Рассказы о войне ветерана 529

                А Т А К А  С  Х О Д У

                Повесть

                Автор повести Василь Быков

  Василь Быков, Василь Владимирович Быков(1924-2003)
(белорусс. Васіль Уладзіміравіч Быкаў).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда(1984). Народный писатель Беларуси(1980).
Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР(1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР(1978).

Продолжение 4 повести.
Продолжение 3 — http://stihi.ru/2020/11/29/5934

  Спустя десять минут я привёл роту. Полсотня автоматчиков сбежала с пригорка.
По обочине, радостно обгоняя строй, мчалась Пулька, пока кто-то не выскочил из колонны и не сгрёб собачонку, чтобы лишний раз не попадалась на глаза начальству. Не успели мы поравняться с командирами, как Ананьев скомандовал:
— За мной, марш!
То шагом, то бегом рота быстро двигалась вниз. Теперь она подтянулась, собралась в одно целое и снова, будто не было ни боёв, ни потерь, ни всяческих мелких и больших неувязок, стала чутким, согласованным механизмом, подвластным единой воле командира. Она была лучшей ротой в полку, и командир её с замполитом были лучшими среди других. Перед наступлением на митинге сам генерал хвалил нашу роту, восемнадцать автоматчиков из которой получила тогда награды, в том числе и я —медаль «За отвагу». Как и многие, я очень гордился своей такой удачливой военной судьбой. Впрочем, я всегда был доволен и почти счастлив оттого, что довелось попасть в такое подразделение и к такому командиру, как старший лейтенант Ананьев. Иногда, правда, это чувство слабело, притупляясь, но в такие вот минуты всеобщего воодушевления оно становилось особенно сильным. Никто не спрашивал, что случилось, куда мы движемся: впереди бежали командиры, и мы готовы были на всё, лишь бы в конце была удача.

  Ананьев с Гриневичем и двумя дозорными бежали во главе роты. Щапа молчал, а Кривошеев твердил возбуждённым шёпотом:
— Мы к ним сбоку зайдём. Они вправо развернулись, а мы с фланга. Ей-богу! Так в землю зарылись, ни черта не видят. Турнём, что и не пикнут.
— Ладно, — устало дыша, оборвал его Ананьев. — Молчи пока.
На бегу оглядываясь, он отдавал распоряжения:
— За речкой — в цепь! Комиссар — с Пилипенкой, я — с Ваниным. И бегом!
— Ясно!
Сдерживая дыхание, автоматчики сбежали в низинку. Дождь вроде перестал, снежинки, наоборот, - посыпались гуще. Сумерки стали как будто светлее: по обе стороны тёмной от грязи дороги раскинулось серое с мокрыми пятнами поле. Ананьев всё время посматривал по сторонам и вперёд, да и Гриневич тоже — понятно, их тревожило: а вдруг загорится ракета? Нам бы ещё минут десять-пятнадцать, главное, чтобы перебраться через речушку, которая уже шумела рядом с дорожной насыпью.

  Погодя мы увидели перед собой и мостик. Впрочем, это был не мостик, а то, что от него осталось: высоковато над водой лежали три мокрые балки-брёвна, по которым надо было перейти роте. На той стороне откуда-то появились двое: одни в плащ-палатке, другой в знакомой, опоясанной ремнями телогрейке - в нём нетрудно было узнать Ванина. Младший лейтенант ловко перебежал по бревну на эту сторону и присоединился к Ананьеву.
— Копают. Давайте быстрей!
На минуту они остановились, вполголоса обменялись несколькими фразами.
— Пойдёшь направляющим! — Он подтолкнул Ванина и сам, не останавливаясь, довольно уверенно перешёл на ту сторону. За ним перебежал Кривошеев, потом, подавив в себе страх, перебрался я.

  Гриневич сошёл с насыпи и начал пробовать сапогом берег, чтобы перейти вброд. Ананьев стоял у мостка и нетерпеливыми жестами подгонял бойцов. Автоматчики по одному, не очень, правда, решительно, перебегали по двум брёвнам, третье было потоньше и оказалось не совсем для того удобным. Мы с Ваниным страховали ребят в конце их не слишком безопасной пробежки. Некоторые лезли в воду и вслед за Гриневичем переходили речушку вброд.
— Быстро! Быстро! — громким шёпотом повторял Ананьев. — И в цепь!
Бойцы, на ходу снимая автоматы, разбегались вширь. Цепь привычно выстраивалась на сумеречном склоне. На том берегу оставались уже немногие, и мы, не дожидаясь последних, бросились от моста догонять роту.

  Дорога свернула куда-то вправо, под ногами вдруг зачавкал раскисший, вспаханный с осени участок, в котором по щиколотку завязли наши сапоги. Кто-то негромко выругался, Ванин круто взял в сторону, увлекая за собой автоматчиков, конец цепи оттого запутался, несколько человек сбилось в кучу, и Ананьев отчаянно замахал руками, рассредоточивая бойцов. Его, однако, не очень понимали в этой промозглой темени. Тогда Ванин немного растянул взвод вправо и бегом вернулся к ротному.
Мне с ними двумя было почти спокойно, казалось, пока они тут, ничего плохого не случится. К тому же я втайне любовался Ваниным, его ловкостью и даже некоторой лихостью, в глубине души сам мечтал стать таким же: ведь он был ненамного старше меня.

  На склоне было чуть светлее, под ногами тихо шуршала полегшая прошлогодняя стерня, высохшие стебли бурьяна и репейника цеплялись за полы шинелей. Постепенно склон становился всё круче, чувствовалось, недалеко была вершина, но сумерки всё ещё скрывали её. Напористый ветер по-прежнему сыпал на землю снежной крупой. Наконец, Ванин, бежавший впереди, взял наизготовку автомат, и я услышал в тишине, как щёлкнул его затвор, поставленный на боевой взвод. Ананьев выдернул из-под накидки «вальтер». Я также поудобнее перехватил ППШ, подумав: «Скоро начнётся».

  Наверно, уже вся рота разбежалась в неровную, почти невидимую в ночи, беспорядочную цепь. Один её фланг бесследно пропадал в сумраке, а на другом автоматчики опять стеснились в плотную, неудобную для атаки шеренгу. Склон между тем понемногу выравнивался, бежать стало легче, но впереди в сером, оснеженном полумраке угадывалась новая крутизна, и там же что-то темнело —кустарник или опять пахота. Возможно, однако, там были немцы. Чтобы не оказаться в такой момент за спиной у Ананьева, я слегка обежал его и пошёл почти рядом. Он резко повернул в мою сторону:
— Гранаты есть?
В карманах у меня было две «лимонки», которые я берёг на какой-нибудь крайний случай. Теперь пришлось достать одну, Ананьев тут же выхватил её из моих рук.

  В это время спереди донёсся чужой тревожащий звук. Похоже, будто кто-то стучал деревом о дерево — может, насаживал на черенок лопату или счищал с неё грязь. Ананьев на секунду остановился, задержал дыхание, но тут же опять устало, широко зашагал по снежной траве.
Так мы добежали до самого крутого места и, хватаясь за мокрый колючий кустарник, боком, чтоб не поскользнуться, неловко полезли в гору. Кто-то всё же не удержался, упал, но тут же поднялся. Ванин, тонкий и подтянутый, несколько раз взмахнув руками, первым взлетел на пригорок. Мы с Ананьевым немного замешкались и отстали от взводного шагов на десять. Я старался изо всех сил, однако едва поспевал за ротным: в бою тот тоже проявлял удивительную для его нескладной, долговязой фигуры ловкость.

  На самой бровке обрыва я, к несчастью, поскользнулся и упал. Хорошо ещё автомат был на шее и не загремел в ночи, каска также удержалась на голове, а то бы не миновать беды. Ананьев уже выскочил на ровное место, я, поправляя каску, высунулся из-за обрыва и тут же присел в испуге.
Впереди не более чем в двадцати метрах была траншея.
Видимо, мы наткнулись на самый её фланговый конец. Раскопанная земля резко чернела в серовато-заснеженном поле. Судя по невысокому, широко раскиданному брустверу, траншея была ещё мелкая, только начатая. Чёрная её извилина бросалась в глаза с первого же взгляда, и я сразу заметил, что в ней шевельнулось что-то живое. В следующее мгновение стало понятно, что это немец, и что он уже увидел нас, но не меня и, пожалуй, не Ананьева, а кого-то ещё, кто оказался там, рядом с траншеей. Немец, полусогнутый, с лопатой в руках, испуганно вскрикнул и уронил лопату. Тотчас к нему через бруствер пружинисто метнулся кто-то из наших (я не сразу понял, что это Ванин), коротким ударом опрокинул немца, и тот беззвучно исчез в траншее. Ванин тоже пропал, несколько мучительно долгих секунд там никого не было, потом за бруствером проскользнула и скрылась его едва различимая тень. Мы с Ананьевым широкими прыжками кинулись к траншее.

  Мы не успели добежать до неё каких-нибудь пяти метров, как невдалеке хлёстко щёлкнуло — сумеречное поднебесье над полем прорезал огненный след осветительной ракеты. Ракета распустилась несколько в стороне от высоты, небо вокруг широко загорелось холодным, лихорадочно мельтешащим светом. Ослеплённые её неестественно-химической яркостью, мы всё же успели заметить, как в изогнутом зеве траншеи в самых различных позах замерли немцы. И тогда где-то рядом с пронзительным треском ударил автомат. Стараясь не потерять командира роты из виду, я вслед за ним ринулся в траншею. Впотьмах ноги наткнулись на что-то устрашающе мягкое, с брезгливым испугом я отпрянул в сторону, едва не наскочив на командира роты.

  Ананьев выстрелил, присел, потом сильно взмахнул правой рукой — бросил гранату. Не дожидаясь взрыва, я бросился вперёд, но Ананьев сильным рывком за палатку осадил меня вниз, в грязную темноту траншеи. Где-то близко, у самой головы, воздух пропорола горячая очередь, тотчас неподалеку оглушительно грохнуло — земля, пыль и тротиловый смрад горячей волной ударили в лицо.
— Вперёд! — крикнул Ананьев. — Наша берёт! Гранатами огонь!
Повсюду на высоте в суматошной трескотне зашлись автоматы, хотя кто и откуда стрелял — было не понять. Грохнули один, два разом, потом три и четыре взрыва – наверно, наши начали швырять гранаты. Ананьев привстал в мелковатой, по грудь траншее, оглянулся и опять прокричал:
— Вперёд! Скорей! Наша берё-от!!

                Продолжение повести следует.