Хрен его знает

     Прав тот, кто молчит. Ну, в быту, что ли, в народной, так сказать, среде…
     Примерно так бурчу себе под нос, ругаю себя, увлеченно глядя на немолодого, как и я, мужчину, который прибавился в мою теплую, домашнюю теле-компанию, вслед за прекрасным историком, вечно дымящим и покашливающим с ютуба и другими говорунами… Писатель и сценарист, жесткий философ с душою рокера, соавтор великого режиссера, умно цепляет, проникает в душу и на долго захватывает всю территорию проживания.  За окном б-ррр и темень, как и на душе. Вспоминаю недавние события.
   С неделю как тому позвонила сестра, в 83-м погибшего вблизи Кандагара, местного героя, чья улица есть в поселке, а в прошлом году именную доску в школе открыли. Через столько лет…
    Приглашала отметить годовщину матери. Приходите, мол, и учителей с собой ведите на кладбище к 11 часам. Моей жене она уже сообщила, но та по уши занята, а директор укатила на совещание, и сама она тоже в это самое время отправляется в район на какой-то экзамен.
    И вот мы расположились, уютненько так, как может быть возле могилок, не обращая внимания на легкий предзимний ветерок. Вдвоем нам  есть, о чем поговорить – не наговоришься. Сумки раскрыты. Еды полно. То есть закуски. Бутылки расставлены. Присаживаюсь на скамейку после первой поминальной. Вино грузинское, приятное. Огляделся. Богато стали жить. Бетон и мрамор. И тишина. В одном своем бородатом лице я представляю все население поселка, где жители хорошо знали многодетную семью с погибшим младшим сыном. Отец-фронтовик, инвалид с одной ногой, умер уже давно. Работящий был мужик. Старшие, - аж восемь в семье детей было, - разбрелись по России. Мать перебралась в другое село, где и умерла два года назад. Хоронить привезли сюда. Тут и собираются. Живые и мертвые. Могилки ухоженные стоят. Красота. Хотя, какая тут она в степной глуши?..
    Тут как-то неожиданно подошли еще двое. Это моложавый водитель горожанки привез ее брата. Познакомились, и к делу. С морщинистым земляком обнялись по ситуации. Тот водку стал пить, шофер лимонад. А я все продолжаю расспрашивать без конца, завязываю общий разговор. Катя в слезах вспоминает, разливает, предлагает еду. Рассказываю и я сам так же безостановочно. О крутизне по нынешним меркам этой семьи, о примере мужества пацана, который мог бы и не уходить вообще в армию, напоминаю о своем творческом порыве.
    Афган – святое!.. Тридцать лет назад, до приезда сюда, он рядышком со мной был… Вот поэтому и статьи в местной газете, и на 9 мая как-то вспоминал. Тогда и познакомились с Екатериной. Она еще за руку схватила. «Так это вы пишите о моем брате?» Искренние потуги творческого патриотизма оценила их покойная мама. К ней приезжали из школы. А потом, когда два года назад, на ее похоронах оказались мы с женой, глава местного самоуправления, да еще пара-тройка учителей. Родственники немногочисленные и всё. Одни приезжие…  Почему? Хрен его знает.
   … Похоронку тогда поздно вечером, часов в десять, принес председатель сельсовета. Катя назвала его фамилию. Только никому не рассказывай, говорит, видно поддатый он был и все мялся, издалека начал… А их младший братик, светловолосый пацан, любил лошадей!..  Об этом я и сам уже вспоминал не раз. 
      Катя вытерла слезы. Говорила увлеченно.
   - Помню, в школу собирался. Где мой портфель, кричит! Весь дом перерыл. А я смотрю в окно. Вон, твой портфель в школу побежал!.. Девчонка маленькая совсем по дороге тащит… Три километра впереди.  Догнал. Взял за руку. Так с ней и зашел в класс. Учительница не прогнала…
   Допили грузинское. Вторую бутылку отрыли. Часа полтора минуло. И вот собираемся. Спрашиваю по-дружески водилу: «Слушай, а ты ведь тоже приезжий. (Об этом упоминали во время разговора.) Откуда?..»…
   Что-то произошло в мире. Только минуту назад он казался превосходно устойчивым и лирически понятным. Вот мы – живые, теплые от вина и задушевного разговора, вот он, большой и светлый, потеплевший, и вдруг…
   Неожиданно синхронно две мужские фигуры повернулись ко мне, и почти злобно, с ненавистью в один голос выдохнули, как наболевшее, сидящее где-то в глубине: «А чё ты все спрашиваешь, все говоришь?.. Чё ты хочешь?..»
   Ничего не хочу. Глупо и наивно полагаю, что вокруг такие же, как и я, увлекающийся, но добрые человеческие существа…
   По инерции, машинально, иду к машине.  Ее темная синева вдруг тоже показалась мне враждебной.
   - Кать, давай, я пешком…
   - Нет, сиди, подвезем… 
   Хозяин машины в это время нервно чистил от грязи подошвы своих ботинок о торжественные грани постамента возле центрального входа на кладбище… Все так быстро происходило. Катя с ужасом подбежала и салфетками вытирала за ним…
   Ужас какой! - пронеслось у меня сквозь хмель и возвышенные чувства… Слов не было. Они иссякли.
    Катя с переднего сидения протянула руку на прощание. С дружбанами я не попрощался. В пакет с «помином» она мне запихала «всего понемногу». «Остальное брату», - сказала, - учителям сначала хотела, а – ну их всех!». О своей обиде на поселок так и ничего. Хотя я спросил. Ну, не хочешь, думаю, это дело ваше, семейное. «Европе» нефиг лезть.
   Я потом налил себе еще вина Катиного. Тепло и уютно было. А на душе погано…