает, что человек принимает больше сверхъестественного, чем у него есть <для этого > любви. Отсюда искушения у святых. Достаточно оставаться устремленным к Богу, чтобы их преодолеть. В ином случае вся благодать обращается в ненависть; также, как через обращение все зло превращается в любовь".

      С. Вейль. Тетради.


     Моё противоречие - древнегреческое (божественное -даймоническое), не израильское ( божественно-дьявольское). У древних греков не было понятия о дьяволе как таковом, это понятие принесли с собой евреи. Евреи измыслили духа-искусителя, к которому затем добавили и Сатану (плотского извратителя). Оба понятия чужды древнему греку. Тело для грека вообще было осязаемо божественно и даже если оно и сковывало душу, то в тоже самое время оно и впервые пробуждало её - как красота тел и всего телесного. Что же касается разгула, то разгул, телесный и неконтролируемый грек считал ещё одним мифическим божеством - Дионисом, а вовсе не Сатаной. И совершенство формы (Аполлон) и полное её претворение и исчезновение (Дионис) - оба, и то и то -божественное деяние для грека. Но не для еврея.
    Земной разгул, не освящённый ничем сакральным, разгул наличный и при этом разгул публичный "подарила" историческому сознанию империя Рима. Образы предельных извращенцев это образы римских императоров в первую очередь. Где же был в это время еврей? Естественно, что он на такое не мог решиться и не был способен ни к чему такому. Еврей практиковал своё блудодеяние под покровом ночи - отсюда и образы нашего дьявола, крадущегося в ночи. Историческим свершением евреев и их религии был отнюдь не Христос, которого они не признали и распяли, их свершением и исторической миссией было "подарить" нам образ Дьявола. И этот образ продолжает властвовать над нашим художественным архетипом и по сей день, умирая только вместе с самим понятием Бога.

    В отношении к евреям как к "дьявольской нации", сколь бы безжалостным, недопустимым и немыслимом оно ни было, есть толика какой-то малой, на краях сознания осознаваемой правды, в культурном смысле евреи создатели дьявола. У ещё более древних народов имелись ещё более страшные боги, но никогда они не были названы именем Зла. Зло как таковое и зло персонифицированное - заслуга еврея. А его образ, как соответствие ему в человеке - это всегдашнее действие еврея "исподтишка" - "из" тишка и "под" "тишком" - образ не тишины, а именно "тишка".