Колыбельная Мусоргского

Чуткое ухо не спит подземелий,
Ловит в ночную струю.
Медленно вверх по щербатым ступеням
Тень бестелесная к звуков - ручью.

Вот уж запоры она миновала,
Плачет ребёнок - уймись!
Фата-моргана в телес покрывало
Мягко окутала мысль.

Мать, уморенная люльку качает:
- Спи, беспокойный малыш.
Вот за окошком мир божий светает,
Спи - лучше днем пошалишь.

Мать не заметила как к колыбельке
В черном монашка. Поет:
- Баюшки-бай, мой сынок-шалунишка,
Как мне тебя не стаёт.

- Как ты вошла, коли заперты двери?
- Что ты за мать - что ворчишь.
Угомонить малыша не сумела -
Мой он теперь. - Нет, шалишь.

Кто ты такая, откуда пробралась?
- Баюшки-баю-бай-бай.
Тише, мамаша, чего разоралась,
Дай укачать - не мешай.

А в изголовье нефритом светилось
Чье-то распятье. И вран
Там за окошком: "Осиротилась!" -
Сын затихал в сон-обман.

- Баюшки-бай, баю-баю-баюшки,
Мой ненаглядный уснул.
Вране метнулся - ухнуло в юшках -
Был и как не был. К нему ль

Черной монашки белая шляпа
Птицей в камин - мать как снег!
Бледный малыш - докричался, растяпа,
Мама бессил - и рассвет...


© Copyright: 2015
Свидетельство о публикации №115062504879



Мусоргский
Жизнь и творчество русского композитора

Глава VI. Рубикон

 

Сиротка и Еремушка — образы неисходного горя униженных и оскорбленных. С захватывающей экспрессией передана в музыке сценка бездомного ребенка-сироты, умоляющего «добренького барина» сжалиться над ним, спасти от голодной смерти. Текст пьесы, сочиненный композитором, очень выразителен. Вполне вероятно, что Мусоргский был невольным свидетелем подобной сценки, и его поразил облик маленького скитальца, гонимого судьбою и людьми.

Рассказ нищего сироты, пронизанный интонациями жалобы и мольбы, отозвался в воображении Мусоргского музыкой, но музыкой не чувствительной, не сентиментально жалостливой, а драматической, суровой, вызывающей в слушателе жгучую боль сострадания. В робких возгласах обездоленного ребенка — «Барин мой миленький, барин мой добренький...» — теплится надежда на сочувствие «баринушки», которому он, волнуясь и спеша, поверяет свое неутешное горе. Замечателен этот психологически чутко распетый речитатив-рассказ, составляющий сюжетную сердцевину сценки:

Тщетны попытки голодного сироты разжалобить сытого «баринушку». С отчаянием, почти крича, повторяет он свои мольбы, и глухим, увы, безнадежным, протестом звучат его возгласы «Нет моей силушки, пить, есть захочется...» — на вновь возникающих начальных попевках (интонационная реприза). Драматическая напряженность сценки усиливается. Страх смерти охватывает изможденного ребенка: «С голоду смерть страшна, с холоду стынет кровь...». Перемена интонации его тревожно возбужденной речи выразительно оттеняется и в мелодии и в сумрачной гармонии сопровождения (характерный штрих — неразрешаемый «тристановский» септаккорд):

Образное развитие музыки достигает кульминации в последней фразе. Горестный вопль «Сжалься...» вырывается из груди ребенка — и сразу сникает в прерывистом шепоте «...над горьким сироточкой...». Согбенная фигурка, протянутая рука.

Заключения в этой сценке нет. Музыка словно застывает в незавершенном кадансе, на доминанте. Но образ завершен — реально, зримо, и сила его воздействия необычайна.

«Колыбельную Еремушки» Мусоргский написал на слова из некрасовского стихотворения «Песня Еремушке» (напечатанного в сентябрьской книжке «Современника» за 1859 г.). Следуя собственному замыслу, он положил на музыку всего четырнадцать строк большого стихотворения, отбросив и его начало (бытовой антураж — «Стой, ямщик! Жара несносная...»), и всю его вторую половину, где поэт противопоставил горемычной крестьянской колыбельной песню новую, призывную, проникнутую пафосом гражданственных идей. Не следует отсюда делать поспешный вывод — будто Мусоргский был чужд этим идеям: большая и лучшая часть его творчества опровергает такое утверждение (однако же оно высказывалось, иной раз, музыковедами). Суть заключается в конкретной идейно-художественной задаче, которую поставил перед собою композитор, и в том, как он ее выполнил.

Последовательно разбирая серию «народных картинок» — вокальных сцен, создававшихся в ту пору Мусоргским, нетрудно понять, почему именно крестьянская колыбельная привлекла его внимание в стихотворении Некрасова. В образном строе этой реальной сценки, в интонациях крестьянской речи, верно переданной поэтом, он услышал музыку, способную выразить нечто большее, чем бытовой эпизод из народной жизни. К тому же сценка, ясная в своем жанровом облике, представлялась вполне самостоятельной по содержанию и характеру, независимо от дальнейших строф поэта. Мусоргский ограничился ею.

Замысел композитора был скромнее. Но выражен он глубже. Музыка «Еремушки» запечатлела затаенный в крестьянской песне-думе образ страданья и скорби. Слушая эту музыку, невольно вспоминаешь и «Калистрата» и «Колыбельную» из «Воеводы» («Спи, усни, крестьянский сын»), И тут различие родственных — по жанру, отчасти и по содержанию — пьес обнаруживает связующую нить развития интонационно-образного мышления Мусоргского.